Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

— Леша, мне очень, поверь мне, очень жаль, если за сорок лет жизни ты так не и понял, не воспринял фундаментального принципа, который лежит в основании любого нормального общества, в том числе и нашего. Что ж, мне не жалко тебе его озвучить и разъяснить. Вот что гласит сей принцип. Есть люди наверху — которые держат в своем ведении, в своем владении все относящиеся к обществу блага, распоряжаются ими — и так же распоряжаются действиями и судьбами остальных людей, тех, кто внизу. Тем же, кто внизу, выпало проводить в жизнь волю и замыслы тех, кто наверху. Благодаря этой концентрации всеобщих ресурсов, прав и полномочий в одних руках, в узких кругах владетелей, общество и крутится, и работает, и развивается как сложная, высокодифференцированная система. Где у каждого своя роль, свой участок ответственности. Повторяю: у высших есть непреложное, монополизированное право на принятие решений, касающихся широких слоев общества, судеб всех людей, а не только самих высших и их семей. Потому что решение в конечном итоге может быть только одно — иначе всем будет непонятно, что вообще делать и кого слушать.

Генерал армии несколько секунд внимательно смотрел подполковнику в глаза, наставительно подняв вверх указательный палец.

— Да, высшие действуют прежде всего исходя из личных интересов, — продолжал Беляков, словно в чем-то оправдываясь. — Но, во-первых, именно эта возможность и служит тем стимулом, который побуждает людей постоянно стремиться всё выше и выше, конкурировать за право решать не только за себя, но и за многих других — таким способом вычленяются наиболее цепкие и приспособленные люди и ассоциации, способные эффективно вести за собой. А, во-вторых, это — универсальный критерий успеха и такого человека, и его группы, и выбранной стратегии. Чем большего могущества и личного — да, самого что ни на есть личного, эгоистического, благосостояния удалось достичь, пусть и за счет других, — тем очевиднее окружающим, что именно это действующее и решающее лицо — тот, кого надо слушать. Это и есть авторитет, оцениваемый по единой шкале — простой, одномерной и универсальной. Как раз для этого, а не только ради личного наслаждения и релакса высших людей работает механизм так называемого статусного потребления. Понимаешь, о чем я?

— В общем, конечно... благодарю вас за то, что так подробно разложили по полочкам, что называется, — тщательно скрывая свои чувства, озадаченно пробормотал Жаров.

— Очень хорошо. Идем дальше. Нормальное, здоровое построение общества предполагает и настоятельно требует, чтобы одни решали, а другие повиновались. Чтобы у высших было изобилие и избыток всего, что только есть на белом свете, а у низших — постоянная нехватка даже минимально необходимых для жизни благ. Чтобы низшие были жестко зависимы от высших, удерживались на коротком поводке. Чтобы решение возникающих проблем высшие спускали на низших — а когда проблемы решены, то именно высшие, а не низшие потребляли получившиеся плоды. Понимаешь?

— Так точно. Есть дисциплина и иерархия подчинения. Как положено по Уставу хотя бы нашей службы...

— Да не то! — раздраженно отмахнулся Беляков. — Я имею в виду не только службу, работу и всё такое прочее. А в более широком смысле — всю жизнь общества. Фундаментальное разделение, описанное только что мною. Разделение на кого? На подлинных владетелей и на всех остальных — и этот статус неотчуждаемый, он распространяется на все без исключения общественные отношения и не зависит от того, находится человек в служебном кабинете в рабочее время или нет. Это — неотъемлемый хозяйский, прямо скажу, господский ранг! Да — господа и простонародье! Именно так!

— Ясно, товарищ генерал армии...

— Продолжаю и подвожу к конкретному, как говорится, кейсу... Твоему кейсу. Так вот. Есть хозяева, которые определяют всё. И есть те, кто этим хозяевам так или иначе служит, кто решает их проблемы. Это — две различные неравные категории населения, и одна часть жестко подчинена другой. Грубо говоря, речь идет о кастах. Или, как там постулируется в вашей левацкой среде, об общественных классах. Принадлежность конкретного человека к тому или иному классу, высшему или низшему, — это производное от тех общественных отношений, в которые он вовлечен... — продолжал говорить Беляков, пока его не прервал внезапно раздавшийся со стороны бассейна задорный девичий крик:

— Владик, Владик! Приве-е-ет!

