Михаил Гвор - Поражающий фактор. Те, кто выжил

Спросить кого-либо он стеснялся. Выручил Урусов. Ближе к вечеру. Подошел, и всё показал и рассказал. Сначала пытался нормально, но, потом, разозлившись на полное непонимание, перешел на «русский армейско-строительный», выдав огромное количество мата в адрес «антиллигентов, которые элементарных вещей не знают, но в шляпе ходят, кони шахматные!». Боря столько ругани не слышал за всю свою жизнь, а уж в свой адрес... Собственно, на него ругались матом лишь однажды, когда прицепилась какая-то шпана в парке. Но тогда он был с Олегом, а тот хорошо умел общаться с подобными типами...

Мысли перескочили на брата, и дальше, к родителям. Еще вчера пришедшее понимание конечной цели оформилось в полный план. Подготовиться до уровня, когда он сможет передвигаться по миру, и идти в Таджикистан. Искать семью. И самый первый ход — вот этот пистолет. ПСМ, как его Андрей назвал.

Боря вздохнул и в очередной раз начал разбирать оружие...

Ночью приезжают Бахреддин и Джамиль. С ними две женщины: жена и мать Джамиля. Приезжают не на Ниве, а на «шишиге». Встречаю их возле балка с рацией:

— Ну, как?

— Кери хар!

Бахреддин протягивает мне два автомата.

— Андрей прислал. Патроны в кузове.

Потом закуривает, делает несколько затяжек и выдает:

— Джамилю повезло. Мне — нет. Вот так, Витя!

Протягиваю ему флягу.

— Не надо. Потом...

Какое –то время молчим. Потом спрашиваю:

— Что Андрей сказал?

Андрей Пилькевич — начальник таджикского Центроспаса. И мой хороший знакомый. То, что он жив — это здорово. Но работы у него сейчас должно быть по самую маковку. Не до нас ему, это точно. Но вспомнил и прислал оружие. Показательно.

— Чтобы ехал к вам. Джамиля отвез и сам остался помочь. Внизу — кери хар! Душанбе большей частью разрушен. Русскую дивизию сильно приложило. Но они сумели отойти к Варзобу и окопаться в районе президентской дачи. Теперь пытаются хоть кого-то спасти в городе. Кроме них там только наши работают, спасатели. Армии у Таджикистана больше нет, каждый капитан — теперь бек или баши. С милицией — аналогично. Друг друга пока не режут, но сам понимаешь... Дорога чистая, но в районе туннеля какой-то нехороший шурум-бурум. Пока, вроде, спокойно, но обратно ехать не рискну. Не думаю, что надолго там тишина... Видел там вооруженных, по-моему, люди Ахмадова...

— Кто такой?

— Ахмет Ахмадов? Бандит местный, с вовчиками одно время якшался. Как у вас говорят, отморозок. Ходили слухи, под ним сотни две джигитов ходят. Верится не очень, но если правда — неприятно это. Он сам анзобский, вполне может перекрыть перевал и отрезать Зеравшан от Душанбе.

— Если на перевале его люди...

— О чем и говорю. Не надо туда идти. Опасно это. Здесь выживать надо. Если еще оружием разжиться, отбиться можно.

— Я так же мыслил. Только непонятно, что жрать будем.

— Не знаю. Завтра в Пасруд надо съездить, с аксакалами поговорить...

17 августа 2012 года

— Витя! Объясни этому сыну овцы и моего ишака, что нельзя сейчас идти вниз! — взбешенный Бахреддин буквально тащит за руку высоченного литовца. — У него в группе всего три мужика и пять девочка! Их же... как это по-русски без мата?

— Можно с матом, здесь девочек нет. — протягиваю прибалту руку. — Виктор.

— Пятрас.

— Вы, серьезно, собрались вниз в такой компании? Вам сообщили, что творится?

— Так, я уже слишал эти nesamones, в смисле глупие байки. Ви спецалъно хочите нас обманут. Никто не посмеют напаст на гражданинов Литви. Литовская Республика цивилизованая страна в Европейский Союз и НАТО.

Третий день безвылазно сидим в лагере. Большинство народа не может определиться. Вспоминаю старый анекдот: «Если два еврея соберутся для обсуждения любого вопроса, то у них немедленно возникнет три совершенно разных мнения». Так вот, это относится не только к евреям. К любым образованным интеллигентным людям. Большой объем знаний, помноженный на неумение принимать решения... И хотя альпинисты в целом их принимать умеют, однако ситуация уж больно непривычная. Слишком хочется узнать, что с родными, а еще лучше, до них добраться. Только как?

