Александр Марков - Отражение Улле
— Как бы он не оказался оборотнем! — подал голос Бату. Он уже встал и отряхнулся. — Зверь не может так себя вести!
Аги, уже вполне пришедший в себя после пережитого испуга, сказал:
— Все ясно! Никакого чуда здесь нет. Это ученый мамонт из Гугана. Их там специально обучают понимать человеческую речь и выполнять несложные команды. Я слышал, бывают мамонты, которые знают пятьдесят, а то и шестьдесят слов. А что, зверь-то умный. Сейчас вы сами увидите. Ну-ка, Белолобый, потруби! Голос!
Мамонт не обратил на его слова никакого внимания. Тем временем Эйле показалась у края скалы. На ее лице был страх.
— Вход здесь! — крикнула она. — Но не знаю, сможем ли мы войти. Наверное, нет! — Ее голос дрожал, она говорила торопливо, как будто боялась не успеть. — Белолобый, прошу тебя, подними скорей моих друзей сюда, ко мне. А вы не бойтесь!
В тот же миг Орми взмыл в небо, не успев даже испугаться. Вот он уже на ступеньке, и Эйле протягивает ему руку.
— Смотри. — Как только Орми оказался на вершине, Эйле указала рукой на север. — Сюда идет войско! Они нас выследили!
Внизу, среди каменных глыб и низких сосен, пробиралась вереница вооруженных людей. Там было пятеро конных, не меньше сотни пеших и два мамонта в железных панцирях. Передний воин вел на цепи косматого клыкастого кабана. Зверь бежал, низко опустив голову.
— Кабан идет по следу, — сказал Орми. — Ученый кабан! Ловко они придумали. Такого чутья больше ни у кого нет. Да теперь нас и сам Улле не поймает. Где тут вход?
— Ты на нем стоишь, — пробормотала Эйле. Орми посмотрел себе под ноги, потом на Эйле.
— Я стою на скале. Здесь сплошной камень.
— Я знаю.
— Ты что… — От возмущения и отчаяния Орми не мог найти слов. — Что это за шутки? Совсем рехнулась?
Эйле молчала. Мамонт тем временем поднял на скалу одного за другим Энки и Бату и теперь добродушно и выжидательно смотрел на девочку, которую, видно, счел главной в этой компании.
— Ты забыл про Аги, — сказала Эйле. — Подними еще Аги. Вон он стоит.
Мамонт огляделся, помахал хоботом, замешкался на миг, потом подхватил побледневшего от страха Аги и осторожно перенес его на скалу.
— А теперь беги, Белолобый! Беги! Они могут убить тебя!
Мамонт задрал хобот и вопросительно приоткрыл рот.
— Мы не можем взять тебя с собой! — крикнула Эйле. — Тебе сюда никак не забраться. Беги же!
Белолобый оглушительно протрубил, повернулся и побежал на юг, в сторону снежных гор.
— Скорее, где вход? — засуетился Энки, увидев приближающееся войско.
Орми плюнул и отвернулся.
— Это был дикий мамонт, — пробормотал Аги, все еще бледный и дрожащий. — У гуганских выжигают номер на заду… метка на ползада. А этот без клейма.
— Кабан потеряет след у скалы, — сказал Орми. — Может, они не догадаются залезть наверх. Если мы ляжем, всадники на мамонтах нас не заметят.
— Эйле, где вход? — спросил Бату. — Я обошел все это плато и нигде не нашел входа.
Эйле переводила взгляд с Орми на Энки, с Энки на Аги и то открывала, то закрывала рот, как будто хотела что-то сказать, но не могла решиться. Враги между тем приближались. Внезапно один из боевых мамонтов вскинул голову, вытянул хобот в сторону стоящих на вершине выродков и затрубил.
— Прячьтесь! Ложитесь! — крикнул Орми, бросаясь на землю, но было поздно. Гуганяне испустили торжествующий клич и мгновенно рассыпались по всему склону. Теперь они шли не колонной, а цепью, перебегая от камня к камню. Несколько раз громыхнуло, и горячие тяжелые сгустки прожужжали над головами выродков. Те пригнулись; Бату и Орми легли ничком.
— А! Вот вы как! — крикнул Аги, грозя гуганянам кулаком. — Живыми нас взять уже не пытаетесь! То-то.
— Вход! Эйле, где вход? — стонал Бату, распластавшись на камне.
— Улле тебе в пасть вместо входа, — пробормотал Орми.
— Послушайте, — сказала Эйле, сложив, как будто в мольбе, руки. Только прошу вас, верьте мне! Вход есть, я его вижу. Я могу пройти в него. И вы сможете, нужно только постараться. Его создали таким, чтобы ни один меченый никогда не увидел его. Он пропустит только детей Имира.
— Что мы должны сделать, чтобы увидеть? Раскаленные снаряды ударялись в скалу, выбивая осколки и искры.
— Конец! — Бату обхватил голову руками и завыл почти по-волчьи. Сейчас они заберутся сюда!
— Да не скули ты! — рявкнул Орми. — Эйле, детка, говори же скорей, что нужно делать!
