Михаил Каштанов - Союз нерушимый...

— В каком, каком... 'Радио всем' называется. Забыл?

Парень сглотнул и немного успокоился. Резко поднялся, рассыпав листы бумаги по полу беседки. Наклонился, собрал записи и снова сел, повернувшись к Андрею.

— Ты извини, друг. Это от неожиданности. Я над этой схемой месяц бьюсь, а тут подходит какой-то прохожий и начинает мне про контур говорить. Вот и... А ты что, радиоделом увлекаешься?

— 'Увлекаешься' — слишком сильно сказано. Так, интересуюсь по мере возможности. Учетчик я, на 'Красном Сормово'.

— Хорошие у нас сегодня учетчики пошли, колебательные контуры знают. Кроме шуток, откуда мою схему так хорошо знаешь?

— 'Так хорошо', это как? Как я её вообще могу знать, если ты её рисовал вживую, когда я подошел? Это же радиоприемник? Детекторный. А ты усилитель на кристадине сочиняешь. Кстати, а почему именно цинкит?

Глаза у парня снова начали раскрываться. 'Стоп, хорош. Так у него совсем башню сорвет. Да что за нервные изобретатели пошли?! Чуть что, как барышни в обморок норовят. Я же ничего особенного и не сказал. Уй, бли-и-ин! Совсем ты, Андрюха, мозги потерял. Это у нас, там, каждый шкет телемастером назывался, и горсть конденсаторов в кармане таскал. А сейчас-то радио из разряда фантастики, передовой край науки, так сказать. И вдруг какой-то учетчик про него как про что-то совершенно привычное рассуждает. Так, придется врать чего-нибудь'.

— Олег, ты чего опять? Ты на меня так не реагируй, это у меня со школы. Я когда с колхозным стадом под грозу попал, меня здорово оглушило, когда молния рядом шарахнула. Двух коров насмерть, а у меня вот какая-то ерунда в мозгах произошла. Что увижу — запоминаю сразу. Любую железку понимаю. Меня председатель ни в какую из колхоза на завод отпускать не хотел, еле упросил. Фельдшер говорил, что я этот, уникум, во.

— Иди к черту, Андрей. Уникум он, понимаешь. Ты мне повтори, что ты про кристадин сказал. Какой еще усилитель? Чего усилитель?..

Подошедшая к беседке Наташа, с любопытством смотрела на двух молодых людей, увлеченно рисующих что-то, перебивая друг друга, на клочках бумаги. С минуту постояла, а потом бесцеремонно втиснулась между ними, растолкав их острыми локтями.

— О, Натка. Извини, пожалуйста, увлеклись. Ты знаешь, с кем я тебя сейчас познакомлю?! Вот, знакомься — Олег Лосев. Наш гений радио. Помнишь, мы с тобой журнал читали? Вот, его работа. Здорово, правда?

— Очень приятно, Наташа. А что это Вы тут рисуете? А, поняла. Детекторный радиоприемник.

Буквально отключившийся после этих слов Лосев, совместными усилиями был приведен в чувство, обрызган водой, за которой Андрею пришлось спуститься к самому берегу, и усажен в угол беседки. Немного придя в себя, изобретатель взял с них честное благородное слово, что через два дня они придут к нему в лабораторию, где он познакомит их с руководителем лаборатории, выдающимся физиком, Михаилом Александровичем Бонч-Бруевичем, и всеми своими коллегами. Наташка с визгом радости согласилась сразу, а Андрей просто, молча, кивнул. Кто-кто, а он знал, как встречают ученые посторонние таланты. Оставалось надеяться, что теперешние ученые действительно ученые, а не носители ученых званий. Ну, там посмотрим. Опыт так называемых 'ученых диспутов' у него был не малый. Начиная с самого первого, на котором ему довелось присутствовать. Когда он только пришел работать в институт, в его лаборатории работал старый инженер по фамилии Зборовский. Старый не по возрасту, а по опыту. И вот, первый ученый совет, на котором как раз Зборовский делал доклад о результатах своих исследований. Он развешивал плакаты и графики, когда из зала раздался ехидный голос:

— Ну, вот. Не иначе, докторская.

И спокойный ответ Зборовского, ни на мгновение не прервавшего своё занятие:

— Не угадал. 'Краковская'.

А потом, помахав новому знакомому на прощание и взявшись за руки, Наташа и Андрей медленно пошли к речному порту. Свидание, всё-таки.

