Константин Якименко-Сегедский - Последняя мировая. История одного снайпера
Мои товарищи поджали головы под себя, прячась от снежной бури, но мне в маске всё было ни почём и я продолжал следить за вертолётом. Я всмотрелся ему в след и различил надпись на брюхе с латинской буквой впереди: U54. Что значило только одно: это был не наш вертолёт.
Вертолёт улетел дальше, а мы начали подниматься, отряхиваясь от налипшего снега.
— Это иностранный вертолёт. Я видел маркировку: U54, - сказал я, сворачивая маску.
— Значит, враг, — сделал вывод Вячеслав Михайлович.
— Но без вооружения. Странно, не правда ли?
— Нет, это разведчик, — сделал вывод полковник. — Осматривает территорию, измеряет уровень радиации. В общем, готовит плацдарм для выдвижения основных войск.
— Вот чёрт! Нужно было его сбить, пока была возможность! Жалко не использовали удобную позицию, — упрекал себя рядовой Василин.
— И хорошо, что не сбили!
— Это почему же? — не понял тот.
— Представь, какую облаву они учинили бы, если б ты промахнулся. Ну а если бы попал, то кто знает: может, накрыли бы нас ещё одной атомной бомбой. Им, кажется, это не сложно. Проснись, рядовой, в нашей ситуации единственный козырь — это внезапность и скрытность. Пока о нас никто не знает — мы живы и способны на действия, но если узнают, тогда нам останется только бежать отсюда, поджав хвосты.
— Слушай, что полковник говорит, и не возникай, — упрекнул солдата Вячеслав Михайлович. — Если бы не он, нас всех бы уже в живых не было!
Рядовой слегка притих, виновато опустив глаза:
— Извините, я лишь хотел отомстить.
— Месть не лучший напарник. Месть лишает бдительности и затмевает рассудок, что недопустимо для скрытных действий. Желание мстить хорошо лишь в атаке, когда бежишь не вражеский окоп — тогда не боишься ни пули, ни смерти. Ну а во всех остальных случаях держи её в кулаке, — наглядно сжал кулак командир перед собой, показав его солдату. — Это касается всех, — окинул он нас взглядом. — Ладно, хватит разговоров, идём дальше! Будем надеяться, вертолёт нас не заметил.
Он развернулся и пошёл дальше. Мы послушно последовали за ним.
Вскоре мы миновали линию высоковольтных столбов, направляясь по просёлочной дороге, вдоль которой были высажены редкие, но хоть как-то прикрывающие нас со стороны деревья. Впереди показалось несколько строений — я узнал областное управление газовой службы, обнесённое со всех сторон двухметровым забором. Труба котельной не дымила, следовательно, ожидать, что мы кого-то там встретим, не приходилось. Но город был уже совсем рядом, что после продолжительных переходов радовало отчасти. Отчасти — потому что мы не знали, что ожидало нас там: смерть или надежда? В любом случае, отчаиваться раньше времени мы не собирались.
Вдалеке показались загородные дома, некоторые довольно высокие — до десяти этажей. А не так далеко впереди — объездная дорога, полностью занесённая снегом. Я узнал её только потому, что почти каждое утро проезжал здесь на машине и знал эту местность довольно неплохо. Но вокруг — ни души, ни машины на горизонте. Хотя это и не странно: по таким сугробам проедешь разве что на снегоходе или на танке.
— Посмотрим, что мы найдём здесь, — кивнул в сторону здания газовой службы полковник, у которого возвышалась, похоже, ещё целая сорокаметровой высоты башня, обвешанная разнообразными антеннами. — Может, удастся воспользоваться передатчиком.
— Если он ещё работает, — добавил старик.
— Будем надеяться.
Подойдя ближе, мы заметили, что те окна, которые выходившие к городу, были разбиты. Похоже, это сказывались последствия взрывной волны.
Мы обогнули забор и вошли через распахнутые ворота. Во дворе стояло несколько экскаваторов и автокран, но всё было занесено снегом. Следов на снегу так же видно не было. Мы миновали склады и кое-какие вспомогательные сооружения, после чего вышли ко входу в трёхэтажное жёлтого цвета административное здание, у двери которого висела припорошенная снегом табличка, подтверждающая его государственную принадлежность.
— Зайдём внутрь, — указал полковник на парадную дверь и направился к ней напрямик.
Однако дверь оказалась запертой, а, к тому же бронированной, так что выломать её не представлялось возможным.
— Можно через разбитое окно, — предложил Евгений, показывая на целый ряд расположенных на первом этаже разбитых окон, через которые свободно гулял ветер. — Подождите, я открою.
— Что ж, вперёд, мы подождём, — кивнул командир.
