Владимир Куницын - Личный враг князя Данилова
Спрыгнув с лошади, князь пошел по следам. «Храни меня палаш и пистолет! — мысленно пожелал себе удачи. — Хотя нет! Только палаш». Французское оружие в виду его полной бесполезности он оставил в седельной сумке.
Разум пытался предупредить, что его охота чертовски опасна, что противник очень сильный и искушенный, что в запасе у него могут быть такие козыри, которые просто не дадут никаких шансов. Но ненависть, многолетняя накопленная ненависть, вела Николая вперед.
Спас его не палаш. Фазан.
Когда человек вышел на поляну, птица притаилась у куста. Но хитрый человек сделал большую петлю, и теперь подбирался с другой стороны. Тем временем другой шел по следам первого. Птица оказалась между людей, и поняла, что ей угрожает опасность. С шумом она рванулась в глубь леса, ловко скользя между деревьями. Данилов резко оглянулся, машинально вскидывая палаш. Но вместо умчавшейся птицы он увидел Каранелли, которого никак не ждал с этой стороны. Четыре сажени нетронутого белого снега разделяли врагов.
Николая вдруг смутило, что руки противника пусты. И хотя он помнил, как француз хладнокровно заколол слепого, беспомощного Белова, кодекс чести еще шевелился где-то в глубине души.
— Ложись лицом вниз, руки за спину! — крикнул он, подходя.
Несмотря на сгущающиеся сумерки, усмешка Каранелли была отчетливо видна.
— Иди назад, Николай Тимофеевич! Живой останешься! Обещаю!
Данилов не стал больше терять время на слова. Но ударил осторожно, может, это и спасло. Палаш летел параллельно земле, слева направо, и Николай приготовился, что противник присядет, потому что отпрыгивать на снегу не очень удобно. Но этого не произошло. Почти развернувшись спиной, француз вскинул руку и принял палаш предплечьем. Клинок рассек ткань полушубка и с приглушенным звоном стукнулся о стальную пластину в рукаве. Только потому, что Николай не вкладывал в удар вес, тело его не полетело навстречу бьющей в печень ноге. То ли от непредсказуемого движения противника, то ли из-за обломка ветки, попавшей под опорную ногу, он потерял равновесие и начал падать лицом вперед. Мгновенно сгруппировавшись, дважды кувыркнулся, легко и пружинисто вскочил, разворачиваясь.
— Недолго тебе жить осталось!
Николай медленно шел вперед, не обращая внимания на слова француза. Куда атаковать? В корпус бесполезно, там наверняка кираса. А ноги?
Краем глаза Данилов заметил, что в сумерках дерево за спиной противника светится ровным желтоватым цветом, будто внутри у него горели свечи. И, наверное, столь причудливое явление природы заслуживало бы более пристального внимания, если бы не лазутчик.
Николай бросился вперед, и, нанеся два обманных удара, вытянувшись в длинном выпаде, почти стелясь над снегом, выкинул палаш, целясь в колено противника.
Прием глупый в обычном бою. Голова открыта для удара сверху. Слишком трудно, слишком много времени нужно, чтобы вернуться в позицию. Но в руках у неприятеля нет оружия!
Данилов почувствовал, что задел противника. Вернувшись в первую позицию, он увидел, что француз стоит у светящегося дерева. Над коленом по белым рейтузам расползалось продолговатое темное пятно. Азарт боя полностью захватил Николая. Удар сверху вниз, справа по диагонали имел целью заставить лазутчика вскинуть руку для защиты, но «граф Каранеев» нырнул под палаш и опять-таки кувырком скользнул куда-то за спину Данилову. Удар пришелся по дереву. С резким шипением вырвалось светло-зеленое облако. Но Николай не обратил на это внимания, стремительно оборачиваясь. Каранелли стоял готовый к броску. Но что-то мешало ему.
Невероятная слабость вдруг наполнила мышцы Николая. Собрав всю волю, он пытался удержать выпадающее из рук оружие. Зеленый туман застилал глаза. Последнее, что увидел Данилов, была оседающая фигура врага.
Глава четвертая
КРАСНЫЙ
I
Николай никак не мог проснуться. Он чувствовал, что спал очень долго, что и солнце встало, что и к завтраку пора выходить. Да и отцу нужно помочь разобраться с бумагами.
Данилов открыл глаза и увидел солнце. Маленькое, тусклое, но все-таки это солнце, потому что оно нестерпимо резало глаза. Николай опустил ресницы, но под плотно сомкнутыми веками красные круги в черном обрамлении.
«Какие бумаги? — мысль появилась внезапно. — Мы же не в Дорогобуже! А где мы?» Размышления напрягли; так и не определив местонахождение, Николай вновь провалился в черноту сна.