Новиков

'Вот и лето прошло — словно и не бывало'. Даже не прошло, а пролетело, просвистело. Новиков, несмотря на все свое здоровье, почернел как головешка, осунулся, давно забыл, что такое нормально поспать и спокойно поесть. Что уж говорить про остальных. Народ буквально с ног валился. Приходилось внимательно следить, чтобы не перегнуть палку. А то люди могли просто сломаться от усталости. Подключил медиков. Задействовал Ковалева. Хотя замполита и подгонять не надо было. Тот сам все прекрасно понимал. И Новиков, в который раз, сам себе завидовал — повезло ему с комиссаром. Но дело делалось, и это было самое главное. Дивизия становилась единым организмом. Слаженным и смертоносным. До идеала, по мнению Новикова, было еще далеко, но идеал — это штука такая, недостижимая. Хотя стремиться к нему надо. Собственно пришло время делать первые выводы, и Новиков решил собрать совещание с участием командиров полков, батальонов, начальников служб и их заместителями. Поговорить было о чем.

В том, что тем для обсуждения на таком совещании накопилось преизрядно, Новиков не ошибся. Три месяца он гонял полки и батальоны до седьмого пота. Учил, объяснял, если было необходимо, заставлял. Но времени объяснять всем и каждому, зачем это необходимо — просто не было. А вот теперь появились и повод и возможность. И начинать пришлось с Китая. С того, чему он, командир дивизии, там научился.

— Любая несогласованность в действиях частей и подразделений — это неоправданные потери. И, чаще всего, невыполнение боевого задания. Войны без потерь не бывает. Это правильно. Но неоправданные потери — это не просто ошибка командира — это преступление! Родина доверила нам жизни своих сыновей не для того что бы мы их по дурости и лености в землю укладывали. А для того, чтобы врага били и побеждали. И если возникает необходимость выполнения приказа — 'Любой ценой!', — то это чаще всего результат ошибки командира. Недооценил противника. Не рассчитал свои силы. А цена выполнения такого приказа — жизни бойцов и командиров.

Он-то видел, к чему приводит такое командование. На своей шкуре испытал, когда его бригаду, бросили затыкать прорыв. Почему? А потому, что не перевелись еще 'коверные' командиры и горе — теоретики.

Бригада Ротмистрова, обеспечивавшая устойчивость всего левого фланга группировки советских войск, была брошена в бой с приказом: 'Любой ценой обеспечить взятие к 1 мая, населенного пункта Цуяхинь.'. И ведь приказ отдавал не командующий группировкой Чуйков, он в то время лежал в госпитале, а член военного совета совместно с приехавшими партийными деятелями. Ротмистров бросился выполнять приказ со всей дури, иначе не скажешь. И горели среди улочек никому не нужного городка, до этого непобедимые Т-19! А эта очкастая тварь, все гнала и гнала на убой, свои батальоны. Пока гнать оказалось некого. А китайцы потом просто ушли из городка. Он им и не нужен был. Как и нам. Ломалась вся конфигурация фронта и для его обороны сил требовалось в несколько раз больше, чем, если бы он оставался у китайцев. А в Москву уже летели победные телеграммы. Вот только результат оказался для этих 'полководцев' не тот, которого они ожидали. Вместо новеньких дырочек на мундирах под ордена им в срочном порядке сделали новые дырочки в их 'гениальных' головах. А только что сформированной бригаде Новикова, пришлось затыкать дыру в обороне. Заткнули. Успели. Но какой ценой! До трети лично состава осталось лежать в маньчжурской земле. И что с того, что потери китайцев были в десятки раз больше, а нарком обороны вынес благодарность всему личному составу. Бесцельно загубленные жизни не вернешь. А о захваченных в плен в городке танкистах и вспоминать не хочется. Даже ему, прошедшему школу жизни конца двадцатого века, выдержка отказала, когда он увидел, что с ними сделали. Почти сорок молодых ребят. Было. Остались мелко нарезанные кусочки тел, присыпанные солью. Это что бы кровь останавливалась! А командира батальона нашли с разрезанным животом куда ему, живому! — засыпали негашеную известь. Единственное на что его хватило, это отнять камеру у блюющего корреспондента 'Красной звезды' и снимать, снимать, пока не кончилась пленка. А потом... Потом, оказалось, что ни одного китайца в плен не взяли. Это для официального отчета. Просто не осталось их в живых. Как и спирта. Это была тризна. Другого определения у Новикова не было. Начальство все, конечно, поняло. Но мер не принимало. Не зря он все ЭТО, снимал на камеру.