Бывший машинист, а теперь партизан-ополченец, повесил за спину автомат и, опёршись одной ногой о выступ цоколя, ухватился за уцелевшую раму, подтянулся и осторожно влез в окно, стараясь не зацепить оставшиеся в проёме осколки стекла. Вскоре он исчез в темноте проёма.
Мы только молча улыбнулись, дивуясь, насколько легко мужчина средних лет влез в окно, даже не смотря на то, что оно располагалось довольно низко. Мы стали ждать, когда он откроет нам дверь, уже представляя, как посмеёмся вскоре с него.
За дверью кто-то завозился, похоже, Евгений нашёл, как открыть эту массивную дверь.
Но вдруг дверь с силой дёрнулась, словно что-то тяжёлое налегло на неё с той стороны. Послышался какой-то неопределённый крик. За дверью что-то завозилось. Там явно происходило что-то неладное.
Мы испуганно переглянулись. Я стоял ближе всех к окну, через которое влез минутой назад Евгений и вмиг понял, что что-то не так. Быстро перекинув винтовку через плечо, я бросился к окну. Но как только я влез вовнутрь, протиснувшись через сворки окна, резанула слух автоматная очередь. Сомнений быть не могло: это стрелял Евгений, но в кого?!
Я быстро выхватил пистолет, передёрнул затвор и выставил его перед собой. Следом за мной в окно полез полковник.
В комнате, куда мы пробрались, было довольно светло. Через разбитые окна проникал ощутимый сквозняк, поднимавший вверх песчинки ещё не слежавшегося снега. Они игриво извивались в воздухе в лучах солнечного света. Здесь почти всё было занесено снегом: больше — ближе к окнам, и совсем мало — у противоположной стены.
Спешно осмотревшись, я осторожно направился вперёд, в сторону двери, ведущей к входу, откуда прозвучали выстрелы. Полковник уже влез внутрь и, также вытащив пистолет, следовал за мной. Мы не спешили: было неизвестно, что произошло впереди, и мы совершенно не представляли себе, чего следовало ожидать уже за следующим дверным проёмом. А потому исходили из худшего, что, возможно, некий неизвестный, завладев автоматом нашего товарища, пустил его в ход.
За дверью послышалось чьё-то быстрое дыхание. Там, впереди было темно и нам потребовалось некоторое время, чтобы привыкли глаза.
Я опустился на колено и быстро выглянул из-за дверного косяка с изготовленным к стрельбе пистолетом. Но то, что я увидел за дверью, повергло меня в шок.
У стенки предбанника неподвижно лежал человек в куртке и штанах камуфляжной расцветки. Под ним растекалось во все стороны тёмное пятно. А напротив, почти неподвижно, застыл с автоматом в руках выделяющийся из темноты белым маскхалатом Евгений. Он сидел на полу и, похоже, дрожал. Дуло автомата упёрлось в пол, но всё ещё было направлено в сторону того мужика.
Я застыл в нерешительности: что-то уж слишком часто в последнее время мне приходилось видеть смерть. Я окинул взглядом помещение, убедившись, что вокруг больше никого нет.
Полковник увил всё это и, опустив пистолет, начал медленно приближаться к машинисту.
— Это я, Женя, не волнуйся, — издали обратился он к нему.
Евгений как-то безразлично обернулся на голос, делая уже более размеренные вдохи и выдохи. Глаза его были налиты слезами:
— Я УБИЛ его, — тихо произнёс он, — убил…
— Значит, так должно было случиться, — мягко говорил полковник, вынимая из обмякших рук оружие. — Тебе пришлось, а если бы не ты, тогда это сделал бы он. Не бери в голову, — присел он на колени, поставив автомат возле себя, по-дружески обхватив того за плечо.
— Он набросился на меня сзади… начал душить… а потом — я отбросил его назад и выхватил автомат… — говорил машинист, потирая рукой лоб. С его глаз стекали редкие, но крупные слёзы.
— Это война, здесь всякое бывает, — успокаивал его Сбруев, медленно подбирая нужные слова. — Мало кто к этому бывает готов, потому люди и теряют рассудок. Поплачь… поплачь, это помогает. Скоро ты привыкнешь к такому.
Жестом он указал мне на входную дверь, за которой ожидали ничего не ведающие товарищи.
Я понятливо кивнул и прошёл вперёд, аккуратно переступая через мёртвое тело. Я обвёл его мимолётным взглядом: правая нога неестественно подогнута под тело, лицо застыло в ужасной гримасе, а выпученные глаза упёрлись в противоположную стену. Можно было не проверять — тот был мёртв.
Я отодвинул затвор на двери и повернул щеколду замка. Дверь распахнулась наружу, давая солнечному свету путь внутрь.
