Андрей Посняков - Отряд
- Иване! Иване! На службу ехать пора.
- Ну, беги до дому, Архип. - Хлопнув отрока по плечу, Иван заглянул в ворота: - А, поднялись, бездельники! Чего разорались? Я-то давно на дворе.
Вскочив на коней, помчались, понеслись по Большой Якиманке к Москве-реке, а уж там по наплавному мосту - в Кремль, в приказные палаты. Чем ближе к центру, тем становилось больше прохожих - мастеровых, грузчиков, подьячих. Сновали в толпе мелкие торговцы, вкусно пахло ранними огурцами, петрушкой, укропом.
Митрий даже потянул носом и сглотнул слюну:
- Ужо севечер Василиска затируху с укропом да огурцом сладит. Обещала вчера.
Прохор расхохотался в седле, крикнул:
- Ты не о еде думай, о деле!
- Так о деле-то - никогда не поздно.
Проскакав вдоль кремлевских стен, спешились, кивнули знакомым стрельцам-стражникам. У дальних ворот, тех, что вели к покоям нового царя, караул был иной, польский, видать, государь не очень-то доверял стрельцам, как и вообще - московским людям. Ворота те, между прочим, были уже распахнуты настежь.
Парни привязали лошадей к коновязи и, повернувшись, разом перекрестились на золотые купола Успенского собора.
- Бог в помощь, работнички! - насмешливо произнесли рядом. - Как служится?
Парни обернулись, увидев перед собой… самого царя Дмитрия! Совершенно без охраны, в польском коротком кафтане желтого сукна, в затканной золотом бархатной однорядке, в красный сапогах на высоких каблуках и высокой барашковой шапке, царь выглядел сейчас записным щеголем.
Парни поклонились:
- Здрав будь, великий государь!
- Здорово, здорово, - Дмитрий по-простецки поздоровался со всеми за руку. - Значит, теперь у меня на Земском дворе служите? Рад, рад. Басманов с Овдеевым вас хвалят… А я вот не похвалю!
- Нешто прогневили тебя, государь?
- Чертольского упыря когда словите? - жестко поинтересовался Дмитрий. - Или как вы там его промеж собой называете - ошкуя? Что смотрите? Ведаю, про все ваши дела ведаю - на то я и царь, черт возьми!
- Словим, великий государь! - Друзья вновь поклонились. - Обязательно словим. Вот только сперва крамолу сыщем.
- Да, - Дмитрий потемнел лицом. - Крамолу, конечно, сперва сыскать надо… Но и об упыре не забывайте! А то что же получается - прямо посреди Москвы, чуть ли не у кремлевских стен упырь какой-то завелся, злодей-потрошитель. Перед Европой стыдно! С жильем как у вас? - Царь неожиданно улыбнулся и сменил тему.
- Да усадебку не отобрали пока.
- И не отберут. Я подпишу указ - Овдееву укажу, чтоб бумаги все приготовил.
Парни радостно переглянулись:
- Спаси тя Боже, великий государь!
- Да хватит вам все время кланяться, - прищурился Дмитрий. - Прямо хоть не скажи слова. Зазвал бы вас в гости - поболтать, с тобой, Митька, сыграть в шахматы… Да только, боюсь, не пропустят вас мои бояре. Да и играешь ты, Митька, уж больно хорошо - не стыдно будет самого царя обыгрывать?
Митрий не успел ответить - к царю уже с криками бежали бояре:
- Батюшка-государь, батюшка-государь…
- Во, видали? - Царь непритворно вздохнул и с досадой покачал головой. - Шагу ступить не дают. Ладно, будет время - обязательно загляну к вам в приказ.
Махнув на прощанье рукой, Дмитрий неспешно направился навстречу боярам.
В этот день приятели решили разделиться, естественно - в целях ускорения следствия. Овдеев, правда, не очень торопил, но Петр Федорович Басманов, пользуясь своим высоким положением у государя, наехал-таки, пообещав «сбросить с должностных чинов в простые пристава», коли через пару дней вина Василия Шуйского не будет полностью установлена. Пару дней… Хорошо ему говорить…
Иван все же заглянул в пыточную, вспомнил про данное обещание. В сыром полуподвальном помещении смердело нечистотами, давно немытым человеческим телом и кровью. Кто-то стонал, кто-то надсадно отхаркивался, кого-то деловито били.
- Где тут Ондрей Хват?
- Старший дьяк? - узнав Ивана, улыбнулся дюжий мускулистый мужик - пристав. Показал рукою. - А эвон, в той каморе. С Елизарием-катом допрос ведут.
Поморщившись от внезапно раздавшегося дикого крика, юноша прошел в дальний конец полутемного коридора и, сплюнув, решительно толкнул дверь.
В небольшом помещении с низким сводчатым потолком и каменным полом была устроена дыба, на которой, подвешенный за вывернутые за спину руки, висел голый по пояс парень с разбитым лицом и потухшим взором. С носа на грудь капала красная юшка, стоявший рядом кат Елизарий - здоровенный бугай с бугристыми мышцами и маленьким лбом, внезапно взмахнув кнутом, ударил парнишку по спине. Брызнула кровь, несчастный выгнулся, заорал надсадно и громко:
- Не на-а-адо!
