Гордон Диксон - Солдат, не спрашивай
Это была песня о молодом полковнике, который погиб сто лет назад, когда история Дорсая только начиналась. Город Новая Земля взял на службу дорсайцев с тайным намерением использовать их против врага, столь превосходящего их силой, что они наверняка были бы полностью уничтожены — тогда не пришлось бы платить им за службу, и в то же время противнику был бы нанесен существенный ущерб. Но дорсайцы разгромили врага, и город встал в конце концов перед необходимостью им заплатить. Чтобы этого избежать, городские власти решили обвинить дорсайского командира в сотрудничестве с врагом, в получении взятки за объявление победы в сражении, которого не было вообще. Все было тщательно продумано, и эта ложь могла бы далее сработать, если бы они не совершили ошибку, арестовав командира, чтобы сделать свою историю еще более убедительной.
Это песня в любой другой ситуации не могла бы вызвать никаких возражений. Но сейчас я внезапно понял, что она предназначалась нам. Это для Пела, Моро, для меня самого пели сейчас все солдаты. До этого я чувствовал себя почти невидимым на трибуне позади Чарли ап Моргана. Теперь мы, трое штатских, стояли под прицелом каждой пары глаз — штатские вроде тех, что повесили Жака Кретьена, а вдобавок еще и жители Сент-Мари, среди которых были и те, кто убил Кенси Грэйма. Ощущение было такое, словно перед нами рычащая пасть какого-то громадного зверя, готового нас проглотить.
Чарли ап Морган не вмешивался в происходящее.
Он стоял молча, ожидая, когда они допоют песню до конца.
…И четверть всех наличных сил —Дорсайский батальон —В неравный с гельмутцами бойПослал вперед Рошмон.Товарищ, только погляди:Куда ни кинешь взгляд —Те, кто Рошмону угрожал,Бегут или лежат.Как смел Рошмон такой поклепНа воинов возвесть?!Да кто ж поверит, что ДорсайЗа деньги продал честь?!И вот, чтоб правда не всплылаВнутри Рошмона стен,Изменником объявлен былИ схвачен Жак Кретьен.Командующий Арп Ван ДинВмешался в круговерть:Дорсаец неподсуден вам.Верните, или смерть!Но лорды верили в гранитРошмона прочных стен,И на рассвете вздернут былПолковник Жак Кретьен.И вот от стен, что на зареВздымались, как всегда,К закату солнца в тот же деньНе стало и следа.Взошла луна — стоял Рошмон,И била жизнь ключом.Зашла луна — он пеплом сталИ битым кирпичом.Теперь любой, увидев здесьОстатки прочных стен,Узнает, как был отомщенПолковник Жак Кретьен.Пока мы живы и сильны,И жив Дорсай — наш дом,Никто не вправе нас судитьНеправедным судом.Так правда, ополчась на ложь,Повергла в прах и тленТех, кем однажды вздернут былПолковник Жак Кретьен.
Песня закончилась. Снова наступила тишина — полная тишина. Чарли на трибуне пошевелился. Он сделал полшага вперед и скомандовал:
— Офицеры! С флангов и центра. Встаньте лицом к вашим людям!
Офицеры шагнули вперед, повернулись и промаршировали к месту напротив середины ряда, который они возглавляли, повернулись еще раз и замерли.
— Приготовьтесь стрелять.
Оружие в руках офицеров поднялось на уровень пояса, стволы были направлены на людей, стоявших прямо перед ними. У меня внезапно перехватило дыхание. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, как ни пытался. Я слышал о чем-то подобном, но никогда в это не верил и никогда не думал, что сам могу оказаться тому свидетелем. Краем глаза я мог видеть лицо Чарли ап Моргана, и это было лицо истинного дорсайца. Он снова заговорил.
— Была дана команда разойтись, — голос Чарли отдавался эхом над молчавшими людьми, — но не выполнена. Команда будет дана повторно, в соответствии с третьей статьей контракта профессионального солдата. Офицеры откроют огонь по каждому, кто откажется подчиниться.
По рядам пробежало нечто вроде легкого вздоха, за которым последовали щелчки предохранителей на оружии тех, кто находился в строю. Теперь они стояли лицом к лицу с офицерами — такими же солдатами, как они, и старыми друзьями. Но все они были профессионалами. Вряд ли они станут дожидаться расстрела, если до этого дойдет. Дыхание у меня теперь перехватило настолько, что я ощущал боль, словно что-то тяжелое, с острыми краями, давило мне на ребра. Нас могут расстрелять в течение каких-нибудь десяти секунд.
