Михаил Поляков - Нам бы день продержаться…
– И что? – не выдержал паузы Мамедов и подтолкнул сержанта к продолжению описания событий. Боря так посмотрел на штатного пулеметчика, что тот отвел глаза в сторону и чуть отступил за мою спину. Я кивнул, подтверждая вопрос солдата, сорвавшийся с уст без разрешения старших.
– Та ничего! Прапорщик достал банку тушенки и галету. Раздал своим из сидора точно такие же. Демонстративно открыл и начал «трескать» алюминиевой ложкой, которую вытянул из кармашка куртки, прямо напротив строптивого «начмеда». Тот отстал от старшины девятой заставы, зато уделил огромное внимание недостаткам его подчиненных. А потом помылись холодной водой с мылом, постирали быстренько трусы и майки. Та на завтрак пошли. Ели, тащ лейтенант, так, что повар заплакал, слезы с глаз сами потекли. А много ж им нельзя было. А новоявленный начмед запретил добавку выдавать. Поел, зараза, и не уходит. Так Бадью им хлеба на столы выложил и масла по две пайки. А в чай сахара бросил двойную норму и от пуза. Потом оружие им выдали, снарягу, боеприпасы, так они его пообнимали и там, на летней конюшне у стенки их и приморило. Вон, видите – спят, бедолаги. – У единственной стены летней конюшни, среди и на снаряжении, вповалку спали выжившие бойцы девятой заставы. Кого как сон приморил, тот так и заснул на теплых камнях «летника». Объединяла их всех одна деталь. Каждый, так или иначе, держался, обнимал или прикрывал рукой свой автомат с примкнутым магазином или пулемет с ленточной коробкой. А у одного, бережно обернутая рваным камуфляжем, торчала длинным стволом из-под плеча – СВД.
– А прапорщик где? – удивился я его отсутствию.
– Так он тоже спит, – зевнул и поделился Боря информацией так, как будто старшина только это и должен делать. Заинтриговал всех. Мы как по команде уставились все на моего зама, в уме пытаясь сами ответить на незаданный вопрос.
– Ну и где? – пришлось повториться для получения уточнений. Но голова автоматически, рефлекторно и неосознанно повернулась влево от основного здания, что было перед нами, с хаотично обвалившейся общей крышей. – На складах, что ли? – усмехнулся я и представил Виктора Ивановича со «стечкиным» на поясе храпящим в овсяном хранилище и засыпанным зрелым зерном с боков. И позавидовал.
– Не, в щели, на складе НЗ и АТВ, на ящиках с тушенкой, – подытожил свой рассказ Боря и довел нас до крыльца.
– Ааа! – поразились своей недогадливости все. Ну, да. А где ж ему еще-то спать. На ресурсах, и причем на главных. И спит вроде, и как бы работает, при деле находится – охраняет имущество даже во сне.
А мы так устали и хотим спать, что перебить это желание может только тяга к холодной воде из нашей скважины и неуемный аппетит молодых и здоровых организмов моих подчиненных, Боря косится на мои руки в запекшейся крови.
– Не боись, Борь, это не моя, – Боря угукает, но смотрит уважительно. Он еще никого не убил. А я за два дня семерых положил. Лошадок наших и двух воинов ислама. – Успеешь еще повоевать, Боря. Спать. Ночью стажируешь прапорщика. Главное – местность показать и ознакомить. Посты. Система связи.
Боря отправлен спать. На заставе тишина. Мне, лейтенанту, единственному офицеру, подремать бы, возле узла связи под окошком, в тени от стены. И видно все, и связист под боком – если что, то разбудит. Но дед говорил, что на войне побеждает тот командир, кто меньше спит и больше доверяет себе, чем докладам подчиненных. А у меня незавершенных дел вагон и маленькая арба. Как бы ни хотелось вытянуться, закрыть глаза и придавить на массу, но приходится отгонять желание сомкнуть веки и уснуть, надо еще кое-что выяснить. Я, кряхтя и шаркая, загребая пыль своими бутсами, медленно спускаюсь от крылечка к конюшне.
На узле связи тут же включается лампочка вызова с «вышки часового» и гудит зуммер «Кипариса».
– Шеф ушел на конюшню, – сонно докладывает часовой.
– Шо? – переспрашивает не менее сонный Сашка Бойко или Володька в черный эбонит трубки-.
– Зуб учовгал к конюшне, уловил? – громче и злее говорит недовольный Нефедов из окопа и, не дожидаясь ответа, командует: – Дежурному скажи – отбой связи. – Фишка ведет меня по заставе с утра до вечера, и не только.
– Ага, – отвечает Володька или Сашка и тут же, не отрываясь от трубки и переключая тумблер «Кипариса» в нейтральное положение, орет в дверь узла связи, выходящую в коридор: – Дежурный?! Мля! Зуб на конюшню упилил! – Сержант не любит, когда его озадачивают вводными. Он сам мастер по раздаче заморочек.
