Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу
«Лучше бы я была той девочкой из ноутбука! Давно бы уже погасла и ничего этого не видела!» – Ева остановилась и, чуть помешкав, сказала:
– Спасибо тебе, Сережа, но дальше я пойду сама, тут уж совсем недалеко.
Мужчина ухмыльнулся, щека со шрамом нервно дернулась. В глазах мелькнуло нечто, похожее на печаль.
– Да все я понимаю… и ты все понимаешь, – сказал он, развернулся и зашагал в сторону своей родной Павелецкой радиальной.
Ева подошла к посту. В переходе было безлюдно, если не считать двух угрюмых пограничников и странной парочки: мужчины среднего возраста и девчонки лет шестнадцати. Они сидели на разорванном ватнике, прислонившись к стене. Ева остановилась и внимательно посмотрела на мужчину. Было в нем что-то необычное, не свойственное жителям подземного мира: точно вовсе он и не из метро, а откуда-то из другой, чужеродной вселенной.
Вот девчонка его. Самая обыкновенная пацанка, приблудившаяся к сталкеру. В камуфляже и теплой куртке. Берцы на ней уже прилично раздолбаны. Сама не такая уж и красавица. Тонкие губы, узкий нос, бледная кожа. Белобрысая. Худощавая. Взгляд только острый и совсем недружелюбный, будто говорит: «Сучка, это мой парень! Что ты на него уставилась? Не смей! Он мой! Мой!!! И ничей больше!»
А он – совсем иной. Нет, с виду вроде бы обычный мужик. Только симпатичней среднего. Волосы темные, почти каштановые. Густые. Мощная шея. Мышцы прям выпирают из-под теплой одежды. И весь вид его вполне себе сталкерский, но какой-то слишком уж суровый. Бескомпромиссно строгий. Словно вопрошающий каждого: «Кто ты? И зачем здесь?»
И все же не это смущало Еву. Мало ли кого можно встретить в метро? Садисты, извращенцы, барыги, работяги, шлюхи, станционные хабалки, нищие – целый крысиный зверинец, живущий в полутьме, без солнечного света…
…да, в вечном сумраке, без света….
И тут девушку осенило: мужчина был загорелым. У большинства выживших, даже у южан, кожа приобрела бледноватый оттенок, а этот – будто срисован с картинки из какой-нибудь старой книжки.
Мужчина поднял глаза, прожег взглядом Еву и спросил:
– Вы в Ганзу?
– Да, – кивнула Ева.
– Случайно не на Игры?
– На Игры… – Ева сказала это скорее на автомате, нежели осознанно.
– Не хотите нас взять в напарники? Мы сильны и выносливы, можем попробовать победить.
Ева, покидая Новокузнецкую, совсем не озаботилась планом бегства. Она просто в спешке уходила от посланника Рейха. Вот сейчас перед ней – блокпост Ганзы. Филю, может быть, убили или задержали отморозки Басмача, а может, он уже несется по перегону и совсем скоро окажется на Павелецкой. От него ведь не так легко уйти. Прирожденный охотник с феноменальной интуицией. А загорелый незнакомец предложил отличную идею. Участвовать в Играх… Это, конечно, опасно. Но с другой стороны – движение по Кольцевой будет запрещено всем, кроме команд участников. И значит, Филя зависнет на Павелецкой. А с гонок, в конце концов, можно сойти и на половине дистанции. К тому же в кармане лежал чек на тысячу условных патронов, – хватит уплатить залог.
Ева уже хотела согласиться, но напоролась на неприязненный взгляд белобрысой девчонки.
– Извините, я спешу, – немного помедлив, произнесла Ева, а затем направилась к хмурым ганзейским пограничникам.
* * *Добежав примерно до середины перегона, Фольгер перешел на быстрый шаг, затем на медленный, а потом, выключив фонарик, и вовсе остановился. Согнувшись пополам, он тяжело дышал. Едкий пот заливал глаза и, стекая по щекам и носу, падал крупными каплями. Феликс чувствовал легкое головокружение. А еще ему хотелось лечь на рельсы и заснуть. И плевать на то, что в туннеле температура около нуля, а может, и ниже, плевать, что можно замерзнуть насмерть или очень сильно простудиться. Сейчас бы погрузиться в манящее небытие и навсегда избавиться от мира, полного кошмаров.
Немного отдышавшись, Фольгер встряхнулся, отгоняя сон, скинул с себя рюкзак, вынул из него на ощупь бутылку со сладкой водой, сделал несколько глотков. Да, если болезнь будет прогрессировать с такой скоростью, то смерть, пожалуй, придет в гости не через два месяца, а через пару недель. Включив фонарь, Феликс засунул бутылку обратно в рюкзак и, немного порывшись в нем, достал пробирку, наполовину заполненную порошком. Один умник из Полиса продал Фольгеру психостимулятор, помогающий преодолеть усталость и увеличивающий время между припадками. Однако врач честно предупредил, что лекарство со странным названием «Маёк», сделанное из смеси довоенных таблеток и засушенных растений, собранных на поверхности, хоть и дарит облегчение, приближает смерть. Феликс употреблял его несколько раз и только в экстремальных ситуациях, когда необходимо было быстро восстановить силы: после особенно сильных приступов, при встрече с крупными мутантами-хищниками или с кем похуже. С людьми, например.
