Сергей Демченко - Ангел
— Мне ныне даровано право нарушить для тебя естественный, ранее имевший место в твоей жизни, ход вещей и событий, о Высокий… Ты можешь снова оказаться там, где так давно не был… — Оборачиваюсь. Первый стоит в отдалении, будто не решаясь приблизиться и совсем уж нарушить прелесть моего тихого уединения. Я отвожу взгляд и вновь смотрю вниз. Снова туда, где кружит и кружит, сменяя дни и времена года, мой незатейливый Дом…
Перед моими глазами, как по волшебству, проплывает оказавшаяся вдруг такой знакомой картина: безымянная высота, горный лес на границе залитой осенним солнцем долины, и обширная, прямо-таки лубочная полянка. Она густо и в беспорядке усеяна трупами, словно семенами перезрелого подсолнечника, в изнеможении от переполняющего его груза склонившего сухую, лишённую лепестков голову над побелевшим от времени плетнём. И на самом краю лесной опушки — присыпанный, почти заваленный подвигнутой взрывом землёю, овраг. Там, под этим толстым осыпом, и покоится измочаленное, выглядящее сейчас костлявой истрёпанной куклой, тело. Моё тело. Настоящее. Так и не вернувшееся из того, своего последнего и отчаянного, боя. Оно там, вместе с оружием, я знаю, — никто не вынимал его из-под нескольких тонн почвы, никто не смог его отыскать, да и не удосуживался особо. И оно лежит себе в покое и тишине столь очаровательного пейзажа. Ничто не нарушает его безмятежного сна. Ничего и не изменилось особо в том месте. Лишь поселились на куче каменистой земли молодые деревца, да прыгучие неугомонные кузнечики прячутся среди покрывающего его разнотравья. Они и пичуга, что уютно устроилась в ветвях можжевельника, на рассвете развлекают обитателя могилы, отвлекая его ненадолго от занятия, направленного на спокойное слушание звуков сокровенных ударов сердца Земли. Что так, именно в этом моём заглублённом состоянии, не в пример ближе и чётче, чем это возможно на поверхности…
Картинка резко меняется. Теперь это обычная улочка тихого городка. Скромная хата и женщина немолодых лет, зачем-то с прищуром смотрящая на садящееся за горизонт солнце. Как раз туда, откуда я и вижу её сплошные седины, её усталые глаза…
— Я хотел показать тебе совсем другую твою память, человек. Ту, в которой ты жив…
Подумав, нахожу, что мне бесконечно больно и грустно говорить про самого себя такое, но всё же отрицательно мотаю головой:
— Нет, не надо. Ты прав, — мы странная, чумовая, по-своему придурковатая раса. Лишь Ему известно порой, что для нас, не понимающих зачастую самих себя, дороже и желаннее в тот или иной момент. Мне не выиграть того сражения, — я кивнул туда, куда-то в глубину собственных видений, где уже остывали, потрескивая жаром, буйные краски, размывались их, намокшие так и не высохшими материнскими слезами потери, контуры.
— Даже если попытаться повторить всё с самого сначала. С вечера предыдущего дня. Неделю назад. Или за месяц, два до этого. Неважно, откуда при этом начать. Потому как при любом раскладе, мне кажется, я не имел шансов сделать это. Думаю, это было уже решено, и началось так давно, что шло к своему единственно возможному логическому концу годы. Как угадать именно тот неуловимый момент, в который и была заложена точка предопределённости неких событий? Как вернуться в это "начало отсчёта" с точностью до микрона? Нет, вряд ли это возможно. Скорее всего, я всю свою недолгую жизнь искал смерти. Своей бравадой, безрассудством и безголовостью призывая её хмурую рожу. Греша против Им однажды дарованных нам всем наставлений относительно ценности Жизни, как плода великих трудов Сущего. Наверное, в полной мере я начинаю понимать это лишь сейчас. А посему — не стоит и трогать сейчас даже саму память того, что случилось с Его ведома. Я отчего-то уверен, что это Он, услыхав мои невысказанные мольбы даровать мне столь дурную «геройскую» долю, махнул от безнадёжности рукой, и послал мне её. А я не хочу умирать ещё раз, Первый. Я успел сделать это уже дважды. И считаю, что беспокоить Его для того, чтобы Он вновь просеял Пространство ради одной-единственной придурковатой крупинки Вселенной — глупо. Раз совершив