Андрей Левицкий - Змееныш

Мазай взял котелок и направился по вершине холма в сторону дерева, шаркая, как старый дед, горбясь и кривясь. Испарения кровянки заворачивались вокруг незримым смерчем, клонили его к земле. Искоса глянул в сторону — кровосос уныло тащился следом. Мутант уже не прятался, понял, гад, что стрелять нечем, — но держался ниже по склону, чтобы не попасть под ядови­тые испарения.

Оказавшись метрах в трех от дерева, сталкер замер в нерешительности. На каком расстоянии кукловод ста­новится опасным, как далеко он может протянуть свои ветки? Точно не знает никто — а тот, кому довелось уз­нать, уже не расскажет.

Больше всего Мазая удивляла и отвращала бес­смысленность действий кукловода. Мутанты нападают, потому что голодны и злы. Контролеры берут людей под ментальный колпак, чтобы защититься или использо­вать вместо себя для какого-то дела. А зачем дереву лю­ди-куклы? Ведь оно — бездумное растение, корни да ствол с ветвями, что ему надо кроме воды, почвы и сол­нечного света?

Какая польза или какое удовольствие кукловоду за­ставлять людей плясать?

Один несчастный болтался на ветвях. Он напоминал мумию, одежда висела как на вешалке — но он был жив. Мазай отвернулся, посмотрел на кровососа. Тот не сводил с человека мучительно голодного взгляда, ожидая, когда Мазай покинет слишком опасную для мутанта область.

Сталкер продел руку под дужку котелка, повесив его на сгиб локтя, накинул капюшон, натянул на кулаки рукава и сжал края, чтобы скрыть любой участок кожи. Склонил голову к груди — и поковылял под деревом со всей скоростью, на которую был способен. Дыхание прерывалось, мучительный кашель рвался наружу, пе­ред глазами плыло.

Кровосос заскользил вперед, однако в метре от де­рева замер и поднял щупальца, пытаясь дотянуться до жертвы.

Гибкие упругие веточки зашарили по капюшону, по плечам, по спине, жадно иша голую кожу, чтобы присо­саться к ней, пробить плоть и слиться с нервными окон­чаниями. Мазай ковылял, пошатываясь. Самое сложное впереди — набрать воду надо под деревом, чтобы не дос­тал кровосос, — а для этого придется оголить ладонь и запястье, самое лакомое для кукловода место...

...Он не помнил, как добрался до костра. Огонь поч­ти потух, зола покрывала смятую траву. Мазай поставил котелок в центр кострища, подкинул собранный по до­роге сушняк, раздул огонь. Вода на стенках котелка за­шипела, испаряясь.

Кровосос завыл — протяжно, тоскливо. Чувствовал, что жертва пытается ускользнуть, да не мог понять, что она затеяла. Мазай видел обвисшую кожу на его морде, покрытую пигментными пятнами, — настоящий патри­арх кровососьего племени, аксакал! Сталкер принялся рвать красные листья и бросать в котелок. Вода там ус­пела немного нагреться.

Забеспокоившийся кровосос вылез из кустов и под­полз ближе, почти к самому краю зарослей. Разделен­ные полосой травы мутант и человек посмотрели друг на друга. Тварь пошевелила щупальцами, принюхиваясь, сделала нерешительный шаг вперед, но тут же отступила подальше. Мазай не выдержал и закашлялся.

Горло продрало, как наждаком, а в легкие будто же­лезных опилок насыпали. Перед глазами взорвались ис­кры, Мазай, открыв рот, шагнул к краю зарослей, наде­ясь глотнуть менее насыщенного ядом воздуха, кровь закапала с губы.

Оживившись, кровосос поспешил вперед — и Ма­зай попятился к костру. Разочарованный мутант оста­новился, пожирая жертву взглядом, вновь отошел не­много.

Сталкер опустил руку в котелок, чтобы сразу ощу­тить, когда отвар станет достаточно теплым. Его коло­тило в ознобе, голоса мертвых и живых вновь звучали со всех сторон, перекликались деревья на краю леса, кто-то страшный глухо бормотал в избушке, мертвенный шепот издавали волны реки. Мазай потряс головой, на­гнулся ниже над котелком. Листья окрасили воду в бу­рый цвет. Лесник говорил, под действием отвара чело­века совсем теряет контроль, царапает лицо, бьется в судорогах, и если отвар слишком крепок, спазм охваты­вает все тело, и ты гибнешь от удушья. Но если заварить недостаточно крепко, отвар не подействует...

Наконец Мазай решил: пора. Прихватив горячую дужку рукавом, он приподнял котелок, наклонил и стал лить бурую воду в рот, жадно глотая. Теплый отвар смягчал разодранное кашлем горло.

Кровосос зашевелился, подобрался ближе, недо­уменно посмотрел на пьющего человека, не выдержал — и полез в траву.

