Андрей Быстров - Лезвие вечности
Левандовский попытался вытащить лезвие из рукоятки. Безуспешно. Тогда он повернул его влево, вправо… Что-то щелкнуло. Бронзовая оболочка сползла с внутреннего лезвия – она представляла собой подобие ножен. Но было ли то, что внутри, вторым лезвием? Узкая полоска бронзы, и она легко вынулась из рукоятки.
Всю полоску сплошь покрывали миниатюрные иероглифы. Их было очень много, они теснились по обеим сторонам. Левандовский вновь схватил лупу; его сердце колотилось так, словно он взбежал по лестнице на двадцатый этаж.
Перед началом текста был изображен надменный сфинкс, а в конце – нечто вроде птицы с явными техногенными признаками. Подобные изображения часто попадаются в древних культурах, и некоторые исследователи усматривают в них косвенные доказательства посещения Земли посланцами иного разума. Но не птица и не сфинкс приковали внимание Левандовского в первую очередь, а сам текст. Он был написан теми же криптографическими знаками, что и папирусы!
Да, теперь ученый не сомневался: судьба помогла ему сделать крупное открытие (это открытие могли сделать и сотрудники Египетского археологического музея еще в 1925 году или даже сам Джулиан Прендергаст. Но никому не пришло в голову испортить ценную находку).
Левандовский тотчас же принялся перерисовывать криптограмму.
19
Шесть дней напряженнейшей работы прояснили для Ильи Левандовского многое, а еще больше запутали. Опираясь на собственные достижения в расшифровке папирусов, он довольно быстро прочел большую часть текста – и прочитанное немало изумило его, – но остальное расшифровать не удалось. Впрочем, Левандовский понимал, что перед ним подобие формул, описание какого-то процесса, ноу-хау, выражаясь современным языком. Ему отчаянно не хватало соответствующих знаний, и он принял верное решение – обратиться к специалисту.
Левандовский направился к телефону, и тут раздался звонок. Он снял трубку.
– Слушаю.
– Алло, это Костров, – загудел знакомый бас. – Как дела?
– Смотря какие, – уклончиво ответил ученый.
– Что там с нашей вещицей?
– Ах это… Понимаешь, я закрутился… Выясняю понемногу. Дай мне еще недельку.
– Да ради бога, мне не к спеху. – Левандовский уловил в интонациях собеседника недовольство, плохо вязавшееся со смыслом его слов, но предпочел не заметить этого.
– Вот и отлично. Ты извини, у меня тут гости…
– Надеюсь, они вещичку не умыкнут?
– Она в надежном месте.
– Шучу. Ну пока.
– До свидания.
Левандовский нажал на рычаг и набрал номер.
– Алло, – услышал он в трубке.
– Антон, ты? Это Илья Владимирович. Позови, пожалуйста, отца.
– Минутку…
Трубку взял профессор Калужский.
– Илья?
– Добрый день, Олег. Ты не занят?
– Да вроде нет пока, а что такое?
– Есть прелюбопытнейшая проблема, похоже, по твоей части. Могу я сейчас подъехать к тебе?
– Подъезжай. А что по моей части? С каких пор ты увлекся…
– Все при встрече, Олег.
Профессор Олег Андреевич Калужский обитал неподалеку, возле станции метро «Новослободская». Через сорок минут Левандовский входил в квартиру профессора, где тот после смерти жены жил вдвоем с сыном.
Двадцатилетний Антон поздоровался, тут же попрощался и убежал в библиотеку за какими-то книгами к институтскому семинару. Калужский и Левандовский остались вдвоем.
– Я знаю тебя четверть века, – сказал профессор, – но до сих пор ты не проявлял ни малейшего интереса к моей науке. Ты весь в прошлом, я в будущем… Что стряслось?
Левандовский не скрывал нетерпения. Он выложил на стол стилет, разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску металла, покрытую иероглифами. Затем раскрыл папку, где на нескольких листах подробно описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал молча. Калужский с интересом следил за действиями египтолога. Он осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после чего стал неторопливо набивать трубку.
– Ну? – не выдержал Левандовский. – Твое просвещенное мнение?
– В высшей степени любопытно. – Профессор запыхтел трубкой, наполняя комнату ароматом французского табака «Сен-Клод». – Да-с… Любопытно в высшей степени. Но откуда у тебя это? – Калужский снова принялся разглядывать стилет.
– Привезли из Египта. И я склонен полагать, что ученым об этой находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры…
– Мм… Значит, ты первый?
– Да, похоже.
– Так-так… – Калужский перебирал листы из папки египтолога. – Причины твоих затруднений мне ясны, тут и впрямь скорее для меня задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.
– Какую?
– Смотри, – профессор отчеркнул ногтем строчку в записях Левандовского, – здесь… и здесь. Как будто половина формулы… Обрывается… Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?
– Где?
– Вот она. – Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. – Это не просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?
– Я не обратил на них внимания… Занимался внутренним лезвием…
– И ухитрился проглядеть очевидное. Из твоих же собственных схем следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют… Что?
– Ах черт! – Левандовский хлопнул себя по колену. – Я форменный идиот.
– Да брось ты, – утешил друга профессор. – По себе знаю… Когда зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть самое необходимое. К тому же в главном ты прав.
– В чем?
– В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца проникнуть в эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.
– А ты сумеешь?
– Да, если стилет и твои записи останутся у меня хотя бы дней на семь.
Левандовский колебался.
– Олег, это очень ценная вещь, и она не моя… Страховая стоимость аналога в Египетском археологическом музее – пятьдесят тысяч долларов…
– Ого!
– Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной с высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.
– Нет, – возразил профессор, – это не разговор. Тут может быть еще что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке на аппаратуре, какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.
– Но…
– Не беспокойся, – прервал Калужский. – Ни малейшего вреда стилету я не причиню. И секретность гарантирую – работать буду по вечерам, один в лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз с него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов – в сущности, пустяки, а научное значение этой вещи неоценимо…
– Ладно, – сдался Левандовский. – Но только семь дней.
– Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.
– Но посмотри на этот мир…
20
Говоря о гарантиях секретности, профессор Калужский подразумевал лишь следующее: нечестные люди не смогут узнать о существовании редкостного и дорогого произведения искусства и похитить его. О том же, чтобы держать в тайне сенсационные результаты расшифровки египетского текста, профессор и не думал, ему не пришла бы в голову столь явная бессмыслица.
Однако Калужский не торопился. Об условиях публикации предстоит договариваться с Левандовским. И очевидно, придется подождать, пока человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас же профессор поместил полностью прочитанный текст со всеми формулами и технологическими подробностями в компьютер и снабдил информацию пространными комментариями в виде научной статьи. Вход в файл он заблокировал паролем.
Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку стула и закурил трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с амбициозными мечтами Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега Джон Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что подобный ход процесса в принципе невозможен? А теперь Калужский обладает неопровержимыми доказательствами, пришедшими – такое и вообразить трудно! – из Древнего Египта…
Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.
– Кто? – спросил он из-за металлической двери.
– Олег, это я, – откликнулся знакомый голос.
Профессор открыл замки, и улыбаясь, пожал руку однокашнику, Коле Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а для остальных – Николаем Николаевичем, солидным консультантом крупного банка. Хотя Калужский и Барсов получили дипломы одного института, Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а в новейшие времена – финансами…
Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и Барсов оставались друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.
– Кофе угостишь? – Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. – Я тут ехал мимо…