– Брата с рацией – Зубу на связь, и чтоб как нитка с иголочкой за ним. – За мной тут же, как хвостик за Барсиком, выкатывается из узла связи один из Бойко. И идет, сопровождая сзади с Р-392 под левой рукой. Спасительная холодная вода бетонной колоды в который раз выручает меня своей прозрачной влагой. Ставлю автомат у бочки для замочки овса, закатываю рукава афганки, расстегиваю китель под облегченкой, сую панаму за пояс, подхожу к бетонной стенке с водой внутри. Нагибаюсь и ныряю своей стриженой головой почти до самого дна. Руки не сую в колоду. Вы-ныриваю, с шумом вдыхая воздух. Сгоняю воду с головы ладонями, фыркаю и надеваю панаму. Волосы на внешней стороне руки больно тянутся запекшейся кровью. Бойко стоит за спиной и ухмыляется. Интересно, это Сашка или Володька? Я бы, может, и спросил бы его, но Фариз, живой, побитый, но целый, ждет, привязанный к выстоявшей опоре, в том помещении, что осталось от свинарника. Вызываю прапорщика. Он приходит заспанный, нервный и злой. Он мне такой и нужен.
Вид недовольного и увешанного оружием Виктора Ивановича Фариза не радует. Моя рука, которую я специально не отмывал от крови, напоминает ему гибель чересчур борзого Ахмеда. Старшина разбитой заставы не церемонится с пленным. И через полчаса у меня полный расклад по противнику. База у них в здании отделения УВД Арчабиля. Оружие взято оттуда же. Половина банды, из тех, кто сейчас остался в поселке, – бывшие местные милиционеры. Остальные – бывшие урки и молодые туркмены клана главаря, родом из арчабильских. Состав – до двухсот человек. Активных боевиков не больше сотни. Лозунг – «Само-оборона, самостоятельность, самообеспечение». Да, с самообеспечением у них дело обстоит здорово – грабь, что лежит и видишь. Убивать тоже можно. На вооружении у банды БТР-82, грузовики, пулеметы, РПГ, автоматы, ружья, есть гранаты. Курбан – предводитель. Около сотни человек в набеге, где-то пятьдесят по домам и столько же активно охраняют и «несут службу» на своей базе, в здании бывшего отдела внутренних дел.
– Как думаешь, Фариз? Курбан за нами пойдет? – Пленный отвечает сразу, не размышляя, сверкнув непроизвольно зловещей усмешкой.
– Пойдет. Если не пойдет – позор. Вы оскорбили его своим налетом. Он и так хотел разобраться с теми, кто его людей побил, когда они за беглецами погнались. А теперь, после машин и оружия, он осатанеет.
– Ну-ка. Расскажи про своего Курбана. Возраст? Кто такой? Откуда? Учился? Женился? Служил в армии? Семья есть? Где живет? Братья? Родители? Рост, вес – примерно? Как одевается? Прическа? Лицо? Борода есть? Обувь – какая у него? Украшения носит? Какие? Цвет глаз? Оружие, какое постоянно с ним? Как наказывает провинившихся? Особые приметы есть? Языки знает? Все, что знаешь, рассказывай. – И Фариз выложил много интересного про своего главаря. Оставляем его пока здесь, нам не до нежностей. Постоит в тенечке, посреди свинского навоза, пообщается с выжившими поросятами, с нашей свиноматкой, боровом, глядишь, и еще что вспомнит важное. Убивать его смысла нет. Он источник ценной информации и хороший материал для обмена, акта доброй воли с нашей стороны, да и переводчик на худой конец хоть какой-никакой. Если что, то и в качестве посланника для людей Курбана использовать можно. Если доживем до переговоров. Попить мы ему даем и наказываем Архипову приглядывать за пленником. Грязнов уходит к баньке досыпать, но я озадачиваю его проверкой людей по дороге. Пусть привыкает. Виктор Иванович кивает, зевает и уходит. До боевого расчета еще есть время. Бойко откровенно дремлет на камешках летней конюшни, обхватил руками автомат, поставленный им между полусапожек, и давит массу со щекофоном в ухе. Только натянутая антенна качается над ним в такт дыханию. Интересно, где он их достал? Все ж почти в ботинках ходят. Спрашивать близнеца о его обуви некогда, да и будить его жалко. Еще подумает, что хочу их нычку раскрыть. Он мне еле до груди достанет со своим ростом. Одно слово – Бойко.
Тишина и спокойствие в послеполуденный зной мне, как командиру, нравятся, но настораживают и тревожат. Значит, что-то не так. Не озадачил, не проконтролировал, не заставил делать. Однако сам же отдыхать приказал всем. Надо снова обход делать. Очень хочется спать, но я через дежурного вызываю к себе Черныша. Мне нужен совет опытного офицера, а то, что майор умеет воевать, сомнений не вызывает.