Однозначного решения пока не приняли даже наша семья и команда Потапа. Но мы, по крайней мере, начали что-то делать. Утепляем домики, в сегодняшнем состоянии для зимовки они не годятся. Проводим ревизию лагерных запасов. Вчера Олег с Лешкой, Огневолком и Малышом сгоняли на Куликалоны, пообщались с тамошним людом. У них информации еще меньше, чем у нас. Всё лагерное начальство свинтило пятнадцатого утром, а руководство иркутских сборов не решается вскрыть склады. Пока договорились сообщать друг другу любые новости...

Поговорили с аксакалами в Маргузоре и Пасруде. Они тоже не торопятся. Ждут, кто наберет максимальную силу, к кому примкнуть. Не думаю, что мы кажемся им серьезным вариантом.

В общем, мы что-то делаем. Остальные ждут. Скучают. Загорают. Пишут пулю. Играют вечерами на гитарах. Иногда нам помогают. Не от понимания ситуации. От скуки. В головах еще не уложился факт свершившейся трагедии. Тем более что никаких внешних проявлений начавшейся и тут же закончившейся войны не видно. Не встают на горизонте ядерные грибы, не затягивают небо радиоактивные облака. Даже погода не испортилась, шпарит летнее фанское солнышко, легкий ветерок дует. Всё как обычно. И то, что где-то там, не так уж далеко, люди уже ощутили на собственной шкуре все прелести ядреных батонов, так это там... Все ждут. Все твердо верят, что скоро в Таджикистане выберут новую власть, начнет ходить транспорт, и можно будет поехать домой. В Москву, Екатеринбург, Вильнюс... И не укладывается в насквозь мирных альпинистских головах вариант, что нет уже ни Москвы, ни Екатеринбурга, ни Вильнюса... Что ехать некуда. И не на чем. И не к кому.

Эта группа — первая ласточка. Спустились сегодня. Новостям не верят, это русские «завоеватели» просто не хотят пускать домой «гражданинов независимой Литви». Все восемь человек предельно уперты. Не помог даже разговор с другими литовскими группами, в которых люди вполне вменяемы.

Самое страшное, что я не могу их просто не пустить силой. Надо бы, но тут же взбунтуются остальные прибалты. Да и одни ли прибалты?

Что делать? Пожертвовать этой восьмеркой, чтобы остановить остальных? Видимо, придется. Советуюсь с Потапом. Он категоричен:

— Да пусть катятся куда хотят! Только транспорт им не давать — самим пригодится!

Предпринимаю еще одну безуспешную попытка отговорить Пятраса от его затеи, а потом восемь человек уходят вниз по дороге, не забыв стребовать с Руфины четыре сотни баксов — возврат денег за непредоставленный транспорт. Вот так, понимание ситуации сногсшибательное!

Ну не мог я знать, что, отпуская их вниз, спасаю нас всех не в переносном, а в самом прямом смысле...

Длинную вереницу машин заметили загодя. Километров за тридцать. Еще с утра пятнадцатого, в аккурат, когда первые лучи Солнца начали подкрадываться к полумертвой бригаде, Пчелинцев рассадил по всем окрестным холмам наблюдателей, полностью перекрывая периметр. Обстоятельства не позволяли майору держать под ружьем половину бойцов, работы было невпроворот: склады, дома... Да и погибших надо было хоронить... Пришлось ограничится этим вариантом, высвобождая рабочие руки...

Вот и сидели теперь ребята на высших точках рельефа. На каждый наряд — СВД, автомат, два ПМа, бинокль, тепловизор. И обязательный дозиметр. Ветер упорно дул от бригады в сторону города. Но, кто мог гарантировать, что воздушные потоки не развернутся, и радиоактивная пыль не посыплется на головы?

Менялись раз в день — погода вполне позволяла просидеть сутки на воздухе. Приказ был — находится на связи постоянно, благо, и раций, и запасных батарей хватало. Да и дизель-генератор, в аварийном темпе вытащенный со склада и приведенный в порядок, уже почти сутки радостно урчал, окутанный солярным чадом. Вони и шуму от него было с избытком, зато горели лампочки в столовой, уже официально объявленной общежитием. Прожекторов хватало, не было нужды жечь костры, освещая непрекращающуюся работу по разбору разрушенных строений. Хотя живых уже не находили. Последним был прапор из котельной: над парнем сложились домиком две панели, и он отделался только испачканными штанами и легким заиканием.

На закрытой волне заблажила рация, выплевывая обрывки предложений:

— Колонна... города... до сорока... джопы... грузовики... стволы видны...

Последние слова комбат уже не услышал. Ставший «разъездным» УАЗик стоял метрах в пятистах, так было проще. Пробежаться немного, да вбросить в эфир на общей волне привычную команду.