Иар Эльтеррус - Иная терра
«Медвежонок, ты не понимаешь! Меня совсем нет! Нигде!»
«Глупости ты говоришь, Ёжик. Если тебя нет, то и меня нет, понял?»
Асфальт перед домом замело снегом, белым-белым и чистым, каким может быть только свежевыпавший снег. Но Стасу казалось, что на светлом покрывале пугающе четко проступают контуры алого пятна, мерзкой кровавой кляксы…
На чердак проникнуть оказалось удивительно легко. Цифровые коды на таких дверях стояли только в более престижных домах, а навесной замок Стек вскрыл за две минуты.
В первый момент ему показалось, что здесь ничего не изменилось. Все тот же ворох одеял в углу, колченогий столик и примус, старый свитер Админа на отопительной пластине… Но их не было. И кого-то — не было совсем. А Стас был. Вот так вот.
Несколько секунд он просто стоял и смотрел на покинутый дом. Потом встряхнул волосами и бросился к заветному тайнику в ножке стола.
Бумажный конвертик, в нем — плоский полиэтиленовый мешочек со светло-сиреневым порошком. Действия отработаны до автоматизма — высыпать нужную дозу, выровнять «дорожку"… В тот проклятый вечер, когда на чердак нагрянула полиция, у главаря теперь уже несуществующей банды было при себе четыре дозы джампа. Только благодаря им он и продержался то время, что жил у Нины, да и то нелегко пришлось — девушка, как и все остальные члены банды, не знала о том, что главарь тоже «прыгает», и приходилось скрываться. Он не задумывался, зачем — теперь, когда банды не было, необходимость заботиться о собственном имидже в этой области отпадала сама собой. Но привычка въелась.
Спустя десять минут Стек с полубезумной улыбкой растянулся на одеялах. Наркотик легко воскресил его друзей, вернул из прошлого день, когда они всей компанией жарили мясо на углях, забравшись на крышу заброшенного вестибюля метро — одного из немногих уцелевших. Гранд играл на гитаре какие-то старые песенки и пытался петь, отчаянно фальшивя, Ниндзя, которая ухитрилась найти где-то пестрые кленовые листья и сплела из них венок, подпевала гитаристу — голос у нее был чистый и звонкий, да и в ноты девушка попадала. Тайгер, до того дня всегда мрачный и неразговорчивый, улыбался и даже иногда смеялся бесконечным «профессиональным» шуточкам Админа, а главаря почти не тянуло принять джамп…
Очнувшись и немного придя в себя, Стас с трудом удержал себя от мысли тут же взять вторую дозу. Слишком страшно было после идиллической картины «шашлыков» возвращаться в реальность, где он уже никогда не услышит пошлых анекдотов Тайгера и басовитого хохота Сивого, где Гранд уже не сыграет на гитаре — пусть неумело, зато с душой, и не слышно поутру тихого сопения свернувшейся рядом в клубочек спящей Ниндзи…
Закусив губу, юноша заставил себя встать и заняться делом. Заветный мешочек с пятью дозами он спрятал в небольшой потайной кармашек с внутренней стороны джинсов — при поверхностном обыске не найдут, а при доскональном никакая конспирация не спасет. Выкурив сигарету, Стек начал методично осматривать тайники.
Плазмер полицейские нашли — широкая щель в стене, скрытая одеялами, пустовала. А вот пистолет лежал на месте, как и небольшая сумма денег. Сунув тощую пачку мелких купюр в задний карман, юноша огляделся в поисках Ниндзиной книги.
Потрепанный том в синей обложке нашелся под отопительной пластиной, куда Стас его и засунул. Видимо, не заметили, или не придали значения — книга не была спрятана или чем-то прикрыта, и при желании ее легко было найти.
— Говоришь, эта книга меняет мир? — прошептал он и раскрыл фолиант где-то ближе к началу.
«Осталось сделать последнее — выплеснуть на бумагу музыку, не дававшую ему жить в последнее время. Да, эта музыка никому не нужна, да, эти листки, скорее всего, пойдут кому-то на растопку. Композитор прекрасно понимал это, но не мог не записать рвущееся из души. Это было что-то большее, чем он сам. Снова потерев руки в попытке согреть, он достал из-под стола найденную на свалке стопку рекламных листовок и принялся тщательно линовать их чистую сторону под ноты. А затем написал первый символ, и мир исчез для него, вокруг загрохотали галактики, заплакал ветер, стремясь к чему-то невероятному, к чему-то чистому и огромному. К чему-то доброму. Музыкант больше ни на что не обращал внимания, под его рукой рождались и гибли миры, сейчас он был счастлив».
Да, это не было похоже на штампованную фантастику, так популярную сейчас. Это было что-то большее, чем красивые и красочные описания космических боев, и дешевый «патриотизм» землян. Закрыв книгу, Стас сунул ее в рюкзак и покинул бывший дом. Теперь нужно было искать новое убежище. Соваться в подвалы и на чердаки Питера он пока что не рискнул — благо, знал, где можно переждать некоторое время в трущобах.