поступок, потеряв голову, по волосам не плачут. Может, это выражение прозвучит наивно и неуместно к случаю, но мне стыдно. Стыдно за разгильдяйство и не везде уместную «смелость». За бездарно и спонтанно прожитую, столь бессмысленно потерянную, жизнь. Как в наказание за свою показную «крутость», я и нарвался в тот день на стрелков. Вероятнее всего, в тот день они явились туда по мою душу как раз таки по «разнарядке» Рока. Они прошли бы мимо, если бы мой проклятый бес, сидящий во мне от рождения, не дёрнул меня за свисающие с меня повсюду верёвки азарта. Я пристрелил нескольких из них, и тем ввязался в эту драку. В одиночку. Не запрашивая поддержки. Я перебил почти всех. Думаю, мне напоследок просто предоставили такую возможность, — немного поразвлекаться. В обмен на время, необходимое для того, чтобы Старуха дошлёпала до меня разбитыми тапками… Потом меня достали. Так что пусть то неразумное тело лежит в покое там, где его и остановила на лету Судьба. Мне не хочется иной оболочки, Маакуа. Потому что старые мозги при новой форме ведут лишь к одному, — желанию проверить, а так ли оно неуязвимо и свежо, как первое? На фиг. Не стоит оно того. Не перед той свиньёй нужно метать бисер, увы. Меня не исправить, разве только мне удалось бы родиться с абсолютно новыми мыслями, понятиями и новою душой. Но это буду уже не тот, столь привычный самому себе, я. Как деталь, наново отлитая на заводе взамен целиком выгоревшей старой… Я понимаю, что для Него мы все — редкие драгоценности, и именно потому Он тайно, скрытно от всех явился на мой зов, в полной мере, даже безмерно много даровав то, что только и может победить Тьму, но злоупотреблять Его милостью мне больше не хочется. Не стоит тратиться мне на новую упаковку, право. Так меньше хлопот для всех. Поверь. И при случае просто скажи, что я отказался. Просто скажи, что я устал…
Он понимающе кивнул и тихо присел рядом. Гребень отливающего серебром пыльного кратера Луны — не худшее место любоваться утомлённым движением далёкого родного светила.
— Самое страшное и непонятное для меня в том, что ты действительно убил его. Ты сделал то, что считалось невозможным. Что ждёт теперь Мир, даже представить себе трудно. Без уравнивающей гири чаши весов рискуют замереть без движения.
— А вот это уже не моя забота, Первый… И если честно, я знаю, что ты хотел мне этим сказать. Что в следующий раз, "если снова над миром грянет гром", и так далее… Мог бы не продолжать. От такого "предложения сверху", если оно всё же поступает, не отказываются, сам же знаешь… Но я всегда, всегда буду надеяться, веришь, что меня не пригласят ещё раз "немного повоевать". Никогда более…
Маакуа опустил взгляд. Мы помолчали.
— А ведь жаль, что ты не куришь, Эпое. Я так давно не вдыхал дыма хорошего табака! Его ведь не заменишь ароматом ладана…
Анаггеал усмехнулся:
— Если б я сомневался в твоей расовой принадлежности, то для её безошибочного определения просто предложил бы тебе зажженную сигарету… — Он засмеялся своим «вороньим» смехом.
А ведь он прав! Кроме привычки к курению, отличить человека от марсианина или от кого другого можно ещё по одному признаку. Мы никогда не откажемся от чего-то по-настоящему ценного. А впрочем, и от хреновины пустячной тоже, лишь бы на халяву, да блестела чтоб красиво…
— Когда-нибудь я написал бы об этом книгу, Первый. "Трактат о неожиданностях и необъяснимости нравов человеческой расы". В сорока пяти томах, я думаю, мне удалось бы вкратце описать все наши "наиболее выдающиеся отличительные черты и особенности"…
Он снова затрясся в беззвучном смехе. Не будь его нелогичного для моего зрения внешнего вида — почти гомо сапиенс. Едва ли не шутник и балагур, почти болтун, по их, должно быть, меркам. Чем мог бы быть схож со мною. Он из тех, с кем охотно и за праздничный стол, и в разведку без возможности вернуться живым…
…Бархат вечной ночи космоса исправно украшался маячками тёплых на вид созвездий. "Как в планетарии. Нет, как летней ночью в поле, у тихого костра, когда небо так низко, что кажется возможным хватать руками с неба полные пригоршни этих светляков", — подумалось мне вдруг.