К ним, приветственно помахивая рукой, быстрым упругим шагом приближался мужчина лет тридцати, статный, белокурый, с высоко поднятой головой. Лицо властное, породистое, с волевым, что называется, подбородком. Облаченный в явно очень дорогую одежду: светло-бежевые летние брюки, подпоясанные изысканным ремнем с сапфировой пряжкой, и белую шелковую рубашку с короткими рукавами. Глаза его защищали «брендовые» темные очки, запястье левой руки украшали часы «Патек Филипп» из розового золота, а ноги были обуты в ботинки «Прада».

— А вот и Владик, — удовлетворенно сказал генерал армии и поднялся с лежака. Сразу же встал с кресла и Жаров.

Когда гость подошел и обнялся с Беляковым, начальник КОКСа представил мужчин друг другу.

— Владислав Скворцов. Сразу сам скажу во избежание кривотолков за спиной — мой родной сын. Хотя по метрикам — не мой. С прочерком. Его мама в свое время была моей дамой сердца — отношения, однако, не узаконили. Когда парень встал на ноги и я его устроил в нашу Академию, она, немка по матери, уехала в Австрию, где и почила спустя семь лет... Алексей Савельев — подполковник, в моем непосредственном подчинении, специалист по особым поручениям в сфере оказания влияния на леворадикальную среду... Как долетел, Владик?

— Отлично, спасибо за джет. Рано утром — уже среди родных березок. На Кутузовский не стал заезжать, сразу к себе в Сосны барахло закинул, оклемался малость и сюда... С Владиславом Степановичем ведь вы вчера простились, да?

— Да, простились. Помянем...

Выпили, запили и закусили уже втроем.

— Жаль, что мне так и не удалось вырваться раньше, — виновато сказал молодой человек. — Реально завал был, дела сменщику сдавал.

— Влад семь лет был офицером безопасности посольства в Вашингтоне, — пояснил Беляков Жарову. — Отныне вам предстоит служить вместе. Был полковником, только что повышен до генерал-майора. Я его беру к себе, в штат комитета... Ладно, позже познакомитесь более основательно... — Беляков еле заметным жестом дал понять, что хотел бы вернуться к разговору с Жаровым один на один.

Тогда Влад оглянулся на уже вылезшую из бассейна Катю, которая, переминаясь с ноги на ногу, стояла на почтительном отдалении от троих мужчин и с нетерпением ожидала, пока на нее, наконец, обратят внимание.

— А, Катюша, ну, привет! — Скворцов двинулся на пару шагов вперед навстречу ей, разведя обе руки для объятий.

Лоли радостно подбежала и повисла у Влада на шее, приподняв еще и ноги и обхватив ими его туловище. Потом он переложил ее, чтобы было удобнее нести, — как обычно мужчина несет свою женщину. Катя снова обхватила его рукой за шею, и их губы сомкнулись в долгом и страстном поцелуе. После этого отпрыск Белякова с девочкой на руках направился ко входу во дворец.

Генерал армии провожал его взглядом, пока они не скрылись внутри.

— Итак, ты всё усек? — обратился он к Жарову, глядя тому прямо в глаза. — Понимаю, что ты чувствуешь. Отдаю должное твоему самообладанию, с мимикой всё в порядке, но пошедшее пятнами лицо не скроешь... Нет-нет, это как раз нормально. Так и должно быть. Так и должно быть. Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.

Жаров молчал. Он понял, что все его расчеты пошли прахом. Схема насчет возможной протекции, по аналогии Волин — Беляков, схема, на которую «крот» все эти годы возлагал осторожные тайные надежды, оказывается, существовала только лишь в его воображении и провалилась сейчас с оглушительным треском. Подполковника ткнули носом в дерьмо — ткнули максимально жестоко и унизительно, указав на место безо всяких обиняков и недомолвок. Какая невероятная наивность! Контраст между тем, на что рассчитывал Жаров, и тем, что вышло в итоге, был ужасающ и жег, словно огонь.