Александр Митич - Игра в поддавки
Тишина за дверью, и у нас тишина. Слышно, как временами потрескивает фитиль свечки. Одна треть уже сгорела. Когда сгорит вся, я зажгу новую, а когда прогорит и она, можно будет рискнуть высунуть нос на улицу. Для пробы. Рассветёт ещё не скоро, ночью бродить по Зоне мало кто отваживается, но я сейчас смелый. Наверное, это от трусости — понимаю, что оставаться здесь до утра ничуть не безопаснее. Чем раньше мы отсюда смоемся, тем лучше — жаль, нельзя это сделать прямо сейчас.
— Знаешь, — говорю Вычету шепотом, — а Зона, по-моему, тебя любит.
Он смотрит на меня непонимающе.
— Серьёзно, — говорю. — Ну гляди: мы вроде вне закона, а до сих пор живы и хорошо продвигаемся. Это раз. «Шнек» нам, точнее, тебе Зона подбросила — это два. Ведь ты его нашёл? Опять-таки Зона обозначила выброс, а потом отложила его, чтобы мы могли спокойно уйти от облавы. Это три. Позволила нам найти убежище — это четыре. Как тебе мой устный счёт?
— Ты тоже думаешь, что Зона заставила тебя тащить меня к Монолиту? — вопросом на вопрос отвечает Вычет.
— Я? Идиот я разве? Никогда не верил в сказки. Зов — чушь собачья. Просто я думаю, что ты Зоне по нраву. Может, потому что денег не хочешь, может, ещё почему, не знаю… Такое бывает, знаешь ли. И ты этого бойся, — говорю. — Были сказочно удачливые сталкеры, некоторых я знал, а почти все в конце концов в Зоне легли. Сволочь она — сначала любуется и бережёт, а потом хрясь — и хоронить даже некого.
— Как ребёнок, — улыбается Вычет. — Младенец и игрушка. Поиграет, а потом разобьёт.
— Во-во, как ребёнок. А ты его игрушка.
Улыбаясь ещё шире, Вычет качает головой. Он мне не верит. Но хоть улыбаться иногда начал — уже хорошо.
— Значит, ты думаешь, что Зона — существо? — спрашивает он. — А раз существо, то она и любить кого-то может?
— Откуда мне знать? — говорю. — Мне до сих пор просто выжить в ней хотелось и вернуться не пустым, а обобщения не по моей части. Насчёт существа ты научников поспрашивай, есть тут у них недалеко лаборатория, может, пересечёмся…
— Объект «Янтарь»? — проявляет осведомленность Вычет.
— Ага. Была бы тут нормальная местность — за час бы дошли прогулочным шагом.
— Мы пойдём туда?
— Если нас вынудят, мы ещё и не туда пойдём… Тс-с-с!
Вычет — умница — не издаёт ни звука. Спрашивает одними глазами — что, мол, такое?
Я тоже дыхание затаил. Послышалось? Нет, это шорох был. Шорох за дверью. Вот опять… Едва различимый шорох, но множественный.
— Тихо… — шепчу. — Слышишь? Кто-то мелкий. Но много.
— Эти, как их… бюргеры, что ли? — опасливо любопытствует Вычет.
Анекдот он ходячий. С бюргером я бы пива выпил, сосисок пожрал. А бюреров надо мочить — гадкие они твари. Не могу поверить, что их предки — люди. Скорее бюреры смахивают на горилл, только совсем небольших, мне по пояс, и безволосых. Ноги короткие, а руки, говорят, чудовищной силы. Нападают и поодиночке, и стаей. Ещё про них говорят, что умеют они предметы на расстоянии двигать, но сам я этого ни разу не видел и не знаю, верить ли. Одно в них хорошо: света они не любят, как морлоки уэллсовские.
И очень плохо, что почти вся ночь ещё впереди, долгая декабрьская ночь… На улице не спасёшься. Но свет у нас есть, и оружие есть, и дверь крепкая, авось продержимся. Надо продержаться. Помирать кому охота, а помирать с виной и того хуже. Я ведь Вычета в это дело втравил да ещё как старался.
Шорох слышнее стал, потом по двери что-то проскрежетало с той стороны неприятным таким скрежетом. Похоже, лапа когтистая, мощная. Бюреры это, конечно, больше некому.
— Они знают, что мы здесь? — еле слышно шепчет Вычет, а сам напряжён и дышать забыл. Глупый вопрос. Чего тут знать-то?
— Жди, — говорю, — мимо тебя твоё не пронесут, — а сам нет-нет, да и взгляну на вентиляционную решётку. Крысе не пролезть, бюреру тем более, но всё равно не нравится мне эта дыра за решёткой. Помнится, болтал кто-то в баре «Харчи» о мутировавших дождевых червях, а кто и что болтал — не помню, пьян был, да и года четыре как-никак с той поры прошло.
А воздух становится хуже — наверное, забита вентиляция. Это, пожалуй, к лучшему — хоть оттуда до нас не доберутся. Ничего, потерпим, время есть, а потом будет видно, что и как.
Жаль, нельзя закурить. Самое полезное для нормального человека, не лентяя, занятие — покурить, когда никакой работы нет. Сразу же откуда ни возьмись ощущение: не лодырничаешь, занят делом.