Мазай, откинув пустой котелок, стер с лица мокрые листья. С трудом распрямив ноги, будто спортсмен, вы­жимающий штангу, он побрел прочь от мутанта — вниз с холма. Надо выйти из зарослей кровянки, иначе конец...

Кровосос тащился за ним, шепча и постанывая. Он двигался с трудом, но все же догонял, ведь Мазай едва ковылял. Когда сталкер понял, что мутант совсем близко, то упал на бок и покатился вниз по склону. Тварь, вытя­нув щупальца и по-бабьи причитая, торопилась за ним.

Скатившись в низину, сталкер замер, лежа на спи­не. В глазах потемнело, и последнее, что увидел Мазай, было нечеловеческое лицо над ним, а последнее, что запомнил — холодные щупальца, приникшие к шее.

4

Змееныш нес по лесу ивовые ветки, нарезанные у ручья. Из гибкого ивняка он собирался сплести люльку в ветвях старого дуба, раскинувшего ветви над поляной недалеко от южного края Свалки. Выстлать дно мхом — и получится сносное укрытие, где можно прожить не­сколько дней. Минуло много времени с того дня, как исчез Мазай. Змееныш обживался в Зоне — он и раньше знал ее лучше всех обитателей Лесного Дома и окрест­ностей, теперь же иногда неделями не покидал леса, не встречал людей, подолгу не говорил, стал даже забывать некоторые слова, так что, когда ему все же приходилось вступать в беседу, он иногда замолкал, приоткрыв рот, хмурился, чем приводил собеседников в недоумение. По­сле всех событий, произошедших на холме с водонапор­ной башней, в душе его постепенно воцарялся покой.

Близился вечер, от деревьев протянулись длинные тени. Змееныш вышел на поляну и остановился, не дой­дя до дуба нескольких шагов. Одна из теней шевельну­лась... из-под куста поднялся псевдопес — совсем моло­дой, годовалый, но уже крупный, сильный. Верхняя гу­ба мутанта приподнялась, обнажив клыки, в горле зародился глухой рокот, перешедший в рычание. Змее­ныш замер, сжимая охапку прутьев. Псевдопес медлен­но приближался, пригнув голову, ступая по траве на по­лусогнутых напряженных лапах. Красная дымка злобы шла от него. «Узи» висел на спине, достать его человек не успел бы — стоит отпустить прутья, и мутант кинется на него, вцепится в горло.

Идея пришла внезапно. Хотя Змееныш обещал се­бе, что больше не будет пытаться влиять на мутантов, сейчас это был единственный выход. Он видел багровый комок злобы в сознании псевдопса. Комок почти цели­ком заполнил простой, неглубокий разум, который и сам напоминал ком, вернее, серый дымчатый клубок, сплетенный из бледных нитей воспоминаний и эмоций.

Змееныш мысленно потянулся к нему, дотронулся. Псевдопес вздрогнул, зарычал громче — и остановился. В круглых черных глазах мелькнуло недоумение. Это придало уверенности, Змееныш представил, как едва заметно поглаживает мутанта по голове. Красное свече­ние поблекло, сквозь него пробились слабые отблески любопытства... и дружелюбия. Тогда Змееныш осто­рожно, едва дыша, потянул за эти новые нити, раздувая интерес мутанта, гася злобу.

Старая самка, в прошлом году вырастившая помет, лежала под кустами желтой акации, невдалеке от стаи. Смутная тоска одолевала псевдособаку, она не понима­ла причины, но старалась держаться подальше от других самок, у которых еще оставались щенки. Иногда она вслушивалась в голоса своего последнего, уже успевше­го подрасти приплода, почти взрослых псевдопсов — хотя всех прошлых, которых рожала на протяжении жизни, давно забыла. Все они постепенно вливатись в стаю, и сейчас она бы не смогла определить, кто из сам­цов и самок были ее детьми... Кроме последних пяти.

От большого дуба, растущего на краю поляны, до­несся знакомый скулеж, и самка подняла голову. Некоторое время она напряженно вслушивалась, потом вско­чила и пошла на голос, прихрамывая.

В просвете между кустами самка увидела, как, сце­пившись, катаются по опушке псевдопес и человек.

Самка напряглась, шерсть на затылке встала дыбом. Ребенка обижают! Она пошла дальше, выбралась на по­ляну. Молодой мутант повизгивал и скулил. Самка за­рычала, припала к земле грудью, готовясь прыгнуть.

Человек вскрикнул, переворачиваясь, мелькнула рыжая спина псевдопса — тот перелетел через голову и упал в траву. Собака с недоумением посмотрела на них, закрыла пасть, постояла, затем легла и, положив на ла­пы большую голову с сединой в бровях, стала наблюдать за игрой человека и мутанта. Те резвились, как двухме­сячные щенки. Ее сын весело скулил, чужак повизгивал, как собака, и самка, не сводя с них темных глаз, удовле­творенно заурчала, вновь испытав подзабытое уже чув­ство радости за детей.