Сергей Демченко - Ангел
Первых двух я и встретил. Простым толчком двери.
Снеся её с петель, мой локоть успел пробить к тому же перегородку, попутно врезаясь вместе с обломками пластика и наполняющего его хлама в лицо одного из них. Странно, я бил, словно нехотя, словно отмахивался от назойливой мухи, однако их разметало по коридору, как корзину с теннисными мячиками от доброго пинка.
Тело словно двигалось само, с тщательно отмеренной силой и рефлексами, которым позавидовал бы любой из живущих. Вспоминая прежние навыки и прогрессируя в изобретении новых приёмов избиения прямо на ходу, я «срубил» ещё нескольких.
Точно зная, что не убил их.
И хотя им предстояло провести не один месяц в этой же, наверное, больнице, никто из них не умрёт от получаемых страшных, но не смертельных травм. Это я откуда-то знал совершенно точно.
Когда я шагнул в коридор, мой слух резанула чужая речь. Если судить по интонации, мне что-то там приказывали… То ли стоять. То ли лечь. И настырно подкрепили свои слова несколькими выстрелами поверх головы. Призванными, видимо, заставить меня испуганно упасть на пол.
Как бы не так, милые мои…
Вместо этого, уйдя с предполагаемой линии огня, я моментально ногами вышиб их вместе с уже более крепкими входными дверями на улицу именно в тот момент, когда они всё-таки подняли прицельную стрельбу…
Сожаления и угрызений совести по поводу случившегося я не испытывал.
Когда последние из орущих и стреляющих недоумков оказались распростёртыми на травке газонов в неловких и неестественных позах, не свойственных находящимся в здравой памяти людям, я зашагал по коридору в поисках каких-либо тряпок, которыми я смог бы прикрыть свою наготу. Их размер мне не подходил.
Когда боевой «запал» стал внезапно угасать, я вдруг заметил, что одеты они в странную, незнакомую мне даже визуально, форму. И с некоторым изумлением осознал, что это всё же полицейские. Да, именно полицейские были разбросаны в столь творческом беспорядке по дорожкам и лужайкам…
Я оказался к тому же в чужой стране. Это я прочувствовал. Отсюда незнакомая речь, странная форма, непонимание моих слов персоналом… Я анализировал свои впечатления, шагая по этажам и заглядывая в разные двери. И оторопело остановился, когда до меня дошло, что я не помню, совершенно не помню, ни как меня зовут, ни откуда я сам.
Вокруг визжали и бегали пациенты, медперсонал и посетители больных, словно в их спокойный дом заглянуло заражённое чумой и покрытое гнилостными язвами плотоядное чудовище. А я продолжал находиться под впечатлением сделанного только что открытия. Лишь когда мне в спину дважды что-то тупо ударило, я словно очнулся. Медленно поворачиваясь к источнику беспокойства, я «словил» на себя ещё пару горячих злых «желудей».
Раскорячив для устойчивости ноги, в нескольких шагах от меня стояла пара перепуганных насмерть парней, держащих перед собой на дрожащих вытянутых руках пузатенькие, короткорылые пистолеты.
Характерные куртки, рубашки и морды. Охрана больницы.
Видимо, получив приказ не соваться под ноги «стражам порядка», «профессионалам», они остались и отсиживаясь в сторонке, пока я крушил полицейских. Теперь же, заметив их, бесславно разлёгшихся вокруг здания, и замирая от страха, ребята дерзнули попытаться выполнить свою работу честно и до конца. Остыв, я не желал их калечить. Поэтому просто поднял палец и погрозил им. В ответ на это их оружие просто взорвалось истерическими выстрелами. В меня.
Я их понимал. Нелегко для нервов и удержания разума на поводке видеть, как абсолютного нагого, пусть даже и огромного, человека не берут пули… И оставаться при этом спокойным, пока у тебя в барабане оставались ещё патроны. Поэтому, ошалев, парни устроили из меня форменный тир…
…Оружие исправно гремело, пули свистели, больные и персонал бегали, орали и завывали от страха, как сумасшедшие. Всё было, как полагается.
Вся эта одуревшая под огнём масса сбилась липким клубком по углам. Помещение заволокло гарью и копотью выстрелов. И когда из облака вонючих пороховых газов не спеша выступил я, челюсти охранников дружно клацнули… Подойдя к ним, пятящимися в растерянности, на расстояние пары шагов, я делаю равнодушно и пошло:
— Бу… — Мои выпученные глаза и негромкий голос, словно «выстреливший» губами это небольшое слово, стегают их наотмашь, словно стальной плёткой по лицам.