Удар в дверь заставляет Вычета подпрыгнуть. Но оружие у него наготове, а это главное. И руки у парня вроде не дрожат.
Новый гулкий удар, мощнее первого. Что хотите со мной делайте, но этот удар нанесён не лапой. А вот хрена вам, твари, с этой дверью вы не справитесь!
Третий удар заставляет стальную дверь чуть заметно выгнуться в нашу сторону. Чем они там бьют? Бревном, что ли? Быть того не может — негде разогнаться…
— Иди-ка включи-ка свет.
Чего уж теперь, пусть хоть светло будет. Страхуюсь от самой маловероятной случайности. Если дверь окажется слабее, чем я думал, и всё-таки рухнет, то ворвавшиеся твари будут хотя бы на недолгое время ослеплены, ну а дальше… убойную силу пули ещё никто не отменял, даже Зона.
Вычет исполняет требуемое. Ладно, подождём… Время на нашей стороне. Думайте, твари, думайте, как сделать из нас мясо. Соображайте, время идёт.
А свеча, пожалуй, зря горит. Потушу.
— Там! — кричит вдруг Вычет.
Твою мать! Железная решётка на вентиляционной отдушине ходит ходуном, дребезжит на ржавых винтах, а винтов-то всего два…
— Стрелять? — спрашивает Вычет.
— В кого? Там пусто.
Это телекинез, теперь я уверен. Значит, не врали сталкеры о бюрерах — они это умеют. Зябко как-то становится. Мы их только слышим, а учуять не можем, не берёт детектор живую массу сквозь стальную дверь, а они нас и услышали, и учуяли, и уже взялись донимать. Решётка-то им зачем?
— Голову береги, — говорю на всякий случай.
Вовремя.
Дзень! Ломая последний крепёжный винт, решётка летит, как нацеленная хорошим пинком, — и сразу становится темно. Прямое попадание. Твари целили не в нас, а в источник света. Люминесцентная трубка под потолком разлетается осколками, а свеча гаснет.
— Фонарики! Оба!
Свечу сперва в сторону вентиляционной отдушины — оттуда никто не лезет, как я и ожидал, — затем перевожу луч на дверь. Рядом Вычет с проклятиями копается в рюкзаке. Ага, нашёл свой фонарь-эспандер. Качай его, качай. Развивай мускулатуру кисти.
Вновь зажигаю свечу. Теперь лишний источник света нам не помешает, и нет смысла экономить. Прожить бы ещё несколько часов, за это время должен кончиться выброс. Потом придётся идти на прорыв, потому что бюреры — твари упорные в своих намерениях. Не силой возьмут, так измором.
И как подтверждение моих мыслей — долгая-долгая пауза. Лениво течёт ползучее время, капает минутами. Кап. Кап. За дверью тихо. Как не было ничего. Вычет недоуменно вертит головой, то и дело проверяет лучом жужжащего своего фонарика отдушину — не верит, что всё кончилось. Это правильно, я тоже не верю. Твари подземелий всегда голодны, они так просто не отступятся.
Почему они — телекинетики! — не могут заставить наши рюкзаки летать, стуча нам по головам, а автоматы саморазрядиться, я в общем-то догадываюсь. Чтобы взять, надо знать, где лежит. Хватать вещи наугад, не видя их, — чего доброго ментальный пупок надорвёшь. Бюреры осторожны — работали вслепую только с теми предметами, расположение которых хорошо знали. С вентиляционной решёткой и люминесцентной трубкой.
Но дверь крепка. Может, они всё-таки обломают о неё зубы?
И вдруг колесо на двери с тихим скрипом начинает медленно поворачиваться, выдвигая из пазов на косяке стальные стержни.
Однажды я держал новичка, затягиваемого «воронкой». Я и сам был тогда лопоухим желторотиком и лишь в теории знал, что по Зоне нельзя ходить в связке. Словом, позволил уговорить себя, дурак. Пошли, верёвкой обвязавшись. Альпинисты грёбаные. «Если друг оказался вдруг», ну и так далее. Дело было после заката, а ночью «воронку» увидеть так же трудно, как чёрную кошку в тёмной комнате. Почему на аномалию не среагировал детектор — до сих пор не знаю. Конечно, бывают особенные, нетипичные «воронки», но и детектор детектору рознь. Парень крикнул, упал на растрескавшийся асфальт и поехал, а я, сам не знаю как, успел набросить петлю верёвки на какую-то надолбу, что торчала из асфальта между нами, сам уперся в неё ногами и попытался остановить затягивание напарника в гравиконцентрат. Не остановил, лишь сильно замедлил. Потом одни старики говорили мне, что я молоток и ничего другого сделать всё равно не мог, зато хотя бы попытался, а другие называли меня дурачком, потому что парня я уже всё равно не мог спасти ни при каких обстоятельствах, только заставил помучиться. Не знаю, сколько времени я держал — может, минуту, а может, секунд десять-пятнадцать всего. Губу насквозь прокусил, ладони стёр в кровь. Потом увидел и услышал, как моему напарнику сломало верёвкой позвоночник, да и надолба начала крошиться — и тогда уже хотел резануть по верёвке, но нечем было достать нож… а потом парня затянуло глубже, и верёвка сама порвалась…
