Антон Грановский - Имперский крест
– А вы считаете, что их совершено много? – негромко спросил Егор.
– Конечно! И ты тоже так считаешь. Мы совершаем ошибку за ошибкой. Я тебе больше скажу, гауптштурмфюрер. Если после этой войны Германия сохранит границы тридцать третьего года, можно будет сказать, что нам крупно повезло. Но мы можем это изменить. Ты что-нибудь слышал про атомную бомбу?
– Ничего, кроме слухов, господин рейхсмаршал.
– Одна такая бомба способна стереть с лица земли небольшой город! И мы близки к ее созданию. В Германии работают две группы физиков, и работа эта дает свои плоды. Однако фюрер не верит в мощь бомбы и считает траты на ее создание неоправданным расточительством.
– Полагаю, у него есть резоны так думать, – осторожно проговорил Волчок.
Взгляд бывшего летчика-аса стал жестким и тяжелым. Однако продолжалось это всего пару секунд, а затем Геринг хитровато прищурился и спросил:
– Ты читал Жюля Верна?
– Да, – не без некоторого удивления ответил Егор.
– Я прочел каждый его роман раз по десять. Этот человек умел заглядывать в будущее. И я тоже это умею.
«Это вряд ли», – подумал Егор. Он припомнил биографию этого грузного, умного, хладнокровного человека.
В сорок пятом Гитлер обвинит Геринга в государственной измене. По приказу Мартина Бормана рейхсмаршал будет арестован отрядом СС. Через несколько дней, накануне входа русской армии в Берлин, эсэсовцы передадут охрану Геринга подразделениям люфтваффе, и разжалованный рейхсмаршал будет немедленно освобожден. В день подписания капитуляции немецких войск Геринг добровольно сдастся в плен армии США.
Потом будет Нюрнбергский процесс, и Геринга посадят на скамью подсудимых в качестве самого важного обвиняемого. Геринг будет ловко вести свою защиту, и несмотря на наличие огромного количества документов, суд уличит его лишь в одном преступлении – в отдаче приказа о расстреле плененных британских летчиков. За два часа до исполнения смертного приговора Геринг покончит жизнь самоубийством в своей тюремной камере, приняв яд.
«Сократ хренов», – подумал Волчок, глядя на рейхсмаршала, который пока что пребывал в добром здравии и был полон надежд на будущее.
А Геринг между тем сменил тему разговора:
– Знаешь, почему я считаюсь любимцем германского народа? – спросил он вдруг.
– Потому что германский народ видит в вас не только вождя, но и славного парня? – предположил Егор.
Рейхсмаршал рассмеялся:
– Точно! Есть такой анекдот. Сидят на берегу реки Геринг и Гиммлер и ловят удочками рыбу. А поблизости стоит толпа любопытных и наблюдает за обоими. И вот Гиммлер поймал рыбу, вытащил ее на берег и давай бить ее камнем по голове. Народ ахнул, и по толпе пронесся ропот: «Злодей! Убийца! Садист!» Тут клюнуло у Геринга. Геринг вытащил рыбу, положил ее на колени и стал ласково гладить. Толпа заплакала от умиления. И вот Геринг поворачивается к Гиммлеру и говорил: «Понял, как надо? Все довольны, а рыбка все равно умрет!»
Рейхсмаршал захохотал, затрясшись всем своим могучим телом. Егор тоже улыбнулся.
За разговорами (или, скорее, монологами захмелевшего Геринга) не заметили, как прошел еще час. Когда допивали вторую бутылку, речь зашла об изначальной порочности и виновности каждого человека. Геринг утверждал, что лучшие представители «человеческой породы» лишены «этого дьявольского проклятия», а что касается обыкновенных людей, то почти все они скоты, причем скоты неблагодарные, готовые предать своего хозяина в любой момент.
– Есть люди, к которым никакое обвинение просто не «прилипает», в силу исключительности их натуры и мощной харизмы, – заключил свой монолог Геринг.
На это Егор возразил:
– Обвинить можно любого человека, господин рейхсмаршал. И «порода» тут ни при чем. Великий лидер уверен, что покорил мир и завоевал любовь народа. Но люди склонны пожирать тех, кем восхищаются. Вы рассказали мне анекдот, позвольте и я отвечу вам тем же?
– Ну, валяй, – разрешил Геринг.
– На миссионера напали львы. Перед тем как грохнуться в обморок, он произносит короткую молитву: «Боже милостивый, преврати этих животных в набожных христиан!» Когда к миссионеру вернулось сознание, он увидел, что львы образовали вокруг него полукруг и молятся: «Господи Иисусе, приди к нам и будь нашим гостем! И благослови пищу нашу, которую ты нам послал!»
