Владислав Морозов - Война 2020. На западном направлении
– Первый, я Второй, – передал подполковник на КП. – Авангард противника встал!
– Все правильно, Первый! По нашим данным, они затормозились, поскольку не получают информации от своих из Гродно – у них нет связи. Похоже, пытаются восстановить. Действуйте по плану.
– Первый, вас понял! – передал Мущинин КП и, переключившись на ведущих второй и третьей пары, добавил: – Шестой и Восьмой, заходим!
– Приняли! – ответили Тургинов и Канютин.
Мущинин начал снижение, а через минуту Хохлов доложил:
– Командир, захват!
– Первый, начинаем! – передал подполковник в эфир.
– Второй, вас поняли, работайте! – ответил далекий КП.
– Шестой и Восьмой, – передал он ведомым. – Работаем!
– Мужик, поняли тебя! – отозвались те.
Через считаные секунды после реплики штурмана «Сброс» бомбы отделились от подвесок командирского «Су-34», за ними с минимальным интервалом отработал ведомый экипаж майора Визе, он же Двенадцатый.
Неизвестно, к чему готовили натовцы «оппозиционных» танкистов и что они делали там внизу в данный момент, но такого они уж точно не ждали.
Первая пара «Су-34» привычно, словно все происходило на полигоне, идя как по нитке (благо по бомбардировщикам никто не стрелял), вывалила на сгрудившийся у развилки вражеский авангард 34 РБК-500, в каждом из которых было снаряжено по 520 суббоеприпасов с бронепробиваемостью до 200 мм, так что мало никому не показалось…
Вторая и третья пара сбросили на дорогу еще 34 ОФАБ-500 и 34 РБК-500, целясь по отставшей от авангарда броне.
Это было привычно по Сирии. Темные коробочки танков и БМП, от которых в последний момент, буквально за секунду до того, как все накрыли круговые дрожащие отметки разрывов, побежали в стороны какие-то темные закорючки. Поздно, развилку накрыло сплошное море огня.
– Второй, я Восьмой! – доложил ведущий третьей пары майор Канютин. – Наблюдаю на шоссе вторичные взрывы и горящую технику!
– Первый, я Второй, – передал Мущинин на КП. – Мы отработали, цель поражена!
– Видим, Второй. Все путем, – ответил КП не совсем по уставу.
– Первый, я Второй, уходим?! – уточнил Мущинин.
Вопрос был не праздный, хотя подполковник не думал, что после сброса бомб Первый может приказать им сделать еще один заход и отработать по мехколонне из бортовых пушек ГШ-30–1. Они это умели, но даже в Сирии и Ливии подобное делали крайне редко, почти никогда.
– Второй, – отозвался КП. На сей раз это, похоже, был голос самого полковника Лозового. – Молодцы. Задание выполнено, ложитесь на обратный курс!
– Первый, я Второй, принял, – передал Мущинин, разворачивая плоский нос «сушки» вправо и переходя в набор высоты, одновременно сообщив Тургинову и Канютину:
– Шестой, Восьмой, уходим!
Те передали, что поняли.
– Второй, это Первый, – передали с КП. – При отходе внимательнее. С юга на добивание подходят белорусы, не долбаните ненароком!
– Первый, вас понял! – ответил Мущинин.
Предостережение было излишним, в этому времени они уже развернулись и уходили.
Хотя пилоты «Су-34» успели увидеть на своих РЛС заднего обзора отметки от каких-то воздушных целей.
Белорусы их уже не увидели, но зато хорошо видели великолепные визуальные ориентиры в виде пожаров и дыма над шоссе.
По тем, кто еще двигался по шоссе, сначала сбросило ОФАБ-500 звено «Су-24», а следом за ними отработала НАРами восьмерка «Су-25». На отходе белорусские летчики отметили слабый огонь с земли из стрелкового оружия.
Однако дело было сделано, и на шоссе мало кто уцелел.
Польша. Варшава. Здание Посольства США на Уяздовской аллее, 29–31. 4 июня. Почти полдень.
Генерал Норберт Дьюсл работал буквально в поте лица (читал и визировал толстую пачку документов, прямо связанных с сегодняшними событиями, происходившими на восточной границе Польши) в любезно предоставленном ему посольством кабинете, когда на его компьютере неожиданно квакнул сигнал срочного вызова.
Генерал с удивлением и даже где-то раздражением посмотрел на монитор. Точно – кто-то из числа «персон, имеющих наивысший приоритет и допуск», требовал срочной связи по скайпу. А точнее – по защищенному каналу экстренной видеосвязи. Через несколько секунд окончательно оторвавшийся от чтения совершенно секретных бумаг (если бы польские военные или официальные лица знали содержание хотя бы одного документа из числа лежащей перед генералом нехилой стопки, их бы, скорее всего, бурно стошнило прямо на собственные брюки) Дьюсл наконец сообразил по коду абонента и месту, откуда пришел вызов, что его вызывает не кто-нибудь, а Кирби из Вильнюса. При этом Дьюсл точно знал, что выходить на связь прямо сейчас он был не должен – для доклада о проделанной работе было еще слишком рано, рапорт об этом был назначен на вторую половину дня.
