Благословение Небожителей. Том 1 - Мосян Тунсю

что за всем этим стоит именно Ци Жун, по крайней мере, он начал действовать первым. Когда на трон взошёл отец Лан Цяньцю, жизнь простых людей, выходцев из Сяньлэ, заметно изменилась к лучшему, они уже не хотели столь сильно, как раньше, отомстить мятежникам и возродить государство. Единственные, кто ещё мог вспомнить об этом — потомки императорского рода Сяньлэ. На тот момент такой человек остался лишь один, и это был князь Аньлэ. И если Ци Жун собирался использовать кого-то для разжигания переворота, выбор непременно пал на этого юношу. Но обстоятельства сложились столь удачно, что вскоре после Пира Чистого Золота Аньлэ скоропостижно скончался от болезни. Вот только до этого никогда и ничем не болел, разве не очевидное несовпадение?

Се Лянь кивнул. Хуа Чэн продолжил:

— Поэтому намного вероятнее, что он был убит, и к тому же причина убийства связана с Пиром Чистого Золота. Вначале под подозрение попали члены императорского дома Юнань. Однако если бы это совершили они, то следом пострадали бы и остатки народа Сяньлэ, чего не произошло, значит предположение неверное. Перебрав все варианты, я пришёл к выводу, который мы имеем сейчас.

Се Лянь улыбнулся и со вздохом произнёс:

— Имея так мало подсказок, ты всё же смог догадаться о картине в целом.

— Это было несложно. Для начала нужно было лишь хорошо узнать причастных к делу людей, только и всего.

— И в этом ты преуспел. Вот только… в твоих рассуждениях имеется одно важное условие, которое мне не совсем ясно.

— Какое?

— Откуда ты знал, что это Ци Жун начал действовать первым на Пиру Чистого Золота?

— Я не знал, что это наверняка сделал он. Я был уверен лишь в том, что ты не мог.

Услышав эти слова, Се Лянь стёр улыбку с лица.

Помолчав, он спросил:

— Почему?

— Если бы ты, признав вину, высказал иную причину, тогда я, возможно, поверил бы в твою причастность. Но государь Юнань был добросовестным правителем, который пользовался всенародным одобрением, а Лан Цяньцю сказал, что ты объяснил ему свой поступок тем, что «не мог видеть их сидящими на троне». И это действительно те слова, которые мог сказать человек, желающий захватить власть. Но в твоих устах они звучат как неуклюжая попытка очернить себя.

Услышав фразу «очернить себя», Се Лянь беззвучно усмехнулся и спросил:

— Очернить себя? Но ты не допускаешь возможности, что я на самом деле так думал? Что в глубине моей души тоже скрывалась малая толика ненависти?

— Пускай ты так думал, и что с того? Ты бы всё равно так не поступил.

Се Лянь плотно сомкнул губы. Лишь спустя какое-то время он снова заговорил:

— Сань Лан, если честно, я совсем не такой, каким ты меня представляешь. Ты… — он закрыл глаза и покачал головой, словно не знал, стоит ли продолжать.

Хуа Чэн сказал:

— Говори, ничего страшного.

Помявшись, Се Лянь всё-таки продолжил:

— Я считаю, что в этой жизни не стоит лелеять слишком больших надежд по отношению к кому бы то ни было.

От Хуа Чэна послышалось короткое «О», затем он добавил:

— И что же в твоём понимании означает «лелеять слишком большие надежды»?

Се Лянь ответил:

— Людям не нужно слишком идеализировать кого-то. Если за всю жизнь они ни разу не пересекутся и будут лишь издали смотреть на призрачную тень, то ничего страшного. Но что если они познакомятся, станут постепенно узнавать друг друга, и рано или поздно настанет день, когда станет ясно — этот человек совсем не такой, каким они его представляли, а, может, и вовсе противоположный идеалу? Тогда их постигнет жестокое разочарование.

Хуа Чэн возразил:

— Вовсе не обязательно. Разочаруется кто-то или нет, меня это не заботит. Но для некоторых одно существование этого человека уже само по себе является надеждой.

И хотя он вовсе не уточнил, кто эти «некоторые», и о чьём существовании идёт речь, да и тон его голоса звучал совершенно спокойно, будто он говорил о чём-то незначительном, сердце Се Ляня, тем не менее, вдруг воспарило лёгким облаком.

Он остановился и долго не мог выговорить ни слова. Спустя время принц вдруг спросил:

— Сань Лан, кто ты такой?

Хуа Чэн тоже остановился, обернулся и посмотрел на него.

Се Лянь встретился с ним взглядом и серьёзно произнёс:

— Ты знаешь, кто такой Ци Жун, выяснил всю его подноготную. Тебе известно, кто я, поскольку смог нарисовать картину Наследного принца под маской Бога. Ты видишь меня насквозь. Ты знаешь очень многое. И возможно, даже больше.

Хуа Чэн приподнял брови.

— Разве я не всегда знал очень многое?

Се Лянь покачал головой.

— Это другое.

Он пристроил ладонь левой руки под локоть правой, а правой рукой потёр подбородок, чуть призадумавшись, затем произнёс:

— Мне всё время кажется, что ты мой старый друг. Который знал меня, должно быть, с давних пор. Возможно, во времена моего первого вознесения… нет, возможно, даже раньше. Но… я правда не помню, чтобы когда-либо встречал такого человека, как ты.

Встретив такого как Хуа Чэн лишь однажды, наверняка больше никогда его не забудешь. И Се Лянь не припоминал, чтобы бился головой до потери памяти. Так что если уж они были знакомы, то не существовало причин, по которым принц мог не запомнить этого.

Се Лянь внимательно посмотрел на Хуа Чэна и, несколько озадаченный, спросил:

— Так кто же ты? Я знал тебя раньше?

Хуа Чэн ничего не ответил, лишь мягко улыбнулся. И до Се Ляня немедленно дошло, что задавать подобные вопросы — верх неприличия.

Настоящее имя демона обыкновенно хранилось в строжайшем секрете, и кроме сумасшедших, подобно Ци Жуну, которых нельзя было оценивать с точки зрения общепринятых норм, разве кто-то стал бы без веской на то причины сообщать его посторонним людям?

Се Лянь поспешно исправился:

— Прости, не обращай внимания, я просто спросил, не подумав. Тебе не обязательно отвечать мне, да и неважно вовсе, кто