Алексей Колентьев - Партизаны третьей мировой. Главный противник

– Охрана состояла из взвода наёмников, все носили форму без опознавательных знаков, дрались отчаянно, пока мы БТР не подогнали. В плен никто не просился… Ну, теперь–то ясно почему. Тут держали только детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет.

Картинка снова дрогнула, поплыла дальше, мы прошли ко второму ряду ограждений, уже внутри лагеря. Снова белые домики, всего числом шесть. Когда камера заглянула внутрь одного из них, мы увидели операционную, полную всякого медицинского добра. В центре комнаты располагались два операционных стола, на одном из них лежала груда густо испачканных чем–то бурым простыней. Голос капитана продолжал комментировать:

– Живых детей мы нашли только восемь душ, два пацанёнка шести и двенадцати лет, шесть девочек от пяти до десяти лет. По словам ребятишек, они прибыли сюда трое суток назад, до этого их держали в разных местах. Трое из–под Владивостока, один из Усть–Камчатска, остальные все кемеровские. Их отлавливали на дорогах, некоторые жили в лесных стихийных поселениях, пока голод и похолодание не выгоняли искать еду на руинах. Там работали наёмники, дети говорят, что многие хорошо говорили по–русски. Мальчик из Усть–Камчатска рассказал что он видел трупы большого количества гражданских, взрослые сказали, что умершие ели продукты и пили воду, сбрасываемые из самолётов. Похоже на бактериологическое оружие или медленно действующее ОВ. Все дети – из уцелевших беженцев, родителей отравили газом в лагерях побольше, где точно – дети не могут сказать. Ещё, по словам старших ребятишек, те, кто был тут до них, дольше недели в бараках не задерживался.

Камера снова поплыла куда–то вбок, и мы увидели во дворе два огромных промышленных рефрижераторных бокса, тоже белого цвета. Энергия сейчас была отключена, но когда оператор с капитаном вошли внутрь, картинка затуманилась от облаков пара. Как только она прояснилась, я сквозь пелену душащих приступов ярости увидел то, что подспудно боялся обнаружить: штабеля контейнеров для перевозки органов. Изображение снова сменило план, и мы увидели ещё одно здание, небольшое, с характерными для промышленных печей дымоходными трубами. Чуть поодаль стояли мусорные баки, до краёв наполненные тряпками, в которых, приглядевшись, я распознал маломерные куртки и штаны оранжевого цвета, какие носят заключённые. Голос офицера снова комментировал то, что, застыв в немом ужасе, наблюдал весь штаб, включая планшетистов. Казалось, всех нас парализовало смятение, несмотря на то, что каждый за последние месяцы успел насмотреться и пережить достаточно страшных моментов.

– В баках одноразовые тюремные робы, пока мы не считали количество комплектов. Само собой, это только последняя партия, остальное тоже сжигали. Таких полевых крематориев в лагере четыре штуки, дальше вертолётная площадка. «Борта» шли непрерывно, курсом на Окинаву. По словам морпехов из штурмовой группы, последнюю грузовую «вертушку» час назад они сбивать не решились, думали, что там наших везут…

Это был непрерывный конвейер, фабрика по извлечению донорских органов. Переборов эмоции, как можно более ровным голосом я приказал:

– Крепость – Базальту–Двадцать Шесть. Капитан, возьмите периметр в кольцо, охраняйте место преступления, к вам уже вылетают сотрудники военной прокуратуры, покажите им всё, задокументируйте каждую мелочь.

Повернувшись к начштаба, тоже пребывавшему в состоянии шока, я распорядился, выведя Пашуту из оцепенения:

– Срочно снимите лучших следователей и криминалистов, пусть займутся этой «фабрикой». Также найдите толковых журналистов в пресс–центре. Нужно сделать фильм и показать в войсках, чтобы совесть никого не мучила.

Ещё какое–то время мы обсуждали выравнивание фронта на западном направлении, однако скоро боль, усиленная стрессом от последних событий, стала совершенно невыносимой. Костя вызвал суровую докторшу Валентину Степановну, а у меня не было сил сопротивляться двум офицерам связи, которые унесли за ширму моё ставшее вдруг тяжёлым и непослушным тело. Голова налилась свинцовой тяжестью, отросшая за день щетина с ощутимым хрустом карябнула накрахмаленную ткань подушки. На сон мне теперь полагалось два часа, а потом снова к столу, чтобы попытаться нащупать в лабиринте неверных решений тот единственный путь, который ведёт к победе. Снова виделся журавлиный клин, в полном молчании пролетающий над замусоренной плоской крышей офицерского общежития. Может быть, это теперь добрый знак, может быть, теперь хорошие новости приходят только в полной тишине? Пусть так, лишь бы только знак действительно оказался добрым.

* * *

Россия, 7 октября 2011 г. Приблизительно 300 метров от 19–го пути ж/д терминала Постниково 05.31 по местному времени. Заброшенный сервисный тоннель, северо–восточная галерея, уровень шесть. Командир разведывательно–диверсионной группы глубинной разведки фронтового подчинения ОСК Восток, позывной «Вихрь–4» – майор Андрей Раскатов. Диверсия.

…Темнота не имеет цвета, она скрывает все предметы, оставляя тому, кто тщится что–то в ней разглядеть, только скупой набор запахов. Я ощущал полутона ржавого железа, крошащегося бетона и пыли. Но всё перебивал едва ощутимый аромат старой хвои и листьев, которые сюда занесло ветром. Значит, впереди выход на поверхность, и снаружи опять идёт дождь. Кто–то, мало знакомый с подземельями, скажет, что стоит влаге хоть раз попасть под землю, там вечно будет сыро и влажно. Но это не так: бетон, земля и корни растений, пробивающихся сквозь любые преграды, выпивают всю воду, оставляя лишь лёгкий намёк. Затопленные участки тоннелей остались далеко позади, мы с большим трудом миновали их благодаря мощным химическим осветителям, без которых я и Фома однозначно бы сгинули, а остальным пришлось бы повернуть обратно. Секунды складывались в минуты, минуты перетекали в часы, Фома вышел на доразведку три часа назад, до конца контрольного срока осталось полчаса. Плавный ход мыслей прервал отдалённый шорох, потом впереди мигнул красный узкий луч фонаря. Ну наконец–то… Напротив опустился Фома, лохматая накидка и особенно капюшон следопыта, все блестело от водяных капель, осевших на ворсе. Откинув с лица маску, Иван доложил:

– Есть ход на поверхность, подступы не охраняются. Там три огромных горы щебня прямо внутри периметра, видимо, янки сгребли сюда весь мусор, оставшийся после взятия узла под контроль. Свалка отгорожена от основной территории сеткой, камера только одна – стережёт ворота, через них вывозят остатки строительного мусора. Судя по следам протекторов, не чаще двух раз в сутки. На двадцать метров кругом я не нашёл ни мин, ни сигнальных устройств, часовых тоже нет, но ходит патруль. Всё стандартно: три человека, собак нет. Верхушки куч срыты, но для Ворона позиция вполне подходящая, подходы к путям просматриваются нормально. Можно пройти через ворота, когда патруль возвращается в периметр, или идёт на свалку. Постоянного поста там нету, старший смены просто сигналит в камеру рукой, и оператор дистанционно открывает ворота. Замок магнитный, отпереть проще простого. Предлагаю жёстко пройти. Гасим патруль, а потом проходим внутрь в их накидках, даже переодеваться нет нужды.