- Ожги-ка его еще разок, Елизар, - коротко приказал сидевший за небольшим столом прямо напротив дыбы дьяк - Ондрюшка Хват.
Палач послушно исполнил указанное. Парнишка завыл…
- Могу единым ударом хребтину перешибить, - покосив глазом на вошедшего, похвастал кат. - Показать?
- Перешибешь, когда скажут. - Дьяк жестко прищурился и посмотрел на вошедшего. - Ба-а! Какие люди! Что, тоже кого пытать понадобилось? Занимай, Иване, очередь на Елизара - знатный кат, дело свое дюже знает. Мертвый заговорит.
Палач от похвалы покраснел и конфузливо поклонился:
- Мы, это… Мы завсегда рады… Кликните только, господине Иван…
- Ох, Елизар, Елизар, - усмехнулся вошедший. - Сколь тебя знаю, ты все тот же скромник. И не меняешься совсем, не стареешь даже…
- Ни одного седого волоска! - скромно потупился кат. - Хоть и работенка того, тяжелая…
- Да уж, оно конечно, - посмеялся Иван. - А лет-то тебе сколько?
- Сорок пять!
- От, надо же! - завистливо подивился дьяк. - Нам бы с тобой, Иван, в годах так вот сохраниться… У тебя, Елизар, поди, и внуки уже?
- Внучка, Меланьюшка… - Глаза палача зажглись вдруг такой любовью, такой необыкновенной нежностью, что Иван подивился на миг - уж больно нелепо выглядел в руках такого человека окровавленный кнут. Впрочем, чего тут удивляться? Внучка внучкой, а служба службой.
- Был у меня во Франции один знакомый кат, - ностальгически вздохнул юноша. - Поэт, между прочим… Ну, да я не об этом. Слушай, Ондрюша, за тобой, говорят, паренек один есть… ммм… Игнатом, кажется, кличут.
- Игнат, Михайлов сын? По делу Петра Тургенева?
- Ну да, да…
Ондрюшка расхохотался:
- Так вон он, на дыбе и висит.
Услыхав свое имя, отрок со страхом приоткрыл левый глаз, правый не открывался при всем желании - так заплыл синяком.
- Ишь, смотрит, - хохотнул дьяк. - Говоришь, нужен?
- Ну да, - Иван кивнул. - Поработать с ним вдумчиво… С Овдеевым я согласую.
- Что ж… - Ондрюшка почесал бороду. - Сегодня он мне еще нужен, ну а завтра - милости прошу, забирай. На себя только переписать не забудь.
- Не забуду. А сегодня никак нельзя его?
Дьяк задумчиво поморщил лоб:
- Если только к вечеру…
- До вечера вы его тут так уделаете, что…
- Мы? - встав из-за стола, Ондрюшка Хват потянулся. - Пойдем-ка, Иване, на улицу, воздухом хоть подышим… Ты, Елизар, за подследственным пока последи… дыбу-то ослобони… во-от…
А на улице разгорался солнечным блеском чудесный летний денек - теплый, но не жаркий, с дующим с Москвы-реки ветерком, с медленно плывущими облаками, молодыми березками под самым окном и пронзительно-голубым небом.
- Хорошо-то как, Господи! - умилился дьяк. - Вот этак, выйдешь когда из застенка - тогда только всю эту красоту и почувствуешь… Тебе парень-то этот, Игнат, зачем нужен?
- Да так… Есть она мысль…
- А я-то его хотел было лиходеем пустить. - Ондрюшка Хват вновь посмотрел в небо. - Да, чувствую, слабовато будет… Хлипкий парнишка-то, сейчас-то мы его, считай, не бьем, пугаем, а коли злодеем-крамольником его выставлять - это ж полную пытку надо…
- Само собой, - кивнул Иван.
- А он ее выдюжит?
- Сомневаюсь.
- Вот и я - сомневаюсь. Так что вечером, так и быть, забирай… Мать его тут приходила, еду принесла… я сразу-то запретил, а потом закрутился, про нее и запамятовал совсем. Боюсь, как бы теперь не нажаловалась… Батогов-то неохота отведать.
- Батогов? - изумился Иван.
- А ты что, не слыхал новое царево распоряженье? - Дьяк удивленно округлил глаза. - Так и сказано - ежели из приказных кто уличен будет в мздоимстве, мошенничестве, волоките иль посетителей забижать будет - в назиданье другим бить того батогами нещадно!
- Ну?!
- Вот те и ну! С Разрядного приказа уже, говорят, пятерых отдубасили. Прилюдно, на площади. Народишко кругом стоял, смеялся да приговаривал - так, мол, вам, крапивное семя, так! Вот теперь и смекай - как бы никого не забидеть. Ты уж, как парня на себя перепишешь, передачку-то разреши да с матерью будь поласковей.
- Буду, - пообещал Иван. - Куда уж теперь денешься?