Немного поразмыслив, Фольгер решил, что бегство Евы пока не форс-мажорное обстоятельство. Поэтому застегнул рюкзак, засунул пробирку во внутренний карман летной куртки и зашагал к Павелецкой. Он шел, ничего не опасаясь и изредка подсвечивая себе путь фонариком. Феликс привык блуждать в темноте, на ощупь, а туннель этот считал неопасным. Бывает, какие-нибудь твари прорываются с поверхности в перегоны, но за ними всегда отправляют поисковые группы. Да и вероятность того, что это случилось именно сегодня, невелика. Все равно жизнь медленно утекает из его тела. Так какая разница – месяцем позже или месяцем раньше?! Единственный вопрос, который он себе задавал, – зачем он куда-то идет. Не легче ли просто лечь на рельсы и умереть?
«Я иду потому, что иду. И плевать на мутантов, людей и себя», – ответил Фольгер, шагая во тьме. Близость смерти заражала азартом и нездоровой веселостью.
Примерно в ста метрах от выхода на станцию до ушей Феликса донесся чуть слышный шорох. Он остановился. Прислушался. Возможно, это был обман ощущений. Такое часто случается в туннелях. Бывает, идешь и слышишь посторонние звуки, и чудится, что на тебя вот-вот кинется какая-нибудь жуткая зверюга. А на самом деле ты один-одинешенек и никому на фиг не нужен. Но ведь бывает и наоборот, шагает бодро караванщик, ничего не подозревает, да и подозревать нечего. Вокруг тьма, тишь да гладь, и только бледное пятно фонаря блуждает по тюбингам. И станция уже совсем близко, и думает уставший барыга: вот сейчас он придет, снимет обувь, разложит вонючие отсыревшие носки возле костра и будет наслаждаться горячим грибным чаем с ВДНХ. И тут – грозный рык, блеск налитых кровью глаз, затяжной прыжок, выстрел, не достигший цели. Крик, полный отчаянья и ужаса, адская боль, хруст костей. И все. Нет караванщика. Случайные путники найдут, может быть, обглоданные останки. Это в лучшем случае. А так: очередной неудачник пропал без вести, навсегда сгинул во тьме подземного мира.
Феликс бесшумно извлек пистолет из кобуры, направил его туда, где, как ему казалось, должно находиться живое существо, и, резко нажав на кнопку, включил фонарь.
Луч света полоснул по сгорбленному уродцу, обнимавшему костлявыми руками какой-то грушевидный предмет. Существо, пронзительно взвизгнув, отпрянуло, ударившись головой о тюбинг.
– Кто такой? – Фольгер подошел вплотную к уродцу, поняв, что это один из бомжей Павелецкой, забредший в туннель.
Оборванец был слеп на один глаз, наполовину лыс, невероятно худ; грушевидный предмет в его руках оказался гитарой. Феликс ухмыльнулся: жалкое, мерзкое существо, так похожее на абсолютное большинство жителей метро. Отличие состояло разве что в том, что его внутреннее содержание соответствовало внешнему облику.
– Добрый человек, – взвизгнул уродец, – не свети! И не стреляй! Подай лучше патрошку на крысиную окрошку!
– Могу подать разве что пулю в лоб, – сказал Фольгер, – из гуманности. Чтоб прекратить твои страдания.
– Не-е-е! – существо вытянуло губы трубочкой. – Страдание – это жи-и-изнь! Без страдания нет жи-и-изни. Кто живет, тот страда-а-ает. Кто хочет жить, тот должен страдать. Ты ведь тоже страдаешь, потому что живешь. Убивать себя не х-о-о-очешь!
– Да ты прям буддист, вывернутый наизнанку, – засмеялся Фольгер. – Поумней да получше многих ублюдков будешь. Но все равно я тебе ни хрена не подам. Зачем тебе облегчать страдания, ведь без них нет жизни. Я прав?
Уродец обиженно проскулил что-то невнятное, но Феликс не стал его слушать, а спросил:
– Скажи мне, здесь проходила молодая женщина? Симпатичная. Среднего роста. Волосы у нее золотистые. Хотя ты в этих потемках цвет волос не увидишь, но все же: здесь кто-нибудь проходил? Может, час назад, может, полтора, а?
– Дашь патрошку на крысиную окрошку, – заморыш плотоядно сверкнул глазом, – скажу-у-у!
– Ах ты, выродок, торговаться решил, – Феликс засмеялся и с силой ткнул уродца в бельмо стволом пистолета, отчего тот застонал. – Я тебе подарю лишнее страдание – вот моя награда. Ты ведь любишь жизнь? Я дам тебе возможность прочувствовать и то и другое, ощутить радость бытия через невыносимые муки. Я ведь не убью тебя, я оставлю тебя жить. Жить и страдать, как ты любишь. Итак, сегодня кто-нибудь приходил с Новокузнецкой?
