Уильям Форстчен - Солдаты
Том кивнул.
— Простите меня, сэр. Именно на эту тему ходит много слухов. Здесь говорят, что если мы на самом деле потеряли Капуа, то Конгресс проголосует за то, что чинские послы Джурака должны быть официально представлены и им необходимо сделать предложение о прекращении огня.
Эндрю вздохнул и наклонил голову.
— Эндрю, будьте осторожны, отправляясь туда. Слухи, это не единственное, что бурлит по городу этим утром.
— Что еще?
— Сенатор Бугарин призывает к официальному выходу Руси из Республики, вновь основать свое собственное государство и принять мир с бантагами.
— Проклятие! — прошипел Эндрю.
Конечно, в соответствии с конституцией это было незаконно. Используя познания своего родного мира, он вписал в документ пункт о строгом запрете на выход из союза без согласия не менее трех четвертей Конгресса, и все голосовавшие согласились на новое изменение в конституции.
— Я говорил тебе раньше, что нам следует перед меркской войной вздернуть каждого оставшегося после революции боярина, — заявил Ганс, подойдя к беседующей паре.
— Бугарин тогда был внутри той толпы.
— Официально, он был оправдан, — резко ответил Эндрю, — и не забывай, что он является сенатором Республики.
— Ну да, несомненно, — прорычал Ганс, выпуская струю табачной слюны.
— Флавий, спикер палаты представителей, тоже вне себя от ярости, — продолжил Гейтс. — С известием, что Марк пропал и предположительно погиб, теперь на него оказывается чертовски сильное давление, и чтобы отбиться от нападок, ему нужно попытаться быть беспристрастным и больше думать как главе представителей Рима.
— Теперь он, также следующий в линии президентства, — заявил Ганс.
Эндрю осознал свои ощущения: он желает, что бы всего этого можно было бы избежать. Он покинул поле битвы менее суток назад; слишком многое нахлынуло и так быстро.
— У меня есть карета, и она ждет нас, — заявила Кетлин, прерывая их. — Том, позволь Эндрю встретиться с президентом, затем они, скорее всего, сделают совместное заявление. Почему бы тебе не прийти после обеда.
Эндрю не мог не удержаться и не улыбнуться тому способу, как легко она могла стать обаятельной, когда это требовалось, и издатель, наконец, уступил, попятился и сорвался с места, чтобы поймать лейтенанта, которого выносили из санитарного вагона на носилках.
Кэтлин пошла вперед, Мэдисон схватила отца за руку и стала непрерывно тараторить, Эндрю рассеянно отвечал на ее болтовню. Добравшись до кареты, она оттащила детей от отца и протянула младенца няньке, которая увела их прочь, Эндрю помахал рукой на прощанье, когда карета дернулась вперед, чувствуя вину за свою роль в качестве отца, которого никогда не было дома, да и сейчас был слишком занят, чтобы уделить им хоть какое-нибудь внимание.
Они проехали мимо длинного ряда санитарных повозок, выстроившихся около станции. Было время, когда он бы настоятельно потребовал остановиться, чтобы выйти и поговорить с солдатами и их семьями, но он так отчетливо ощущал их настроение. Несмотря на яркий солнечный свет, было ощущение, словно темная тень повисла над городом. Была официальная цензура или нет, но новости о том, что наступление превратилось в кровавое поражение, точно вышли наружу. Достигнув внутренних ворот, они проехали в старый город Суздаль, и на краткое время он успокоился, в который раз наслаждаясь экзотическим средневековым оттенком города. Хотя эта его часть дважды уничтожалась за время войн, каждый раз жители выстраивали ее заново, такой, какой она и была, хотя почему-то сейчас деревянные части зданий казались сделанными грубо и поспешно, как будто темп нового мира, который он создал, не предоставлял времени древнему искусству Руси резьбы по дереву на то, что оно делало когда-то.
Прежние ярко окрашенные оконные рамы и художественная роспись также ушли в прошлое, поскольку известь для побелки и свинец для краски обозначили в качестве ценных военных материалов.
Карета, наконец, добралась до главной площади города, проезжая мимо собора Кэтлин осенила себя крестом так, как делали они. Его завлекла мысль остановиться, войти и увидеть находился ли там Касмир, Святейший Митрополит и глава Русской Православной Церкви, из-за знания, что преподобный являлся бы его самым надежным сторонником до самого конца, и в этот момент ему необходимо было услышать что-то ободряющее. Но белый флаг не висел над центральной маковкой, означая, что святой отец был где-то, скорее всего в военном госпитале, поддерживая первых прибывших раненых.
Карета повернула через площадь, сцену многих триумфальных парадов и места где он дважды вел старый 35-й в битву, сначала против боярина Ивора, а затем в финальной атаке на тугар. Нахлынули воспоминания о многих тех, кто маршировал или сражался на этой площади и теперь стал просто пылью, и Кэтлин, как будто чувствуя его настроение, вновь обхватила и сжала его руку.
