Война - Алексей Юрьевич Булатов
– А сам-то ты откуда?
– С Канева я.
– Понятно, почти земляк, значит. В общем, крышка нам тут. Офицеришко по одному нас колет, что быков на шпагу, тореадор хренов.
– Что значит «колет»?
– Да он сабельщик ядреный. Вызывает нас всех и спрашивает, кто, мол, с ним сегодня сразится. Если победит, мол, свобода. И сабельку свою, значит, дает. Но сабелькой-то он хорошо своей владеет. Вчера Миколку проткнул насквозь, жалко пацана, молодой совсем. В следующий раз я пойду, но тоже, думаю, не справиться мне с ним.
Несмотря на всю незавидность ситуации, у меня появилась надежда выбраться отсюда. Хоть высота перехода была и недостижима, а из подвала я даже не видел другого измерения.
– А что у него за сабелька, как выглядит?
– Да что шашка у Чапая, только прямая и с чашкой. Ну, может, потоньше.
– Сабля, значит… А когда он бои-то свои устраивает?
– Да поутру обычно. А ты что, сабельке обученный, что ли?
– Да, спортсмен я. Так что у нас есть шанс, хоть и небольшой. Все-таки силу его я не знаю. Но на нашей стороне неожиданность – он нас явно недооценивает.
– Ага, глумится, гад, как может. Но, если ты его проткнешь, нас тут же всех положат. Он ведь, сука, врет, что свободу даст.
– А я его протыкать и не буду, я его в плен постараюсь взять. Но говорю же: шанс совсем небольшой. А сколько сейчас времени?
– Да кто его знает? Думаю, полдень, может, чуть позже. Миколу-то часов пять назад, утречком проткнули. Да, кстати, ты не серчай, мы провизию твою того, пожрали. Тебя, когда к нам определили, краюху и банку твою следом бросили. Мы тут ее с трудом открыли и схавали. Уж больно жрать охота было.
– Да не страшно, на здоровье, что вы, в самом деле? А что, немчура хавчика не дает?
– Когда и бросают кой-чего, но они же к нам хуже, чем к свиньям, относятся. Жрать тошно то, что дают. Вчера вон картофельных очисток кинули, сволочи. Ух, мне бы до них добраться, я бы голыми руками их всех!
– Голыми не надо. Если твой офицер не передумает, у нас будет шанс.
– Слышь, Серый, Леха говорит, что сабелькой владеет. Может, немца-то и одолеет. Нам бы не сплоховать.
– Да слышу я, чай тут не поле футбольное, все слышим. Так-то, конечно, план – дерьмо, но лучше такой, чем никакого. Я, Гриш, сам бы с голыми руками на них полез завтра, тошно тут в подвале дохнуть и ждать, пока эта сука тебя сабелькой проткнет. Мы все завтра собирались кинуться на них, – серая тень по имени Серега чуть шевелилась где-то впереди.
– А сколько нас тут?
– С тобой шестеро будет, – отозвался Григорий. – Ты-то как? По голове-то тебе здорово съездили, точно с сабелькой справишься?
– Постараюсь, вроде ничего. Мутит, конечно, но, думаю, к утру пройдет. А сколько немцев там?
– Трое обычно – офицер и двое солдат. У одного карабин, у другого МТшка. Но это во дворе, а так их тут порядочно в деревне расквартировано. Что они тут делают, непонятно. Мы тоже попались по глупости – за харчами в деревню пришли, а тут их сидит, почитай, целая рота.
В темноте раздался новый голос:
– Это староста деревенский, он нас сдал, не хотел, падлюка, геройский партизанский отряд харчевать!
– Ага, точно он! Ну, погоди, выберемся – покажем тебе, что такое геройский Черкасский партизанский батальон.
– Да погодите вы, горячие головы, – остановил Гриша. – Еще выбраться нужно, разобраться. Так-то он нам помогал всегда, а тут сдал… Может, и не виноват он вовсе.
– Так он и сознался, – раздался голос из темноты.
– Ну, кстати, если мы офицеришку-то в полон возьмем, староста сам к нам в отряд пожалует. Немцы деревню дотла сожгут, они же за потери сильно мстят.
– И то верно, но если он на них работает, может, и пожалеют суку немецкую. Вздернуть бы его на журавле колодезном, чтобы другим неповадно было, вот на ремне и вздернуть прямо!
– Погодь, еще раз говорю, Семен, не пыли! – сказал Григорий. – Ты уж больно скор до расправы, нельзя так.
– Да они мне за жинку и дочку кровью ответят! Я их душить буду, всех! И пособников их!
В голосе Семена звучала такая обида и ярость, что мне аж стало не по себе. «А что бы я чувствовал, убей немцы Лейлу и дочку?» – подумал я. В глазах сразу всплыла Ася, дочка Лили, которая вчера играла у меня на коленях. Я даже почувствовал тепло ногой в том месте, где она сидела. На глаза навернулись слезы, в носу сильно защипало – я понимал Семена. Да и раньше, когда смотрел фильмы про войну, сильно сопереживал нашим. А сейчас попал прямо в самый очаг боли и почувствовал ненависть, которая словно висела в воздухе этой темной камеры яркими фиолетово-красными флажками. Но тут раздался грустный голос Григория:
– Спокойно, Семен! Погибнув, ты не отомстишь. Месть должна быть холодной и расчетливой, чтобы победить в этой проклятой войне, а не просто геройски сдохнуть. В общем, так, братцы, на завтра расклад такой: когда этот офицеришка нас выстроит и Леха вызовется биться с ним, мы все потихоньку должны оказаться за спинами у солдатиков. Как там пойдет у Лехи, непонятно еще, но в любом случае, как я понял, он продержится дольше Михи и Миколы, и они отвлекутся. Главное не дать им поднять шум, давим быстро и слаженно. Семен, Серега, вы со мной, а Федор и Иван вдвоем. Вань, ты парень сильный, сразу бей его в голову, а Федор пусть оружие выхватывает. Я сам тоже бить буду, чтобы не мешать друг другу. Если вдруг солдат больше будет, тогда по обстановке действуем.
Видимо, потому Григорий и был командиром, что умел планировать заранее. Никто в подвале не возразил и не дополнил. А Григорий продолжал:
– Если все пойдет по плану, бьем и уходим в лес. Если позовет всех, как вчера, люди еще спят в это время, околицей пройдем тихо. А уже в отряде решим, что дальше делать. Если Леха офицера возьмет живьем, в отряд его уведем. Нужно будет только кляп ему сделать быстро, чтобы не заорало сучье племя.
– А можно я ему портянку в рот запихаю? Хоть за Миколу отомщу.
– Ну ты, Семен, и изверг! – Видимо, тут все знали старый анекдот про Василия Ивановича и его носки, или, точнее, портянки. Так как в камере вдруг стало весело и сразу словно светлее и проще.