— Бригад-майор, — раздался ровный голос Чарли. — Распустите ваши войска.
Бригад-майор, который обернулся к Чарли, когда тот с ним заговорил, снова повернулся лицом к строю.
— Разой… — голос бригад-майора изменился по сравнению с тем, когда он отдавал эту команду в первый раз, не больше, чем голос Чарли, — …дись!
Строй распался. Ряды сразу же рассеялись, офицеры опустили оружие. Долго задерживаемое дыхание вырвалось из моих легких столь резко, что чуть не разорвало мне горло. Я повернулся к Чарли, но он уже спускался с трибуны, и лицо его было все так же невозмутимо, как и в течение последних нескольких минут. Мне пришлось почти бежать, чтобы перехватить его.
— Чарли! — Я протянул к нему руку.
Не останавливаясь, он повернулся и посмотрел на меня. Только сейчас я ощутил, насколько у меня был неважный вид. Я попытался рассмеяться.
— Слава богу, все кончилось, — сказал я.
— Кончилось? — Он покачал головой. — Ничего не кончилось, Том. Солдаты теперь будут голосовать. Это их право.
— Голосовать? — Какое-то мгновение это слово не имело для меня никакого смысла. Затем оно внезапно приобрело слишком много смысла, — Вы имеете в виду — они могут голосовать за то, чтобы двинуться на Бловен, или что-то в этом роде?
— Возможно, что-то в этом роде, — ответил он.
Я уставился на него.
— А потом? — спросил я, — Вы не можете… если они проголосуют за то, чтобы идти на Бловен, что вы станете делать?
Он почти хладнокровно посмотрел на меня.
— Возглавлю свои войска.
Я остановился и проводил его взглядом. Чья-то рука коснулась моего локтя; я обернулся и увидел подошедших ко мне Пела и Моро. Это Моро положил ладонь мне на руку.
— Том, — спросил он. — Что теперь будем делать?
— Нужно увидеться с Падмой. Кроме него, никто нам не сможет помочь.
Чарли пока не собирался в Бловен. Он отправился на совещание в штаб. Нам пришлось одолжить одну из стоявших в лагере машин.
Большую часть обратного пути мы молчали. Я снова был за рулем, а Пел сидел рядом. Когда мы въехали в западную часть города, сидевший сзади Моро наклонился, обращаясь к нам.
— Том, — сказал он. — Вы должны перевести свою полицию на особый режим. Пел, вы должны мобилизовать милицию — прямо сейчас.
— Моро… — Я внезапно почувствовал себя уставшим, как собака, измотанным до полной потери сил. — У меня меньше трехсот человек, девяносто девять процентов которых не умеют ничего, кроме как заполнять отчеты или выполнять свои обязанности на пожаре, при аварии или во время семейной ссоры. Они не смогут противостоять этим наемникам, даже если я им прикажу.
— Пел, — произнес он, отворачиваясь от меня, — ваши люди — солдаты. Они ведь участвовали в боях вместе с ними…
Пел рассмеялся.
— Больше ста лет назад всего один батальон дорсайцев, вооруженный лишь стрелковым оружием, овладел укрепленным городом — Рошмоном. А сейчас нам противостоит бригада — шесть батальонов, — обладающая лучшим оружием, которое только могут приобрести для них экзоты. Бловен, как вам известно, вообще не имеет ни естественной, ни искусственной защиты. И вы хотите, чтобы две тысячи моих ополченцев пытались их остановить? В Сент-Мари нет силы, способной выступить против этих профессиональных солдат.
— В Рошмоне… — начал Моро.
— Ради всего святого! — воскликнул Пел, — Это — лучшие наемники, которых только можно найти. Элитные войска — экзоты не нанимают никого другого, опасаясь, что им придется самим взять в руки оружие и тем самым изменить своим принципам — или что там у них! Поймите, Моро! Если войска Кенси захотят нас уничтожить, они это сделают. И ни вы, ни я ничего не сможем предпринять!
Моро долго молчал. Последние слова Пела были произнесены почти истерическим тоном. Когда мэр Бловена снова заговорил, голос его звучал мягко.