Не думаю, что хоть раз ещё до этого или после они бегали быстрее.
Разом завизжав от обуявшего их ужаса, «герои» развернулись на месте одним прыжком и вприпрыжку помчались вниз по лестнице, толкая и отпихивая друг друга, падая и кувыркаясь через голову.
Так они и скатились куда-то в район подвала. Когда внизу замерли их топот и горестные вопли, я осмотрел себя. Это было потрясающе и вместе с тем страшно. Страшно самому осознавать, что крупнокалиберные пули практически не оставили на мне никаких следов. Кроме розоватых пятен, смешавшихся с такого же цвета затянутыми шрамами от тех же пуль, но полученных когда-то в моём, сейчас незнакомом мне прошлом…
Впрочем, нет! Я обнаруживаю под левой стороной лёгких, ближе к подмышке, последнюю затягивающуюся, закрывающуюся рану…
Словно поверхность неимоверно тягучей, густой жидкости упрямо сворачивала в единое целое бережно и неторопливо свою материю, повреждённую чьим-то резким броском камня в её недра…
Господи, что же я теперь такое?! Чувствую, как от увиденного учащаются дыхание и сердцебиение.
Но уже в следующий момент в мозгу словно что-то или кто-то снова перекрывает кран моей просыпающейся излишней впечатлительности. Всё это неважно, говорит оно. Мне нечего опасаться и некого бояться. Мне многое по плечу. Следует найти хоть какую-нибудь одежду и уходить отсюда…
Подчиняясь этим доводам и найдя их самыми разумными на данный момент, слегка приподнимаю брови и делаю удивлённый жест головой, склонив её набок. Словно принимая происходящее как некую данность, не подлежащую обсуждению и осмыслению. Есть — и пользуйся. Остальное неважно, это точно. Наконец мне на глаза попадаются плотные, широченные и длинные шторы какого-то кабинета. Судя по всему, ординаторская. Срываю их и обматываю вокруг чресл. Эта проблема хотя бы отчасти решена. Выгляжу я, конечно, как сбежавший из первых веков, с «концертов» Нерона римский патриций, но вот поделать с этим пока ничего не могу.
Куда ж теперь, интересно? За окном, между тем, уже темно.
Мне прекрасно известно, что ждёт меня там, на улице. Словно собака блохами, в столь странном виде, мне придётся быть увешанным висящими на мне полицейскими через каждый квартал.
Эти бдительные кретины, насколько у меня сохранились ассоциативные воспоминания, обычно не дают проходу никому, кто хоть чуть пугает их самих или всякий раз истерически обссыкающихся при виде им непонятного и неординарного жителей. Которые, столкнувшись даже с избитым в хлам человеком, у коего торчит из головы топор, вместо «скорой» вызывают ему первым делом полицию. А уж те, подлетая на машинах толпами, наставляют первым делом на несчастного пистолеты, опасаясь за свои драгоценные шкуры.
И если «клиент» не умер ранее от побоев и ран, то рисковал дать дуба уже от ора и приказов не менее перепуганных видом окровавленной жертвы «блюстителей», не торопящихся отправить того в больницу, пока он не подчинится и не уляжется ничком на тротуар. Возможно, в последний раз в своей жизни.
И чем страшнее выглядит пострадавший, тем дольше он обречён «подчиняться», пока полицейский отважится хотя бы потыкать в него издалека палкой, предварительно вызвав в подмогу для «разрешения проблемной ситуации» половину сил города, включая электриков и пожарных.
Мне же как-то не с руки усеивать городок телами придурковатых и недалёких «стражей». Всё, что мне нужно, это малоприметное, надёжное и отдалённое убежище, где можно перевести дух и собраться с мыслями. Собрать их в кучу и родить что-то более приемлемое, чем беготня голышом по этажам и разбивание голов и носов полицейским.
Я полностью в дерьме, это понятно. И мне многое предстоит понять и выяснить, прежде чем я снова обрету хотя бы подобие душевного спокойствия…
И решу, что же мне предстоит дальше делать?! И в чём, собственно говоря, дело…
Перво-наперво, само собой, мне следует одеться. А во-вторых… Список слишком длинен. Даже не стану утомляться его перечислением.
Шагаю из дрожащего студнем ужаса здания больницы и слышу, как вдали вновь разорались сирены. Похоже, теперь сюда слетятся уже те, кто попробует для верности расстрелять меня из танка. Пойду-ка я отсюда, ребята…
Ограда вокруг больницы как-то не представляется мне серьёзным препятствием. Словно специально для меня приготовленный, за стеной — скудно освещаемый парой далёких фонарей «мусорный» задворок.
