Олег Верещагин - Я иду искать. История первая

У меня всё-таки хорошо развито шестое чувство. Это генетическое, наверное — от отца, да и от того же деда. Я уже совсем собрался подняться наверх, но почему-то медлил, не уходил, а потом — неожиданно для себя! — подошёл к двери и, распахнув её, на два шага вышел в ночь. Прислушался.

И — в который уже раз здесь! — поразился тишине.

Ночью не бывает так испуганно-тихо — разве что перед грозой, но небо над головой висело ясное, чистое. И всё-таки тишина стояла гробовая. Поёживаясь, я внимательно осмотрелся, стараясь дышать потише и в душе удивляясь, почему всё ещё не вернулся в дом.

А потом темнота впереди шевельнулась. Метрах в десяти от меня, около кустов крыжовника, у самых корней, я увидел движение — словно что-то большое и тяжёлое поднималось с земли.

Я не заорал только потому, что язык прикипел к нёбу, и у меня получилось выдавить лишь еле слышное сипение. Меня вообще парализовало, и какой-то частью мозга — ещё работавшей! — я понял, почему так легко со своими жертвами — часто здоровыми, крепкими парнями и девчонками — расправляются разные там маньяки. Потому что это парализует — сознание и зрелище того, как в обычном, привычном тебе, понятном мире происходит что-то ужасное и противоестественное. Ко мне — почти пятнадцатилетнему, спортсмену, совсем не трусу — можно было сейчас подходить и делать со мной всё, что угодно. Я покорно и тупо смотрел на оживший кусок темноты, похожий на Тварь из легуиновского «Волшебника Земноморья», ожидая, что же он предпримет в моём отношении — хотя до двери за спиной было шаг шагнуть.

Потом я услышал самый обычный человеческий стон. Негромкий, еле слышный — будто ветер что-то прошептал в ветвях... только ветра-то не было.

Стон повторился — в такт жутковатому подёргиванию тени. Я вздрогнул — гипнотическое наваждение пропало. Пьяный, что ли? Или, может, раненый — машиной на дороге подшибло?. . Да нет, незачем ему на участок ползти. Да и ворота раненый не откроет. Точно, пьяный — не соображает, куда занесло, и ноги дальше не идут.

В тот момент я не подумал, что и пьяный ворота не откроет, не сможет...

Пьяных я не любил. Отец не пил почти совсем; вид шатающегося, идиотски выглядящего человека вызывал у меня брезгливое отвращение. Позволять такому валяться в саду у меня не было никакого желания — я решительно пошёл по дорожке к лежащему, на ходу говоря:

— Какого чёрта вас сюда принесло? Ну-ка...

Лежащий человек — теперь я хорошо видел, что это именно человек, рослый и крепкий — вдруг тяжело перевернулся на спину и прохрипел голосом, выдававшим страшную боль, но с голосом пьяного не имевшим ничего общего:

— Помоги, мальчик...

Я остолбенел вторично, но теперь — от изумления. Луна осветила лицо вчерашнего посетителя. Только теперь оно было искажено невероятной гримасой то ли боли, то ли напряжения. Роскошные усы превратились в липкие чёрные сосульки — кровь, тёмная и густая, вязко текла из пролома на месте левого глаза; казалось, там шевелится что-то живое.

Я очень хотел отвести взгляд от этого лица, но не мог, лишь мельком заметив, что правый бок мужчины тоже окровавлен, куртка там разодрана в мокрые, лоснящиеся клочья, а под кустами тянется примятый, почти сплошь помеченный кровью след — там он полз, пока не потерял силы окончательно.

— Что с вами? — выдавил я, чувствуя, что меня сейчас начнёт тошнить. — Кто вас так?

— Времени нет... — он тихо кашлянул и задышал, как дышит на жаре большая собака. — Скорее...

— Я сейчас вызову «скорую»! — опомнился я, но рука раненого с неожиданной быстротой перехватила меня за штанину джинсов. — Вы чего, я же помочь вам хочу...

— Молчи, слушай, если хочешь помочь... — он кашлянул снова, и изо рта выплеснулась кровавая струйка. — Это я виноват. Меня выследили. Наверное, кто-то нас предал. Они шли сразу за мной и сейчас будут здесь... я чудом опередил их, они думали, что я мёртв. Да я и правда мёртв.

— Кто «они» ? — холодея, спросил я, подумав почему-то о конкурентах отца, хотя среди них не было настолько серьёзных. — Вы о ком?! Вы кто?!

— Тише... — он отпустил штанину — вернее, его рука просто соскользнула и бесшумно упала на траву, я дёрнулся, чтобы бежать, но почему-то остался на месте, слушая, как страшно он дышит. — Мальчик, я друг твоего деда. Мы никогда не виделись, но там, откуда я родом, его имя помнят, как имя героя... поэтому я говорю, что я его друг... Они идут сюда, потому что думают — твой дед жив. Им надо его убить. Спрячься, мальчик. Не в доме. Они скоро уйдут. Вот... это...

Он неловко полез левой рукой под куртку, пошарил, скалясь — словно беззвучно смеялся. Я следил за ним. «Бе-ги, бе-ги, бе-ги... » — выстукивала у меня в висках кровь. Вместо этого я ждал.

— Вот, — повторил он и протянул мне на ладони что-то, похожее на сотовый. — Нефиксированный... настраивается на любой канал... им не должен достаться. Бери и уходи. Если случится чудо... с тобой свяжутся наши... скажи им... Немой...

Рука с приборчиком упала. Больше ничего не изменилось — лишь луна, светившая в глазах раненого, заполнила их целиком, лишив собственного выражения. Там больше не было ни боли, ни страдания... ничего. Только красивое и холодное серебристое сияние.

И я понял — странный и страшный ночной гость умер.

Нагнувшись, я поднял «сотовый», выскользнувший из его руки на песок. Антенны у него не было — всю поверхность занимали шесть плотных рядов по пять квадратных кнопок в каждом, помеченных странными символами, не похожими ни на цифры, ни на буквы — во всяком случае, знакомые мне. Скорее это были просто рисунки. Как это... а, вспомнил — пиктограммы! Но самым странным был значок, расположенный не на кнопке, а на верхнем торце прибора.

Миниатюрная, изящная серебряная свастика.

Толком удивиться этому я не успел. Моё счастье, что, рассматривая прибор, я боковым зрением всё время видел тропинку. И заметил две словно бы плывущие над землёй фигуры раньше, чем они заметили меня — неподвижного.

На самом деле они, конечно, не плыли над землёй, а шли — просто очень ровным, размеренным шагом, плечо в плечо, неспешно и уверенно. Луна светила им в спины, и я не видел лиц. Двое рослых мужчин в одинаковых — то ли белых, то ли светло-серых — костюмах.

Пригнувшись, я метнулся к дому, в два прыжка оказался в коридоре и, стараясь не дышать, закрыл дверь на засов. Затравленно осмотрелся и бросился к висящему на стене телефону, мысленно благодаря отца за то, что он не поскупился установить несколько аппаратов.

В дверь постучали. Потом раздался звонок — такой резкий и неожиданный, что я чуть по правде не обдул джинсы. Потом снова стук — уже не вежливый и короткий, а несколько сильных ударов кулаком. Не сводя глаз с двери, я наощупь пытался попасть в кнопки аппарата.