— Отбросить все, что дала нам жизнь. Стать теми, кем мы пришли в этот мир. Забыть все слова. Не думать об опасности. Стать как младенцы, очиститься. Как будто мы родились… умерли… спим… Мир — большие синие тени, они движутся неотвратимо… Между ними — ты, крошечная душа, она только-только проснулась. Она не знает ничего, не знает, что нужно что-то знать. У нее есть лишь малая, самая первая доля свободы, право видеть мир таким, какой он есть. Сделайте так, и вы увидите вход и войдете в него. Смелее! Смотрите на меня!
Эйле сделала шаг и остановилась рядом с Орми. Лицо ее посветлело и стало странно прозрачным. И вдруг она исчезла.
В тот же миг Орми увидел вход. Он замер на мгновение, потрясенный. Все вокруг изменилось… Это было похоже на сон. Только горы, камни и сосны остались прежними. Извиваясь и корчась, полезли по склону уродливые бурые тени. Небо из серого стало черным; это уже не мгла, не туча — глухой каменный свод. Вдали все тонуло во мраке, как будто настала ночь. Только скала, на которой они стояли, сияла лучезарным светом, переливалась голубыми и желтыми сполохами — последний оплот Имира на побежденной земле. В середине верхней грани скалы открылось круглое, затянутое колышущейся прозрачной пленкой окно.
Все было так просто! Орми, смеясь в душе, шагнул в проем. Искрящаяся упругая поверхность подалась, обволокла его теплой дымкой и пропустила в подземный мир. Он стоял на каменной площадке в темноте; Эйле взяла его за руку. Снаружи не доносилось ни звука.
Энки тоже увидел вход. Он уже хотел шагнуть в него, но в последний момент остановился и сказал своим спутникам:
— Идите вперед. Я пойду последним.
Бату, не колеблясь, ступил в проем и исчез, оставив после себя легкое, смутное белое облачко, которое тут же рассеялось.
— Теперь ты, Аги.
Аги медленно приблизился к чудесному окну и занес уже ногу, но что-то остановило его.
— Я боюсь. Оно меня не пропустит.
— Нужно попробовать.
— Да, наверно… нужно…
Энки заметил, что Аги весь дрожит. Наконец, решившись, он шагнул вперед…
Аги не исчез сразу, как те трое. Его тело стало полупрозрачным и начало быстро погружаться в камень. Вот на поверхности осталась одна голова. Тут лицо Аги исказилось от боли. Он страшно закричал:
— Нет! Пусти меня! Пусти! Не-ет!
Глаза его налились кровью, лицо почернело. Он хрипел и задыхался. Энки опустился рядом на колени.
— Ну, давай, Аги! Держись! Еще немного!
Голова не проходила. Казалось, еще мгновение, и случится что-то ужасное.
— П-помоги! — выдавил Аги, превозмогая боль. Энки положил руку ему на темя, налег всем весом… Послышался хруст, голова Аги ушла в камень. Энки почудилось — в последний миг из глаз и ушей его хлынула кровь… Энки взглянул на свою руку — она в крови… Нет, это только мираж, наваждение, кровь растаяла как дым… На том месте, где только что была голова Аги, корчился чешуйчатый волосатый паук. Размером с кошку, с четырьмя коленчатыми ногами, по три пальца на каждой. Энки узнал его. Протянул руку, чтобы схватить и раздавить… Призрачная гадина перевернулась на брюхо и метнулась к краю скалы. Она двигалась быстро, как ветер, движения были неуловимы. Миг — и она прыгнула вниз.
Энки снял лук с плеча и, почти не надеясь на удачу, подбежал к обрыву. Паука из Марбе он не увидел. Но гуганяне были уже совсем близко. Грохотали чародейские палки, плюющиеся железом. Что-то чиркнуло Энки по голове, вырвало клок волос и ободрало кожу. В тот же миг он услышал голос, шедший неизвестно откуда:
— Убери рожу, болван, и заткни уши.
Энки похолодел и попятился, не сводя глаз с приближающегося войска.
— Уши, ублюдок! Груаг!
На этот раз Энки не посмел ослушаться. Понял по голосу: не подчинится — ему конец. Левое ухо он прижал к плечу, правое закрыл ладонью. В тот же миг снизу повалил дым. Он стелился по земле, и Энки не мог почувствовать его запаха. Облако дыма с четкими краями ползло, как живое. Оно оставляло след за собой — землю, усыпанную желтой хвоей, и голые деревья. Гуганяне остановились, замахали руками, многие замерли в нелепых позах, некоторые упали. «Слово, несущее смерть? — мелькнуло в голове у Энки. — Поэтому он велел мне заткнуть уши?» И он разжал их. Облако бросилось на гуганян, как хищный зверь, и поглотило войско. Из черной мглы донесся истошный многоголосый вопль, в последний раз громыхнуло оружие; потом все стихло. Из дыма вылетела гладкая, округлая железка. Энки понял, что это снаряд, выпущенный из гремящей палки. Он летел ему прямо в грудь, но…