Толстяк криво усмехнулся:
– Забавный анекдот, но он совсем не к случаю. И какие обвинения вы могли бы предъявить мне, гауптштурмфюрер?
Егор лукаво прищурил глаза и заявил:
– Господин рейхсмаршал, вы – вне всяких подозрений и обвинений.
Геринг насмешливо погрозил ему пальцем:
– Юлишь, гауптштурмфюрер. И все же я настаиваю.
Однако Егор не сдался и на этот раз.
– Эта игра не для меня, господин рейхсмаршал, – сказал он. – Боюсь, что она может мне слишком дорого стоить.
– Клянусь тебе могилами моих стариков, что не разозлюсь и не сделаю тебе ничего плохого! – горячо заверил его Геринг. – Но при условии, что твои обвинения будут достаточно дерзкими и смогут меня развлечь.
– Что ж… – Егор едва заметно усмехнулся. – Я бы обвинил вас в покушении на жизнь фюрера.
Он ожидал, что челюсть рейхсмаршала отвалится от удивления, но тот лишь ухмыльнулся и уточнил:
– Прошлом или будущем?
– Настоящем, – сказал на это Егор.
– Ты хочешь сказать, что я убиваю фюрера прямо сейчас? – Геринг хмыкнул: – Однако!
– Я могу объяснить, господин рейхсмаршал, – сказал Егор, и в глазах его заполыхали желтые огоньки.
– Вряд ли у тебя получится, – вальяжно произнес Геринг. – В данный момент я сижу за карточным столиком, и в руках у меня не пистолет и не бомба, а бокал с бренди.
– Вам не обязательно убивать фюрера своими руками, господин рейхсмаршал. Вы вполне можете воспользоваться чужими услугами. Да вот хотя бы услугами лейб-медика фюрера, доктора Мореля.
И на этот раз Геринг ничем не выдал своего удивления.
– Так-так… – Он чуть склонил набок массивную голову и с любопытством посмотрел на Егора. – Интересно. С этого места давай подробнее.
– Хорошо. Насколько я могу судить, Морель лечит фюрера инъекциями амфетамина и других опасных лекарств, которые оказывают пагубное влияние на нервную систему человека и ведут к ее полному разрушению. Болезнь Паркинсона в тяжелейшей форме – это меньшее, чем грозит фюреру такое «лечение».
– И зачем такие сложности, когда проблему можно решить с помощью простого цианида? – деловито осведомился Геринг.
– Внезапная смерть фюрера всех насторожит. И убийца в этом случае, скорее всего, будет разоблачен. Именно поэтому Морель травит фюрера планомерно и постепенно.
Геринг прищурил тяжелые веки, обдумал слова Егора и заключил:
– В твоих словах есть логика, гауптштурмфюрер. Но для чего Морелю травить фюрера? Что он от этого выгадает?
Егор отпил бренди, отмечая, что опьянение его усугубилось, и ответил:
– Рискну предположить следующее. Морель действует по приказу какого-то очень высокопоставленного руководителя, рассчитывающего стать преемником Гитлера и занять его место. Наиболее вероятным высокопоставленным лицом в Германии, из тех, кто может реально претендовать на освободившееся место фюрера, являетесь вы.
На этот раз лицо рейхсмаршала слегка потемнело, а взгляд стал жестче и холоднее:
– Допустим. Но всем известно, что я терпеть не могу этого выскочку-«укольщика».
– В этом-то все и дело, – кивнул Егор. – Ваше враждебное отношение к Морелю – это всего лишь маскировка и тонкий способ превентивной защиты. Если дело выгорит и лейб-медика обвинят в убийстве, вы тут же заявите, что всегда ненавидели этого «докторишку», предостерегая доверчивого фюрера от проклятого «укольщика».
– А если на допросе он обвинит во всем меня?
– Тогда вы скажете, что проклятый коновал вас оговорил. И, зная вашу с ним вражду, все вам поверят. Так вы, по крайней мере, думаете. К тому же я уверен, что вы исключили саму возможность такого «оговора», поскольку доктор Морель умрет раньше, чем раскроет рот.
– Ты думаешь, я такой всесильный?
– Конечно. Кроме того, вы очень волевой, умный и предусмотрительный человек. Вы уверены, что предусмотрели все, но в любой, даже самой крепкой на вид, конструкции есть слабые места.
Теперь лицо Геринга стало багровым, а глаза налились кровью.
– И какое «слабое место» ты усмотрел у меня, гауптштурмфюрер? – хрипло спросил он.
Егор улыбнулся:
– А вот об этом, господин рейхсмаршал, я говорить не стану. Напомню лишь, что еще несколько месяцев назад я был тайным агентом Абвера.
– Из этого следует, что у тебя есть какая-то порочащая меня информация, и в случае чего ты сделаешь так, что она станет достоянием гласности. Я прав?
