Раб и меч - Сэм Альфсен
Но Нуска не чувствовал ничего. Все эмоции, все мысли, что могли бы быть в сердце и голове, покинули его. Он был там и не был одновременно. Он наблюдал, как его тело тает в свете факелов, он ощущал, как медленно и бесповоротно исчезает, превращаясь в пятнышко на сверкающей плитке этого дворца.
Это ощущение, будто его и вовсе нет, преследовало Нуску по всей Сонии, но сильнее всего оно становилось здесь, во дворце. В месте, где закончились его страдания, где ему была подарена надежда на человеческое существование.
И которую в тот же миг отнял этот человек.
Двери распахнулись у Нуски перед носом, а дневной свет ударил в глаза. Они снова вышли в сад, благоухающий и бесподобный в своём изобилии красок. Пение птиц ласкало слух, запахи цветов, еды и вина смешались, дразня обоняние. Полунагие танцовщицы с белоснежной кожей в ярко-красных платках плясали, совращая одним своим видом.
Длинный овальный стол из мрамора, тянувшийся от входа в сад, тонул уже где-то в тени деревьев. Рабы сновали туда-сюда, приносили одно кушанье за другим, заполняя стол такими деликатесами, коих, наверное, не видывали никогда во дворце Скидана. Многоуровневая посуда украшалась кусочками слюды и цветами гиацинтов.
Но взгляд Нуски сразу же скользнул вбок, ища в тени жасминовых кустов одну фигуру. На длинном золотом ложе с синим бархатом, за отдельным столом расположился Октавий. Рабы, устроившиеся поодаль от него, отделяли для него мякоть персиков от косточек, а затем кормили своего короля, стараясь не запачкать соком даже его губы.
Лениво и незаинтересованно Октавий обратил свой взор на вошедших. Не будь он одет в мужскую кроваво-красную тогу, любой бы сделал вывод, что перед ним женщина, да ещё и самая прекрасная, только снизошедшая с небосвода. Каштановые локоны спадали на узкие плечи; кожа Октавия была бела, а глаза поражали своим бирюзовым отливом, подобным цвету моря в самый ясный день. Его гладкая кожа смущала взор, а на обнажённых ногах еле-еле угадывались контуры мускулов.
Этот король был рождён, чтобы повелевать, наслаждаться своей властью и ошеломлять знать своей нескромной красотой, которую он охотно демонстрировал. Но как только Октавий сел, облизнул губы от сладкого сока, а затем шлёпнул нерасторопного слугу по щеке, приказывая убраться, Нуска уже чувствовал, как пот льётся по его рукам от подмышек до пальцев.
Октавию не нужно было говорить – в этом дворце был выдрессирован каждый раб. Он поманил рукой, а Нуска тут же машинально повиновался, упав в ноги королю и свесив голову в поклоне.
Просто он знал, что будет, если этого не сделать. И видел тела тех, кто не соглашался повиноваться.
– Приветствую короля Сонии Октавия, подобного звёздам, – кое-как промямлил Нуска. Он так давно не был во дворце, даже не помнил, что нужно говорить. Однако его напряжённое тело и раскалённый мозг в точности знали, что нужно делать, чтобы бич не коснулся спины, а тавро больше никогда не прожгло спину.
– Я давно тебя не видел. И ты в неподобающем виде, – обратился к нему Октавий бархатным голосом. Его тонкие пальцы коснулись лица Нуски, подняли его голову. Пушистые длинные ресницы скрыли подёрнутые негой глаза короля. – Пусть другие рабы умоют и оденут тебя. Сегодня я позволяю тебе присоединиться к моему пиру.
Сердце Нуски забилось медленнее. Он не чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. И лишь знакомый запах тёмной дэ на секунду привёл ослабевшего лекаря в чувство. Это произошло, когда его уже тащили в королевские термы и на ходу раздевали. Рабы спешили как можно скорее выполнить приказ, а потому просто столкнули уже нагого Нуску в бассейн. Благо там было неглубоко, иначе бы он тут же пошёл на дно.
Вода была почти что горячей. Круглые сутки во дворце короля топились печи, а жар от них под ногами проводился так, что и вода, и плитка сохраняли тепло. Из серебряных кранов на мраморные плиты лилась вода. Запах цветочных духов и ароматных масел был так силён, что голова кружилась сильнее, чем от опьянения.
Возможно, Нуска попытался бы утопиться, предвидя всё, что ему придётся пережить на этом пиру, однако тёмная дэ снова пощекотала его кожу, а тихий голос над ухом будто вдохнул в него желание жить:
«Это последний раз, когда ты видишь этот дворец. Ты больше не вернёшься сюда, потому что мы вместе отправимся домой».
Нуска зажмурился. И прокручивал в своей голове эти слова всё то время, как его подготавливали для ублажения взглядов господ.
Глава 97
Воспоминания о Сонии
Это чувство. Будто ты тонешь, уходишь на самое дно. Волны накрывают тебя с головой, но ты не сопротивляешься; выбившись из сил после долгой борьбы, ты просто тонешь, находя в этом успокоение.
Ты уходишь на самое дно. Через толщу воды слышишь чужие голоса, наблюдаешь за ними, но больше не участвуешь в этом диалоге. Ты словно попал на картину, твою историю будто бы вывели чернилами на глиняной вазе. Ты больше не часть представления, повествующего о твоей жизни.
Это то, что чувствовал Нуска с момента, как оказался в Сонии. И это чувство достигало своего апогея именно здесь, во дворце.
Клеймо на спине на всю оставшуюся жизнь. Раб.
– Тело раба принадлежит господину.
Свист бича. Удар. Стон.
– Мысли раба принадлежат господину.
Свист. Удар. Стон.
– Чувства раба принадлежат господину.
Удар. Тишина.
– Единственное предназначение раба – это радовать своего господина.
Истощённый Нуска, уткнувшись лицом в мраморную плиту, ползал в луже своей крови. Его тело всё ещё не восстановилось после этого подобия плавания, а желудок, казалось, прилип к спине. Рёбра болезненно скребли по полу, а спина горела огнём.
Хуже всего, что он не понимал ни слова из того, что говорил ему дворцовый прислужник. И тот, видимо, осознав это, отвлёкся от истязания Нуски, чтобы отойти посовещаться, а затем вернуться и ехидно бросить лекарю вместе с ударом бича:
– Wardu[7].
Нуска плохо помнил, кем он был в Скидане, но знал, что слова этого мужчины, лишённого даже капли дэ, ложь. Нуска не должен быть здесь и не должен это терпеть, но у него не было никаких сил, чтобы воспротивиться обыкновенному человеку. Дэ Нуски была истощена вместе с телом, а восстанавливалась вдали от Скидана очень медленно. Да и, честно говоря, он бы лучше потратил силы на излечение своей спины, чем на попытку бегства. Потому что с такими