Предчувствуя какой-то форс-мажор, генерал легким нажатием клавиши активировал связь.
На плоском экране монитора мелькнула заставка с гербом США, мгновенно сменившаяся знакомым лицом. Качество картинки было так себе, но все же Дьюслу стало понятно, что это действительно Фрэнк Кирби, причем на нем, образно выражаясь, лица не было. Кирби выглядел каким-то слишком бледным и встревоженным. В своей майке цвета хаки и камуфлированных брюках он сидел за компом в каком-то казенного вида кабинете с непонятными надписями и красно-желто-зелеными флагами на стенах. Дьюсл не сразу сообразил, что это цвета литовского флага и местный алфавит.
– Я так понимаю, что у вас что-то архисрочное, Фрэнк, раз уж вы вышли на связь раньше времени? – поинтересовался Дьюсл и уточнил: – Что-нибудь случилось?
– А вы как думали? Конечно случилось, – ответил Кирби. – Похоже, дорогой Норберт, весь первоначальный утвержденный на самом верху план нашей операции, закодированной как «Старый Башмак», полетел ко всем чертям…
К последней фразе Кирби машинально прибавил пару крепких словечек в виде факов и шитов.
– Что-что??! – не понял Дьюсл, сразу же ощущая сильный свербеж в самых неудобных местах. На подсознательном уровне он сразу же оценил, чем подобные откровения пахнут. Следовало понимать, что известий (и, разумеется, только положительных!) от Кирби (а точнее, лично от него, Дьюсла, поскольку о истинной роли и участии Кирби в сегодняшних событиях вообще мало кто знал) с нетерпением ждали в Белом доме, Конгрессе, Пентагоне, Брюсселе, различных близких к правительственным кругам США СМИ (а никаких других в США уже давно не осталось), а также вся находившаяся в боевой готовности уже двенадцать часов польская армия вместе с прибывшими в эту занюханную страну для усиления, якобы на учения, военными из других стран НАТО, которых сейчас на польской земле было даже слишком много. Но если все начиналось с такого…
– Фрэнк, объясните толком, что случилось, – уточнил Дьюсл несколько раздраженным тоном.
– Поначалу все шло нормально, – ответил Кирби. – Мои люди начали акцию по ликвидации Клиента. Правда, как выяснилось в последний момент, далеко не все смогли прибыть на свои исходные позиции, но мы это предусматривали. В момент, когда кортеж Клиента появился на окраине Гродно и все наконец началось, связь с моими людьми неожиданно прервалась…
– Как прервалась?
– Детально я вам не смогу объяснить, как именно это произошло, у литовцев и структур НАТО здесь просто нет нужной техники. Но зафиксирована работа очень мощной аппаратуры РЭБ, которая целенаправленно давит всю нашу связь, работу РЛС и все прочее. Даже здесь у меня в Вильнюсе сейчас серьезные помехи со связью. Насколько я знаю в юго-восточной части Литвы перестала работать мобильная связь. На всех диапазонах слышны только помехи или вот это…
Кирби нажал какую-то клавишу. И из динамиков компьютера Дьюсла зазвучал хор, певший, судя по всему, по-русски следующий текст:
– Mi idijom za welikuyu rodinu, nashim klassovim bratiyam pomoch, kagdiy shag nashey armiejey projdennij razdwigaijet zloweshuiy nocsh, belorussija rodnaja, ukraina zolotaja, vashe schastie molodoje mi stalnimi shtikami ogradim…
– Это что, черт побери, такое? – ужасно удивился Дьюсл, когда Кирби выключил запись. – Фрэнк, я ничего не понимаю!
– Точно не знаю. Это старая запись в новой обработке. Поскольку я тоже ничего не понял, то спросил у литовских офицеров, которые работают с нами. И один из них вспомнил, что это старая русская маршевая песня, сочиненная в конце 1939 года, когда Советы под руководством Сталина заняли восточную часть Польши. Ну, то, что они здесь называют «Пакт Молотова»…
Как известно, в последние годы министрами обороны Польши становились больные на всю голову русофобы (что даже приветствовалось на официальном уровне), которые то обвиняли в Волынской резне Сталина и НКВД, то утверждали, что Варшавское восстание 1944 года в качестве своей главной цели имело сдерживание продвижения азиатских полчищ Красной армии на Запад. Но всех превзошел нынешний министр Левандовский, который года полтора назад, накануне очередной круглой даты с начала Второй мировой войны, вдруг заявил, что при подписании «Пакта Молотова – Риббентропа» 1939 года Третий рейх был «пострадавшей стороной», поскольку «коварный Сталин вынудил германское руководство подписать этот пакт». А значит, упоминание в названии данного пакта фамилии тогдашнего немецкого министра иностранных дел, по его словам, здесь совершенно неуместно. И хотя немцы традиционно отмолчались по поводу этого идиотского заявления, но с тех пор в ряде западноевропейских СМИ начали употреблять именно название «Пакт Молотова», а не «Молотова – Риббентропа». Американцы смотрели на эту придурь откровенно снисходительно, поскольку их это вообще не касалось…