Но здесь ему неуютно, потому что ужасный нечеловеческий голос начал громко, удивительно громко, и четко проговаривать фразы. Язык понятен — русский, а смысл сказанных слов никак не удавалось ухватить: «От советского информбюро. Сегодня, двенадцатого июля, после упорных кровопролитных боев, войсками Западного фронта оставлен город Орша». Николай понимал, что такое упорные кровопролитные бои, ему известно, где находится Орша, он готов согласиться, что сегодня двенадцатое июля. Но где это «информбюро» и что за такие «войска Западного фронта»? Может, Кутузов объединил две армии?
Чернота сна снова поглотила, затихающий голос все глуше, неразборчивей. Потом стало белым-бело, заснеженная полянка с молодым дубком, подсвеченным желтым светом, сменила темное покрывало, а в ушах снова зазвучал, казалось бы, совсем исчезнувший голос: «…двенадцатого июля». Беспокойная мысль стучала в голове — что-то не так! Что? Что не так? Дерево? Да! Но не в дереве дело! Что еще? Снег? Но снег обычный. Что, черт подери!! Да, конечно, снег! Снег! Снег! Снег двенадцатого июля!
И сразу вспомнилось все — заснеженный лес, поляна, граф «Каранеев». Рука непроизвольно дернулась, сжимая рукоять палаша, но в кулаке лишь пустота. А где противник? Резким движением, легко, будто и не лежал только что, Данилов вскочил. Он не знал, что это уже не поляна, а кровать. С грохотом подполковник полетел на пол, снова резко подскочил и, озираясь, ничего не понимая, стал посреди темной комнаты. Он ничего не смог рассмотреть, кроме светлого прямоугольника открытой двери и косого, такого же светлого пятна на полу. Мимоходом проскользнула мысль, что в соседней комнате горит слишком много свечей.
Внезапно Николай ослеп, яркий свет ударил в глаза, будто маленький осколок солнца влетел в комнату. Кто-то вошел, послышались быстрые шаги.
— Ложитесь, ложитесь, — произнес девичий голос, — чего всполошились?
Выговор мягкий, немного странный, словно девушка откуда-то из западных губерний. В грудь уперлась рука, слегка подталкивая к кровати. Данилов попытался открыть глаза, но не смог, резь становилась нестерпимой, стоило лишь слегка приоткрыть веки.
— Где я?
— В госпитале.
— В госпитале? А где?
— В Красном.
В Красном? Как он сюда попал? Значит, его нашли в лесу, кто-то шел по следам. А потом привезли в госпиталь.
— Я ранен?
— Нет. Врач сказал, что вы абсолютно здоровы, только проснуться никак не можете.
Звук топающих сапог заставил Николая напрячься. Он вновь попытался открыть глаза, но опять это не удалось, хотя резь уменьшилась.
— Машка, — раздался громкий грубоватый голос вошедшего, — кто разрешил тебе разговаривать с ним? Все доложу лейтенанту!
— Давай! А я расскажу, что ты дрых, как суслик, вместо того чтобы сторожить больного.
Вошедший замолчал, такой оборот ему не понравился. Потом проговорил уже другим тоном:
— Лейтенант велел доложить сразу, как только он придет в себя.
— Ну так иди, доложи! — голос девушки немного насмешлив. — И свет выключи.
Раздался негромкий щелчок, и Николай, по-прежнему пытающийся разомкнуть веки, почувствовал, что стало намного легче. В темной комнате, свет в которую проникал лишь через открытую дверь, лица девушки не разглядеть. Только силуэт в белой одежде и косынка на голове. Данилову хотелось спросить, что такое яркое горело в комнате. Но он как будто почувствовал, что спрашивать не надо, лучше самому разобраться. Он сел на кровать.
Через пару минут вновь раздался топот сапог.
— Поднимайтесь, — голос принадлежал все тому же обладателю грубого голоса, — начальство требует!
«Ну что ж, — подумал Данилов, — это хорошо, не придется ждать до утра».
Девушка нагнулась и вытащила из-под кровати странной формы тапочки и бросила их на светлое пятно на полу.
— Обуйтесь!
Николай засунул ноги, вышел за дверь и остолбенел. Немигающими глазами, хотя слезы так и катились по щекам, он смотрел на свешивающуюся с потолка веревку, на конце которой огромная прозрачная капля светилась ярким светом. Таким ярким, что ни свеча, ни дерево, ни бумага никогда не смогли бы гореть так же.
Майор Лемешев, начальник особого отдела дивизии, спал урывками уже третьи сутки. А с тех пор, как сведения о четырех парашютистах, выброшенных на вечерней заре, поступили в отдел, о сне пришлось забыть окончательно. Прочесывания близлежащих лесов, усиленные патрули на станциях, тотальная проверка машин на трассе Москва — Минск и других дорогах не дали ничего. Или почти ничего. Взвод пехотинцев, направленный на прочесывание под Гусино, нашел в лесу двоих мужчин. Они лежали на поляне абсолютно голые, без сознания, но и без следов ранений. Санинструктор определил, что оба они живы, но привести в сознание их не смог. Командир взвода приказал одному отделению доставить их в Красный, а с остальными отправился заканчивать прочесывание квадрата.
