"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 - Том Белл
Рокэ так стремительно обернулся к Ричарду, что тот едва не попятился. Похоже, оруженосцу удалось-таки удивить своего эра.
— Вот как!.. Я чрезвычайно польщен вашим сравнением, юноша. Я не ожидал… Какие, однако, любопытные мысли вам внушает ваш любезный эр Август!..
Ричард не стал возражать на «эра Августа»: его занимало другое. Подушечкой большого пальца он ощупывал гравировку на камне перстня.
— Весьма обязан вам за комплимент, Ричард, — тон Алвы был полон сарказма. — Однако, как ваш эр, я дам вам один совет: не верьте. В жизни таких Амадео не бывает. Они рождаются в той же больной голове, которая творит все прочие химеры… вроде злых волшебников.
Или вроде Октавианской ночи, зло подумал Ричард, нажимая на камень.
— Вы наслушались досужих сплетен, а ваши личные обиды и пристрастия сделали вас легковерным, — продолжал Алва жестким тоном. — Я понимаю, что в вашем… впечатлительном возрасте очень хочется видеть себя героем Дидериха. Только в реальной жизни все эти Дидерихи и Амадео, юноша, – ярмарочные шуты на ходулях. Оставьте возвышенные страсти и напыщенное благородство тем, кому они больше пристали – старым лицемерам и подлецам.
Дик прерывисто вздохнул: по его ладони нежно и невесомо скользнули две невидимые крупинки. Он бережно зажал их мизинцем.
— Если вы не Амадео, — спросил он, поднимая голову, — то кто же тогда, монсеньор?
Алва, не отвечая, уселся в кресло и провел руками по глазам. Теперь, когда он отошел от камина, его лицо больше не напоминало Закатную тварь. Его черты, казалось, смягчились, и сейчас в них сквозила легкая усталость. Ричард редко видел у своего эра столь простое и естественное выражение.
— Вы удивитесь, юноша. Я такой же человек, как и вы.
— Хорошая шутка, монсеньор, — Дик скривил губы почти так же, как Алва.
— Я не шучу. Впрочем, раз уж сегодня у нас вечер откровений… Хотите, я расскажу вам, каким я был в ваши годы? — Ричард машинально кивнул, почти не поняв вопроса, и Алва распорядился обычным властным тоном: — Тогда налейте нам обоим вина и садитесь сюда.
Ричард шагнул к столу и взялся за кувшин. Внутри у него все окаменело. Дарамское поле, Вараста и Ворон, его люди и его эр – вот что околдовало его! Он, последний герцог Окделл, как безумец, поверил химерам. Как убитый Оноре…
Крупинки упали в вино и растворились, даже не достигнув дна бокалов. Ричард протянул один из них эру и сел. Ему казалось, что яд уже струится по его венам, и все предстоящее – формальность, вроде скучной светской болтовни. Сейчас он с холодной ясностью понимал, что было на душе у его отца, когда тот стоял на линии. Пустота. Линия не имела никакого значения. На самом деле герцог Эгмонт Окделл умер гораздо раньше. Он умер тогда, когда согласился выйти на проклятый поединок, чтобы спасти своих людей.
— За что бы нам выпить? — задумчиво спросил Алва.
Дику было абсолютно все равно, но недавние слова эра еще звучали в его ушах.
— За бедного рыцаря, монсеньор. Он служил справедливости, как мог.
— Вы верны себе, Ричард! — насмешливо отозвался Рокэ. — Впрочем, пейте за своего рыцаря, если вам угодно. А я выпью… — он задумался, — не за прекрасную даму, разумеется, и не за любовь, поскольку ее не существует. И не за друга: дружбы нет тем более. Я выпью… Я выпью за жизнь!
— За жизнь без справедливости, дружбы и любви? — недоуменно повторил Ричард. — Что же в ней хорошего?
— Но это же очевидно, герцог, — ответил Рокэ, поднимая брови, словно поражаясь его недогадливости: — Война!
Война!
Тяжелая апатия навалилась на Дика. Он приподнял свой бокал, приветствуя эра, и медленно отпил вино. В хваленой «Черной крови» не ощущалось никакого вкуса.
Алва, видимо, был другого мнения.
— Интересный букет, — заметил он, перекатывая очередной глоток на языке. — Вам нравится?
— Не знаю, — тупо ответил Ричард. — Я не разбираюсь в кэналлийском вине.
— Жаль. Да, ведь я, кажется, собирался рассказать вам о себе… Так вот: в вашем нежном щенячьем возрасте я был похож на вас до смешного. Гордый, глупый и злой юнец. Хотя вы, конечно, злее… Мне было лет пятнадцать, когда я ввязался в свою первую дуэль. В отличие от вас, я ограничился одним противником. Правда, он был старше и опытней меня. Всю ночь накануне схватки я бесился от мысли, что могу умереть побежденным. Это не давало мне покоя. Щенку вроде вас страшна не смерть, а то, что ему кажется бесчестьем. И какую только дрянь не принимаешь за честь в вашем возрасте! Я так терзался, что даже принялся изливать свою душу бумаге… А вы, юноша, помните ночь накануне своей первой дуэли?
Дик равнодушно кивнул. Он почти не слушал.
— Что вы писали, если не секрет?
— Письмо матушке, — ответил Ричард совершенно откровенно.
— Какая проза, — поморщился Алва. — Похоже, в нас меньше общего, чем я думал.
— Монсеньор написал пятиактную трагедию? — спросил Ричард без тени иронии.
— Нет, — усмехнулся Алва. — Всего лишь несколько сонетов. Один я даже помню до сих пор. Хотите послушать?
Он не стал ждать ответа и продекламировал:
Я – одинокий ворон в бездне света,
Где каждый взмах крыла отмечен болью,
Но если плата за спасенье – воля,
То я спасенье отвергаю это.
И я готов упрямо спорить с ветром,
Вкусить всех мук и бед земной юдоли.
Я не предам своей безумной доли,
Я, одинокий ворон в бездне света.
Не всем стоять в толпе у Светлых врат,
Мне ближе тот, кто бережет Закат,
Я не приемлю вашу блажь святую.
Вы рветесь в рай, а я спускаюсь в ад.
Для всех чужой, я не вернусь назад
И вечности клинком отсалютую…[1]
Создатель, сколько себялюбия! В такой душе больше никому не найдется места.
— Хорошие стихи, монсеньор, — пробурчал Дик в свой бокал.
— Вы чрезвычайно любезны, герцог. Вы пишете стихи?
— Нет, монсеньор.
— Вы унылы, как старогальтарский стоик… Знаете, я уверен: если бы какой-нибудь древний анакс заподозрил бы вас в измене и послал бы к вам гонца с приказом выпить отравленный кубок, вы глотали
