Оборона дурацкого замка. Том 5 - Макар Ютин
Тихая скорбь пополам с клокочущей внутри яростью и невыразимым чувством утраты. Ксин казался сейчас комком нервов, несмотря на свое застывшее, мраморное лицо и пустые, ничего не выражающие глаза.
— Ты путешествовал куда дольше, чем собирался, Лань-гэгэ, — На грани слышимости прошептал он, шагнул к телу, осторожно подхватил его на руки. А потом вдруг добавил яростным змеиным шипением:
— Какого черта ты поперся сюда в одиночку?! Клятый дурак! Забыл все, чему научило нас то злополучное восстание?!
Саргон понимал. Он злится сейчас не на погибшего друга или родственника, а на себя самого. Не успел, не узнал, не уберег. В случае Ксина, можно было добавить еще много "не". Вот только сам попаданец, несмотря на все свое сочувствие, в данный момент хотел оказаться как можно дальше от клокочущего фонтана давящей Ци, которой сейчас казался куратор. Тем более своей у него оставалось все меньше и меньше.
— Пошел вон отсюда, — Глухо бросил тот и Саргон с постыдной радостью последовал отданному приказу.
Глава 4
— Пошел вон отсюда, — Глухо бросил куратор, и Саргон с постыдной радостью последовал отданному приказу.
На выходе из чайного (чайного ли?) домика обеспокоенные товарищи забросали его расспросами. Попаданец же коротко и шепотом сказал, чем сейчас занимается Гвардеец. Сухо и в фактах, оставив личные домыслы при себе. Лишь предупредил остальных дышать через раз и держать рот на замке. То состояние, в котором находился их командир, вряд ли можно было назвать стабильным. Учитывая его силу, нарушитель спокойствия, вместо выговора или пинка, вполне мог оставить свой след на стене собственными мозгами и кровью.
Ксин вышел наружу спустя минут сорок. Бледное, без единой кровинки лицо воплощало собой настоящую маску безразличия, лишь глаза горели огнем темных обсидианов, да крылья носа раздувались так хищно, что всем вокруг становилось не по себе. Впрочем, он не обращал на подчиненных никакого внимания.
Лишь бросил сухим, шелестящим голосом приказ разобрать весь мусор, подхватил несколько найденных ранее кусков ткани, да спустился обратно. Без единого оскорбления или злости. Находился ли он в прострации или слишком боялся потерять контроль, сорваться на "бесполезной черни" с фатальным для них результатом, Саргон не знал.
В итоге, все то время, которое новобранцы потратили на зачистку (скорее разграбление) первого этажа и завалов вокруг самого домика, куратор провел внутри. Все работали сосредоточенно, молча, ожесточенно. И дело было отнюдь не только в Ксине. Погибший тоже являлся Гвардейцем Императора — слишком похожая одежда и тянущее, зудящее чувство от его Ци даже после смерти. Если этот Лань и уступал Чжэню в силе, то точно не на порядок.
Поэтому каждому в группе становилось не по себе от неизвестных заговорщиков, способных убить Гвардейца внутри вверенной ему территории. Да, с помощью предательства, подлых трюков, а также невероятной удачи. Но подобный инцидент слишком смердел чем-то невыразимо гадким.
Куда более гадким, чем даже политика. Здесь, в холодной, выветренной до камней и морозной пыли земле жизнь талантливого практика ценится куда больше, чем его принадлежность к столичным или провинциальным фракциям.
А значит, в Форте появились либо радикалы, либо террористы, либо предатели-демонопоклонники.
Ксин так и не позволил им приблизиться к телу или хотя бы просто войти внутрь. Работал сам. Сам вынес завернутое в тряпки тело, осторожно положил его в нишу, подальше от любопытных взглядов черни, сам прочел короткую, неизвестную ни одному из присутствующих молитву, сам прикрыл глаза покойному и положил монету ему в ладонь.
А потом сжег его одним небрежным, исполненным достоинства и внутреннего надлома жестом.
Он также выбрал место для могилы — недалеко от входа, но так, чтобы не помешать возможному строительству. Утонченный, исполненный достоинства и мощи Гвардеец лично вытаскивал сбитыми в кровь пальцами и обломанными ногтями куски кирпича, бил мечом твёрдую землю для упокоения праха, собранного в уцелевшую фарфоровую вазу, сваливал и утрамбовывал землю в холм на приметном месте.
Его облик давно потерял свою идеальность небожителя. Но таким Чжэнь лао сянь-шен выглядел гораздо более человечным, чем когда-либо еще.
Никаких слов прощания, сожалений и долгих взглядов. Он отвернулся в следующую же минуту. Будто бы и не было за его спиной лично насыпанного кургана. Будто он не оставил там часть самого себя.
После этого Ксин велел им расходится, а завтрашний день объявил днем самоподготовки. Никто не стал возражать, соглашаться или выдвигать свои предложения. Тем более — спрашивать Гвардейца о чем-то. Усталые люди просто поклонились своему командиру, после чего еще раз поклонились холму с прахом погибшего культиватора, а потом побрели обратно в казарму.
Первую половину дороги они все подавленно молчали, однако негатив мало помалу выветривался, после чего завязалось вялое обсуждение. Саргон в нем не участвовал. Парень, как он ни сочувствовал своему куратору, размышлял о более приземленных вещах. В конце-концов, жизнь продолжается, а Ксин иногда вел себя как полный ублюдок и это снижало градус сочувствия новобранцев на целый порядок. Кто-то, как Ма или Кань, даже втихую радовались его горю и мстительно ухмылялись.
Мало помалу, это настроение скрытого злорадства, подавленной радости на фоне чужой скорби распространилось и на всех остальных. Каждый из них испытывал некое внутреннее чувство удовлетворения от маленькой трагедии Ксина. Это урчащее чувство, чувство некой моральной победы над невыразимо более сильным, умным и сложным человеком злило и печалило Саргона.
Его товарищи вокруг как бы говорили: ты можешь быть сколько угодно лучше нас, но в смерти и скорби мы все равны. Так познай же, наконец, то, что мы испытываем ежедневно и ежечасно. Уродливое проявление низших эмоций, но он не мог и не хотел ничего с этим делать. Просто не видеть было бы достаточно.
"По крайней мере, у них хватило не такта даже, а банального чувства самосохранения, чтобы не говорить ничего крамольного. Только намеки, перегляды и кривые ухмылки. Кто знает, какой радиус действия у слуха Чжэня лао сянь-шена и не следует ли он сейчас за нами. Хотя рожи придурки корчат просто отвратительные. Вот уж действительно: загляните в душу свою и вы найдете там кладбище. А Ксин свое уже разыскал", — Мрачно подумал он.
Поэтому Айра удостоилась куда большего внимания Саргона, чем остальные. Особенно к концу пути, когда ее лицо стало морщиться, затем бледнеть, а потом она вообще едва не упала в обморок. Благо, попаданец вовремя бросил на нее взгляд и сумел подхватить под локоть. Шли они опять последними, поэтому никаких вздохов крамольным прикосновением он не
