Раб и меч - Сэм Альфсен
Боль преследовала его изо дня в день. Она стала спутником Нуски, почти другом. Только она напоминала ему о том, что он ещё жив.
Камера. Истязания. Свист бича, невыносимая боль вдоль хребта. Короткий сон, безвкусная пища. Ночной холод.
О месяце, проведённом в камере, Нуска помнил только это. В его голове лишь чётко отпечатался вопрос: «Зачем они это делают?»
Но, кажется, спустя этот долгий месяц прислужник догадался, что выкупленный раб так и не понимает ни одного его слова, и подозвал к себе стражника. И тот с ощутимым акцентом начал переводить:
– Сэдеть.
Нуска, который через пелену боли не сразу смог осознать, что с ним говорят на родном языке, успел получить ещё несколько ударов, прежде чем команда прозвучала снова:
– Сэдеть.
Превозмогая боль и головокружение, Нуска сел, поджав под себя ноги.
Удара не последовало.
– Вастань.
Нуска нахмурился, но, дрожа, поднялся.
– Опят сэдеть.
И Нуска вновь повалился на колени.
Прислужник, подобно назойливой пчеле, что-то жужжал на сонийском, стражник ему отвечал.
А затем Нуске сообщили:
– Черезе дени будэти игры. Готовиси.
Когда Нуска кивнул, его отпустили. Счастье его было неописуемо. Как дурачок, он ещё долго улыбался, оказавшись в камере. Поджав колени к груди, он обнимал себя, покачивался из стороны в сторону и медленно залечивал открывшиеся раны.
С ним попытались заговорить сокамерники, лица которых показались лекарю обеспокоенными, но без толку: Нуска не знал сонийского, однако на всякий случай запомнил, как будут звучать на нём «сидеть» и «встань».
Следующим утром его облили горячей водой, а затем оттёрли от засохшей грязи и крови. Нуска догадывался, что его к чему-то готовят, но всё равно был рад избавиться от запаха, который сопровождал его весь месяц. Одежды Нуски сожгли, а затем подали ему белоснежную тунику и сандалии, что уже было намного лучше рваного тряпья, которое лекарь носил с момента, как сошёл с корабля.
После полутьмы темницы дневной свет ослепил Нуску, а гул толпы оглушил до головной боли. У Нуски возникло ощущение, будто он хорошенько приложился обо что-то головой, ведь ни видеть, ни слышать он не мог на протяжении часа.
Видимо, стражники знали об этой особенности заключённых и Нуску не трогали. Лишь когда он стал вертеть головой, с изумлением оглядывая огромный амфитеатр и сотни собравшихся на трибунах людей, его за шиворот стащили с лавки и потащили вниз, к арене.
Пока они спускались и шли по подземному ходу, стражники переговаривались на певучем сонийском. Нуска мог слышать только их голоса, чувствовать сырость и влагу. В его голове было совершенно пусто, ни мысли, ни воспоминания не беспокоили лекаря.
Нуску выволокли на арену. Он не понимал, что кричала толпа. Лишь звезда, обжигая голову и спину, звала его скорее укрыться в тени. Повинуясь её желанию, Нуска обернулся, но увидел, как двое стражников преградили ему выход. Вряд ли он, оголодавший, измождённый и безоружный, сможет прорваться через этих громил в блестящих доспехах. Вряд ли он хоть что-то может сделать со своим положением.
А в чужой стране, так далеко от дома… никто не придёт к нему на помощь.
С другой стороны арены из тьмы тоннеля выглянула страшная косматая морда. Что-то кошачье угадывалось в походке и повадках этого зверя, разве что размером он был не меньше волчака. Палевая шерсть, золотистая грива и толстые огромные клыки, которые обнажились, стоило зверю выйти на свет.
Нуска ни разу в жизни не видел подобных созданий, однако с трибун постоянно выкрикивали «пазузу». В нос ударила терпкая огненная дэ.
«Я встречал когда-то упоминание о них, но в моей голове сейчас сплошная каша… Blathien. Ничего не могу вспомнить. Судя по дэ, это священный зверь… Но зачем и меня, и его вывели на арену? Все эти люди ждут… когда мы сразимся? Но ведь я совсем ослаб, а эта зверина лоснится на зависть знатным hve в Скидане».
Человек и зверь застыли на круглой, как яблоко, арене. По мере того как пазузу принюхивался, приближаясь, у Нуски в голове начинал твориться всё больший хаос. Там по кругу повторялась лишь одна мысль: «Никто тебя не спасёт. Либо ты сделаешь это сам, либо умрёшь».
В детстве его оберегало племя. Мать, старейшина, а Мишра вытащила его из рук hain`ha. Затем его оберегал отец. Когда тот окончательно тронулся умом, за Нуской приглядывал соседский мальчик, Вьен. Он сопровождал Нуску и не давал его в обиду.
Вместе с Вьеном Нуска отправился из заражённой Хаваны в столицу. Они проделали долгий путь, а потом выживали в трущобах. Но Нуске всё ещё было на кого положиться.
Самостоятельно он прожил недолго. Вскоре после ухода из семьи его под своё крыло забрал эрд.
Нуска всегда был под чьей-то защитой. Но сегодня… его детство кончено.
Он как выброшенная на берег одинокая и пустая ракушка. И всё, что он может, – это не дать себя раздавить.
Страх сковал сначала мысли Нуски, а затем его тело. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места. По его мышцам растекалось бессилие, а руки от напряжения дрожали. Он не представлял, что может противопоставить этому зверю. Он не видел ни одного варианта, как он голыми руками может придушить зверя выше, шире и тяжелее скира. Это было невозможно, это действительно было невозможно.
На что рассчитывали зрители? Насладиться зрелищной трапезой этого людоеда? Неужели хоть кто-то здесь верил, что у этого мальчишки, который занёс одну ногу над бездной, получится перелететь на противоположный утёс?
Однако зрители не выглядели скучающими или отчаявшимися. Стоило Нуске поднять голову и посмотреть на трибуны, как зрители начали хлопать в ладоши и подбадривать его, выкрикивая: Skidanes! Skidanes!
«Они верят в меня, потому что я скиданец? Но разве они не чувствуют, что во мне совсем не осталось дэ?»
Вдруг послышался голос из-за спины, совсем рядом. Нуска сумел расслышать:
– Shuhadaku[8].
Нуска обернулся и пристально посмотрел на стражника. Это был тот самый, который немного понимал скиданский. Он коснулся меча на своём поясе, потряс им и настойчивее повторил:
– Shuhadaku.
Нуска сглотнул. Вместо того чтобы приободриться, он почувствовал лишь разрастающийся внутри холод. Видимо, все присутствующие рассчитывали на то, что у Нуски есть оружие дэ. Призвать его материальную часть не было проблемой даже в плачевном состоянии, но… У Нуски не было оружия. У него была лишь вскипающая в голове каша из обрывков воспоминаний, ни одно из которых он не мог бы назвать действительно счастливым.
Пазузу наконец заметил