Переступив невидимую границу между Вторым городом и городом Свободным, юноша на миг остановился. Оглянулся, прощаясь с относительно спокойной жизнью — и пошел вперед, больше не глядя за спину. Впереди был новый виток его непростой жизни, и одному Богу было известно, что его ожидает.
Стемнело. Спать Стеку не хотелось, а операторы «Overtown» сдержали свое обещание — температура воздуха поднялась до минус трех, и потому он искал место, где можно будет спокойно сесть, укрывшись от посторонних взглядов и легкого, но холодного ветерка, и попробовать все же почитать Ниндзину книгу. Особо привередничать Стас не стал — нашел какую-то заброшенную стройку, каких в трущобах было полно, и удобно устроился на третьем этаже, возле провала окна, за которым горел каким-то чудом уцелевший фонарь. Закурив, он раскрыл потрепанный том, и погрузился в чтение…
Яркие, многомерные, фантастические образы захватили сознание. Ниндзя была права: стиль, сюжет, проработанность текста — все это не имело никакого значения, все это блекло и меркло перед насыщенной, искренней, живой идеей книги. Доброе общество разумных, не желающих прежде всего материальных благ, всеобщая любовь и стремление помочь другим в беде, полное отсутствие зависти — наоборот, эти странные аарн были бесконечно рады счастью друг друга…
Утопия. Невозможная, недостижимая, нелогичная. Несуществующая и не способная существовать — нет людей, которые так любили бы друг друга и так стремились бы к созиданию, к постижению, к свету… Нет таких. Всех уничтожили уже давным-давно, сломали и растоптали, принесли в жертву золотому тельцу, продали и предали. Нет таких и быть не может. Мечты и грезы, надежды, любовь, дружба — все это ничего не стоит, потому что за это никто не платит. Это не нужно никому.
Стас не замечал, что по его лицу медленно текут слезы. Он плакал, неслышно, горько и незаметно для себя. Слишком прекрасен был тот мир и слишком недостижим…
«Впереди были дорога и буря, и ветер в лицо, но главное — впереди ждала надежда».
Несколько соленых капель сорвались с ресниц и расплылись каплями на ветхой бумаге.
У героя книги была надежда. А у Стаса — нет.
Внезапно пискнул мобил, оповещая о входящем звонке. Юноша в первый момент нервно дернулся от неожиданности, но тут же опомнился и вытащил плоскую коробочку из кармана.
Номер, высветившийся на экране, был ему неизвестен. Стек хотел было сбросить вызов, но повинуясь странному чувству, все же ответил:
— Да.
— Доброй ночи, — раздался из динамика голос немолодого уже мужчины.
— Эм… И вам тоже.
— Простите, если отвлекаю. Мы с вами незнакомы, да и номер ваш я, если честно, набирал наугад. Просто хотелось с кем-нибудь поговорить…
В какой-то миг Стас едва сдержался, чтобы не выругаться и не бросить трубку. Но в голосе неожиданного собеседника звучало что-то неуловимо знакомое, что-то такое, что слишком хорошо понимал он сам.
Одиночество.
— Почему бы и нет? Я — Стас.
— А меня зовут Вениамин Андреевич…
Вторая часть
II. I
Дай руку мне!
Здесь лишних нет!
— Что же вы, молодой человек, в холодное время года в такой легкой одежде-то ходите? — укоризненно покачал головой Вениамин Андреевич, протягивая Стасу второй плед. Юноша кое-как завернулся в него, оставив снаружи только правую руку, и снова схватил глиняную кружку с крепким, ароматным чаем.
— Не такая уж она и легкая, — фыркнул он, стараясь потише стучать зубами.
Установки климат-контроля работали обычно исправно, но в этот день Стасу то ли сильно не повезло, то ли наоборот… Пока он шел от стройки до границы Питера, пока пробирался темными проулками к улице, на которой располагалась станция метро — погода была отличная, около трех градусов ниже нуля и практически полное безветрие. Но стоило ему выйти из-под укрытия высоких зданий на широкую, открытую улицу, как начался какой-то кошмарный снегопад, буквально за минуту перешедший в мокрый снег с дождем, а затем и в натуральный ливень. Промокнув насквозь и здорово замерзнув — куртка, которую можно было выжимать, уже не спасала от холода, хотя температура воздуха и поднялась до плюс пяти градусов, он бросился было под защиту крытой станции метрополитена, но увы — ночью поезда ходили редко. Прождав на платформе двадцать минут, Стас успел тысячу раз проклясть и чертова старика, которому приспичило потрепаться среди ночи, и свою судьбу, которой было угодно распорядиться так, что Вениамин Андреевич набрал именно его номер из нескольких миллионов, и собственное безрассудство — это же надо вообще не иметь ни мозгов, ни элементарного инстинкта самосохранения, чтобы среди ночи переться вдруг через пол-Питера к незнакомому мужику преклонных лет, с которым всего только поговорили по мобилу. А когда парень вышел из метро у Ушаковского моста, он и вовсе едва подавил желание тут же сесть обратно в поезд и не вылезать из теплого вагона до тех пор, пока не вышвырнут копы — в полукилометре от набережной Невы дул пронизывающий ветер и температура воздуха была вполне соответствующей середине января — градусов эдак десять-двенадцать. Разумеется, ниже нуля.
