Диана Удовиченко - Эффект искажения

— Твою мать! — шепотом взвыл Сергей и, пригнувшись, нырнул в комнату.

Случалось, что в городе постреливали, но таких масштабных бандитских разборок, да еще в спальном районе, он не помнил.

Сергей вбежал в комнату Даши. Сестра сидела за столом, прямо напротив окна.

— Ложись! — выкрикнул он, хватая девушку в охапку и бросаясь на пол.

Вместе с разбуженным и спрыгнувшим с кровати Мурзой они выбрались в коридор и уселись под стеной. Сергей вытянул из кармана телефон:

— Перестрелка на улице Морских Героев! Возле четырнадцатого дома!

Перепуганная Даша, дрожа, схватила кота в охапку и прижалась щекой к плечу брата. Она не понимала, что происходит на улице, и ей казалось, что от неизвестности становится еще страшнее. Однако сумей она увидеть перестрелку и разглядеть ее участников, это повергло бы ее в ужас.

Люди в спортивных куртках растянулись цепью, сосредоточенно обстреливая сквер и даже не пытаясь как-то обезопасить себя от пуль противника. В середине стоял добродушный гигант, выручивший Дашу этим вечером. Только теперь, с помповым дробовиком в руках, он утратил все свое добродушие, и выглядел располневшим Терминатором. Темные непрозрачные очки, неизвестно зачем водруженные на лицо посреди ночи, лишь усиливали сходство. По обе стороны от него застыли парни, сопровождавшие богатыря в кафе. Эти были вооружены пистолетами. Троица хладнокровно поливала огнем кусты, огрызавшиеся одиночными выстрелами.

Казалось, "спортсмены" могут торжествовать победу, но вдруг из-за трансформаторной будки выскочили люди в черных плащах. Пока несколько человек отвлекали противника, принимая огонь на себя, основные силы отряда пошли в обход. Извиваясь, совершая невероятные прыжки и сальто, с нечеловеческой ловкостью уклоняясь от пуль и одновременно умудряясь стрелять, "черные" неслись к дому. Длинные распахнутые одеяния хлопали под осенним ветром, развеваясь за спиной, словно кожистые крылья. Впереди всех бежали два похожих, как близнецы, китайца, так напугавшие Дашу этим вечером.

Маленький, юркий, длинноволосый азиат, подбегая к гиганту, вооруженному дробовиком, почти в упор выстрелил ему в грудь. Бронежилет принял пулю, мужик, несмотря на мощный удар, даже не покачнулся и ответил выстрелом. Китаец совершил текучее движение, выгнулся так, словно у него не было костей и увернулся от пули. Потом остановился, замер, раскинув руки, будто собирался взлететь, вдруг напружинился и чудесным образом прямо с места вознесся ввысь, подпрыгнув выше головы противника. Перебирая ногами, он как будто отталкивался от воздуха и пытался перелететь через гиганта. Раздался лязг передергиваемого цевья, богатырь стремительно вскинул дробовик и, не целясь, выстрелил. Череп китайца взорвался фонтаном мозга, крови и осколков кости, обезглавленное тело, слабо подрыгиваясь, кулем свалилось на асфальт.

Бритая голова здоровяка, словно париком, украсилась свалившимся сверху черноволосым скальпом, лицо покрыли красно-белые ошметки. Сдернув волосы и отбросив прочь заляпанные мозгом очки, гигант развернулся на сто восемьдесят градусов и выстрелил.

Воспользовавшись неразберихой, один из азиатов пробрался к дому и с разгону взбежал по стене до второго этажа. Как когтями вцепляясь длинными пальцами в щели между кирпичами, распластался по стене и быстро пополз вверх, забирая вправо, к Дашиному окну. Издали китаец напоминал то ли огромную белку, то ли невероятных размеров жука. Выстрел из дробовика остановил его, когда до окна оставалось не больше метра. Продырявленное насквозь тело еще немного повисело, отчаянно цепляясь за стену, и рухнуло на козырек подъезда. На белом кирпиче осталась живописная кровяная клякса.

Между тем остальные китайцы, пытавшиеся прорваться к подъезду, падали один за другим. Среди русских тоже имелись потери: на асфальте лежали четыре трупа с простреленными головами. Вдали засветились огни фар. Заметив их, близнецы тихо свистнули, и азиаты отступили к скверу, не забыв прихватить с собой изуродованные тела собратьев. Оставили только того, который упал на карниз. Внизу заурчали моторы, и череда черных джипов выкатилась на объездную дорогу.

По знаку бритоголового, бойцы быстро подобрали трупы, не поленившись снять с карниза застреленного китайца, и вместе с телами погибших скрылись в подъезде.