— Помнишь, когда мы впервые пошли сюда на прогулку? — спросила она, словно пытаясь отвлечь его мысли от новых унылых размышлений.
Он улыбнулся, смотря ей в глаза, вспоминая тот первый чудесный день вместе, когда они побывали на приеме у Ивора, затем бродили по городу до заката, просто так, все еще в ужасе от знания об ордах.
Прямо впереди находился Белый Дом. Странное смешение старины и нового, бывший боярский дворец, со всеми своими изысканно украшенными и изощренно обработанными камнями, высокими узкими окнами, и сказочными куполами, побеленными по приказу президента в подражании легендарного места, где когда-то проживал Линкольн.
Он увидел толпу, собравшуюся недалеко от лестницы. Двойная шеренга пехоты выстроилась, чтобы очистить путь. Знаменосец с помощниками стояли в ожидании, держа флаг Республики, и когда карета остановилась у основания крыльца, они встали по стойке «смирно».
Эндрю и Ганс поднялись, каждый из них салютовал знаменосцам, пока они сходили на булыжную мостовую. Небольшой оркестр из полудюжины барабанщиков и флейтистов тотчас же грянул барабанной дробью и фанфарами, затем перешли к «Привет Вождю».
На верхней ступеньке появился президент, старый друг Эндрю — Калин, одетый в обычный для него черный сюртук и цилиндр, борода подрезана, как и у Линкольна, всегда слегка абсурдный вид, так как его рост был едва пять с половиной футов, тем не менее, трогательный в своем почтительном подражании легенде из другого мира. Калин медленно спустился с крыльца, небольшая толпа зрителей почтительно притихла, несколько солдат встали по стойке «смирно» и отдали честь, гражданские и дети сняли шляпы, а одна старуха перекрестилась.
Эндрю, с любопытством, смотрел, зная, что протокол требует, чтобы он взобрался по лестнице, не заставляя президента спускаться, чтобы встретить его. Но Калин никогда не настаивал на соблюдении такого глупого протокола, и прежде он, весь в нетерпении, уже ждал бы на станции, чтобы, как принято на Руси, заключить своего старого друга в медвежьи объятия и расцеловать. Тот факт, что он так не сделал, говорил Эндрю о многом, и это было весьма парадоксально, так как Эндрю часто читал лекции старому крестьянину о достоинстве власти и прецедентам, которые необходимо создавать. Теперь их затянуло в ту самую игру.
Калин остановился на полпути на высоте двадцатой ступеньки, все еще не снимая шляпу. Последовала долгая, многозначительная пауза.
— Не тяни, — прошептала Кэтлин.
Наконец, Эндрю начал подниматься по лестнице, пытаясь не показать своей усталости и оцепенелости. Он встал по стойке «смирно», и отдал честь, Калин кивнул в ответ, но не обнял или даже не хлопнул по плечу. Эффект был мгновенный, шепотки побежали через толпу зевак. Позади президента Эндрю мельком заметил нескольких сенаторов, — все от Руси, одним из них был Василий Бугарин.
— Пойдем вовнутрь, поговорим, — наконец заявил Калин.
Эндрю кивнул в согласии, ничего не ответив. На мгновение Калин замешался, посмотрев на Ганса.
— Я хочу, чтобы мой заместитель пошел со мной, — сказал Эндрю, Калин повернулся без комментариев, возглавив движение наверх лестницы.
Эндрю взглянул назад на Кэтлин, которая сверкнула улыбкой, промолчала и, повернувшись, вернулась в карету. Он чувствовал себя виноватым, сказав так мало, и проявив так мало чувств, и понимание этого его тревожило. Его ощущения были почти абстракцией, воспоминанием, как будто он стал таким сдержанным, что внутри в настоящее время не было места для любви и преданности, того, что как он знал, он должен испытывать к своей семье.
Хотя все еще стояло раннее утро, он был рад шагнуть сквозь витиевато гравированную дверь в прохладную темноту внутри резиденции президента. Оказавшись вне поля зрения толпы, он надеялся, что Калин сбросит маску и покажет немного тепла, но тот нисколько не смягчился. Президент вел их по коридору мимо бывшей боярской палаты для встреч, в сторону комнаты, которая служила президенту в качестве его офиса. Комната была с простой обстановкой, что было типичным для старого Калина. Иконы Перума и Кесуса, полуязыческое проявление православия, которое было принесено в этот мир, главенствовали на дальней стене, с более меньшими иконками различных святых, некоторые из которых были парнями из старых 35-го полка и 44-й Нью-Йоркской батареи, окружающих центральный элемент. Другие стены были покрыты картами, утыканными красными и синими булавками, отмечающими ситуацию на западном фронте, где бродили остатки мерков, побережье Внутреннего моря и теневую войну, которая продолжалась против Карфагена, а также Восточный Фронт, откуда он только что прибыл.
