Скорми его сердце лесу - Дара Богинска
В какой-то момент боль вдруг прекратилась. Раз и все. Раз – Хэджайм просто перерезал стягивающие его колени веревки и те, наконец, приняли правильное положение, слегка согнулись, боль в секунду оглушила его, а потом ослабла.
Наверно, это конец. Его сейчас убьют. Син поднял зареванное лицо.
Хэджайм смотрел на Сина, словно на животное, способное испытывать боль, но не достойное ни сострадания, ни прощения. Он повернулся к закрытым дверям, где стояли солдаты, глухо отдал какой-то приказ. Вскоре один из них вернулся с грубо сделанным деревянным костылем, длинным и тяжелым.
А генерал разрезал веревки на его руках.
– Встань, зверолюд, – скомандовал Хэджайм.
Син попробовал подняться на трясущихся ногах, но мгновенно оказался на земле. Тогда генерал с силой ударил его костылем по спине. Боль ошарашила его, заставив замереть. Второй удар, третий… Хэджайм продолжал бить, хрипло приговаривая:
– Урок, это тебе урок. Больше… Не… Приближайся… Понял? Урок!
Син не знал, сколько времени прошло, но генерал милосердно приложил костылем по затылку, и все померкло. Но когда он очнулся, то был один. Позади генерала и солдат уже не было, повернув голову, Син увидел только мерцающий свет лисьих фонарей, отбрасывающих леденящие тени на императорский сад.
Он лежал на земле, обессиленный, потом нащупал рядом тот самый костыль, липкий и еще теплый от его крови, и с трудом смог опереться.
Ему следовало пойти домой. Зализать раны. Порадоваться тому, что у кошек девять жизней и у него в запасе осталось еще целых восемь, но почему-то он пошел в дворец. Тот был ближе.
Там, в вишневых садах, его обычно ждали ханъё Танаки.
Видимо, боги наконец смилостивились над Сином, потому что на месте был сам лис. Он любовался тем, как играет лунный свет на деревьях, как те гнутся и скрипят на ветру, но стоило тяжелому дыханию кота развеять это умиротворение, и советник тут же повернул в его сторону белое мохнатое ухо.
– Боги, Син! – ахнул он, поворачиваясь и оглядывая его. Он подлетел, приобнял его, задел руками синяки на спине, и ханъё еле сдержался от слез и облегчения разом. Танака прижал его щекой к своей груди, в которой с равнодушной размеренностью, ни капли не ускорившись, билось сердце. – Что с тобой, мой мальчик?!
– Генерал… Хэджайм… – простонал Син. Лис отстранил его от себя и посмотрел в несчастное зареванное лицо гвардейца. Светлый лик советника казался белее луны, серебряные длинные волосы делали его узким, и весь Танака был как прекрасная, но смертоносная катана.
– Что с тобой сделал этот мерзкий генерал? – произнес Танака с холодным гневом.
Син попытался улыбнуться, но боль остановила эту попытку на корню.
– Ничего, господин Танака, – пробормотал Син, еле переводя взгляд с белоснежных волос советника на костыль, к которому, видимо, придется на некоторое время привыкнуть. – Просто маленькая неприятность.
Танака отпустил его, оставив руки на поникших плечах кота, его взгляд оставался пристальным. Легким движением руки советник достал из хакама чистый платок, он намочил его уголок слюной и начал стирать кровь с лица Сина.
– Неприятность? – фыркнул Танака. – Я не думаю, что твои «неприятности» должны включать пытки от генерала.
Син молча кивнул, благодаря богов за заботу советника. Танака вновь обнял его, словно пытаясь передать тепло своей защиты.
– Мы разберемся, Син. Никто не может безнаказанно причинять боль моим ханъё.
Син снова кивнул, чувствуя слабость в ногах и то, как веки наполняют благодарные слезы.
– Я обещаю тебе, мой мальчик, я отомщу ему.
Все тело болело, ныло, жгло. Его пытали. Ни за что пытали! Так жестоко и так долго, что небо успело чуть посветлеть на востоке.
Син даже не сразу понял, почему его не держат ноги. Решил, что это просто костыль выскользнул. Но тело делалось тяжелее, перед глазами запорхали черные бабочки, вдруг ему стало тошно и очень холодно.
Советник Танака сделал шаг назад. С той же ловкостью, с которой он вынул из хакама платок, он спрятал в рукав нож, достав его из бока Сина.
Вот как, подумал ханъё. Он так измучен, что даже не почувствовал этой боли.
– Почему? – едва слышимо спросил Син.
– Увы, я слишком хорошо тебя знаю. Ты ведь все ему рассказал, верно? Ну-ну, не смотри на меня так. Ты же обещал служить мне, помнишь? Твоя смерть поможет мне, – цепкие пальцы сжали его подбородок. – Так что давай, умирай. Это мой последний приказ.
Мир сузился и теперь вбирал в себя только лицо советника Танака, только его грустные глаза. Все вокруг становилось черно-белым, тускнело, гасло.
А потом ярко полыхнуло и исчезло вместе с болью. Син умер со вздохом облегчения.
Сакура цветет, надежда в моей груди – встретимся ли вновь?
После того странного вечера я ждала встречи с Сином, как никогда прежде: не для того, чтобы нарушить правила и целоваться до рассвета, а потому что хотела узнать, так ли все печально на самом деле. Действительно ли ханъё недолюбливают людей даже в столице? В поместье меня окружали только люди, среди моих знакомых не было иных ханъё. Я томилась, вздыхала и запрещала себе засыпать: вдруг не услышу стук в окно?
Но зеленоглазый кот не пришел ни в эту, ни в следующую ночь. Не ударялись о бумагу на моем окне мелкие камушки, не шуршала крыша под его легкими шагами.
Зато Хэджайм был тут как тут. Постоянно мозолил глаза! Всюду, где я появлялась, он, будто преследовавший меня мстительный дух, оказывался рядом. На улице, в книжной лавке, даже в моих снах – там, где его быть не должно.
Таков был его замысел. Стоило мне высказать недовольство, как он тут же заметил:
– Вы же сами согласились познакомиться ближе, прежде чем примете окончательное решение, верно?
– Верно.
– И как нам знакомиться, если вы просите меня держаться подальше?
Волей-неволей мы проводили много времени вместе. Я увереннее чувствовала себя в лавке, где мы обсуждали книги и делились впечатлениями, но каждый раз, когда тема касалась ханъё и людей, разговоры становились напряженными.
Хорошо, что рядом всегда была Амэя – я показывала ей наш секретный жест, и она спешила придумать повод, чтобы увести меня из-под надзора генерала.