Милан, год 1135 от рождества Христова

Едва не охрипнув от безумного смеха, Паоло с трудом оторвался от созерцания своего отражения, подошел к окну, за которым занимался яркий летний рассвет. Теперь солнечные лучи больше не причиняли боли, и дневное недомогание ушло. Более того, он никогда не чувствовал себя таким… здоровым, полным сил, как сейчас. "Оказывается, чтобы жить без страданий, нужно было умереть", — с горькой усмешкой подумал Паоло. В том, что он мертв, в общепринятом понимании этого слова, мертв с человеческой точки зрения, граф не сомневался.

Мертв и одинок… Он сам этою ночью убил всех своих близких: детей, племянников, любимую женщину… Но почему-то его ничуть не терзало раскаяние, при взгляде на окоченевшее тело мадонны Анджелики в сердце не возникало ни капли боли, а в душе не находилось сожаления о совершенном. В душе? А есть ли у него теперь душа? Быть может, в нем нет свойственных людям чувств потому, что нет и души — так сбывается братнино проклятие? Но кто он тогда? Ходячий мертвец?

— Не похоже, — прошептал Паоло.

Ведь он ощущает грусть одиночества, а вернее, страх перед тем, что ждет его впереди — без верных слуг, без поддержки и помощи. Он обладает разумом и памятью, способностью страдать. Это ли не свойства души? Что же тогда с ним происходит? И как выжить теперь, избежать человеческого возмездия за жестокие убийства? Ведь когда в Милане узнают, во что он превратился — сюда придет весь город во главе со святыми отцами, чтобы сжечь живого мертвеца.

В дверь робко постучали. Паоло вздрогнул и отпрянул к окну, решив, что сбываются его предчувствия. Сейчас в опочивальню ворвется толпа: солдаты с пиками, чернь, вооруженная дрекольем, а впереди — люди в черных рясах. Его схватят и потащат на костер, а быть может, сожгут вместе с домом, сочтя проклятым само обиталище злодея.

Граф, охваченный ужасом, оглядывался в поисках путей к отступлению. Скрипнула дверь, но вместо разгневанных горожан в комнату на цыпочках вошли Руджеро и Луиджи. Робко помявшись у двери, отыскали взглядами прижавшегося к стене Паоло. Толкнув Луиджи локтем в бок, худощавый чернокнижник опустился на колени. Слуга тяжеловесно рухнул рядом.

— Наш господин… — благоговейно произнес колдун, — мы пришли, чтобы служить вам, господин…

Еще не до конца оправившись от пережитого страха и не понимая, что происходит, Паоло молчал. Медленно текли минуты, безмолвие затягивалось. Луиджи ссутулил широкие плечи, всем своим видом выражая покорность, Руджеро с обожанием взирал на графа. Оба они словно чего-то ожидали. Наконец чернокнижник робко заговорил:

— Мы позволили себе прибрать в замке, господин. Простите, что без вашего повеления. Но нам показалось, что так будет лучше…

— Спрятали мертвяков в подвале, — без обиняков пояснил простоватый Луиджи. — Позже зароем потихоньку. А кровь со стен и пола мы смыли.

Граф приводил мысли в порядок. Выходило, он не одинок. У него осталось двое верных слуг. Но теперь перед ними уродливое чудовище. Что же заставило этих людей не убежать в ужасе, взывая о помощи, а вернуться, рискуя жизнями? Преданность? Да, оба были преданы своему спасителю, как дворовые псы. Того графа делла Торре, которому они служили, уже нет: изменилась не только внешняя оболочка, но и сама сущность. И если Луиджи, в силу своей тупости, мог этого не понять, то хитроумный Руджеро наверняка все просчитал. Тогда что же? Насколько Паоло знал этих душегубов, они сейчас блюли свою выгоду.

— Почему вы хотите мне служить? — прямо спросил он.

— Мы желаем бессмертия, господин, — низко склонив голову, ответил чернокнижник.

— Бессмертия, — подтвердил слуга, тараща маленькие глазки и выразительно шевеля широкими кустистыми бровями.

— Но разве я могу дать вам его?

Худощавое, тонкое лицо Руджеро осветила счастливая улыбка, в больших черных глазах появился фанатичный блеск:

— Это в вашей власти, господин. Вы обладаете огромным могуществом.

— Но кто я? — вдруг разозлившись на слуг, говоривших непонятные вещи, бешено выкрикнул Паоло. — Кто я или что? Скажи, если знаешь!

Луиджи в страхе съежился и прикрыл голову огромными волосатыми ручищами. Чернокнижник не испугался и мягко проговорил:

— Простите меня, господин. Но я думал, что вы уже догадались. Без сомнения, вы — стрикс. Высший стрикс.

Руджеро высказал вслух то, что ускользающей, еще не оформившейся идеей пряталось в разуме Паоло. Он, который интересовался чернокнижием, алхимией, науками о ядах, читал запрещенные церковью трактаты о нежити и нечисти и мечтал вызвать демона, не сумел распознать в себе проклятое существо. Ничего удивительного: истории и легенды о детях ночи были расплывчатыми, неясными, часто противоречили друг другу, к тому же Паоло никогда не ставил перед собою цель изучать именно стриксов.