— Скажи лучше в подробностях, как всё случилось? — Мне, как уже совсем стороннему участнику «эксперимента», было позволительно узнать подробности в отдельном «отчёте».
Анаггеал посерьёзнел:
— Когда не сработали «стороны», потребовалось как-то компенсировать их значения для воссоздания Печати. Для той самой "звезды Давида", проще говоря, что ты уже видел. Точнее и правильнее было б назвать это явление счислением, «открытием», определением двенадцати зональных векторов Пространства. В ваших верованиях им причислили немало, но абсолютно неверных, не тех значений. От двенадцати ваших основных чувств до якобы двенадцати наиболее значимых сооружений и явлений вашего мира. "Чудес света", что вы всё считали, создавали, перекладывали с место на место в списках приоритета, но никак не могли прийти к единому мнению и составить из них нужное число. На деле же — это двенадцать точек Галактики, двенадцать определённых, наиболее тяжёлых, массивных звёзд, по расположению, характеристикам и номерным значениям которых определены и зашифрованы настоящие координаты Земли. Нет, не ваших систем смехотворных координатах пространства. То, что вы под этим подразумеваете, создано в трёхмерности вашего представления о Мире. Истинные же названия, имена звёзд, совершенно не перекликаются с вашими. А определены согласно общепринятого когда-то классификатора, понимаемого расами в Упорядоченном уже давно. Ваши мифы о двенадцати Апостолах, призванных к Служению, — это своего рода шифр, оставленный среди вас Посвящённым, если вдруг, по каким-либо причинам, этот, ныне окружающий ваш звёздный Дом мир, изменится. В результате ли космических катастроф или иных факторах неблагополучия. В ваших же именах и понятиях, что так или иначе употреблены в наших кодах, анаггеалы записали Его откровения и полную информацию о вашей истории, вашем происхождении. Даже ваше будущее и настоящее, вкупе с множеством вкраплений знаний особого рода, завещал Он оставить здесь, на Земле. То, до чего вы так и не додумались, а мы — не сказали бы вам даже сейчас, — оно всегда было и, надеюсь, будет здесь, рядом с вами. Среди вас. Это Библия, Книга всех книг. Но вам никогда не раскрыть гениальности Его кодов и одновременной простоты замыслов. Вы удалили то, изначальное, безвозвратно, заменив своим. Всякие ж надуманные вами недавно "коды Да Винчи" и прочая чепуха — не более, чем попытка подростков порассуждать на досуге о более сложном, «взрослом», чем человечество пока в состоянии понять. А может, оно и к лучшему? Потому как в данном случае самими собой созданное незнание прямо пропорционально равно безопасности. Как вы говорите? Меньше знаешь — спокойнее спишь? Что-то в этом роде применимо и в данном случае. Для того, чтобы блюсти раз Им описанное, есть мы. Оно навеки выжжено в нашей памяти. Тех, кому достаточно слушать эфир, чтобы определять те или иные смещения вашего развития, время от времени докладывая Ему об назревающих изменениях. Чтобы уже Он сам решал, — стоят ли они прямого вмешательства, или можно позволить им расти, лишь иногда несущественно, но тонко, корректируя. Не вмешиваясь всерьёз в самое важное. "Расставив Печати на челах", то есть указав, определив каждую из двенадцати точек Пространства, привязав их к определённым звёздам, — «челам» Галактики, — можно найти вашу планету во Вселенной. Только так, Высокий. Лишь тонхам, озарённым знаниями Луесфаррама, точно ведавшего место нахождения вашей "небесной коряги", под которой среди тихого омута миров Упорядоченного мы и упрятали вас когда-то, и не без его прямого указания, оказалось под силу «вычислить» ваш, скромный по любым Вселенским меркам, мирок. Мирок, затерянный во Вселенной настолько, что лишь чёткие, подробные координаты и способны привести на крохотное небесное тело, просто не замечаемое, по счастью, никем при прохождении вашей звёздной системы. Настолько оно мало. А мимо вас всё же пролегают пути многих рас, перемещающихся в разных направлениях, Высокий. И ваше счастье, что в своих скитаниях на вас не наткнулись те, о которых не слышали многого даже мы, одни из самых древних обитателях Вселенной. Ибо немало среди них таких, чьи помыслы куда грязнее даже мыслей Сильных. Если бы не прямые указания Луесса, Сильным никогда бы и ни за что не удалось даже издали, даже в самых смелых своих мечтах, увидеть вашу спокойную обитель.
