Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

Впрочем, ты-то ведь не в Ратном жить будешь, а в крепости, где Младшая стража. А там начальствует боярыня Анна Павловна. И скажу тебе, Аринушка, не только над бабами начальствует. Как уж у нее так выходит, не знаю, а только и мужи смысленные, даже и воинского звания, ей поперек стараются не идти. Строга, нет слов, строга, но и справедлива, и милосердна, отроки ее чуть не как святую почитают.

— Выходит, что почти все вятшие люди у вас — Михайловы родственники?

— Выходит, что так.

— А сам Михайла? Необычный он какой-то. Давеча про татей объяснял, как будто бы сам в разбойной ватаге обретался, да не один год.

— Хе-хе… это он может! Он тебе так же и про князей расскажет, и про старцев ученых… да хоть про девок гулящих, хотя сам, как ты понимаешь, ни в одном из сих достоинств не состоял. — Илья сделал строгое лицо и назидательно вздел к небесам указательный палец. — Наука книжная — великое дело! А Михайла ее насквозь превзошел!

— Так книжной науке учиться надо, — заинтересованно заметила Аринка. — Неужто в Ратном такие наставники есть?

— У-у-у, это у нас, как нигде! Один отец Михаил чего стоит! Святой, истинно святой! Постами и молитвенными бдениями себя изнуряет, порой и излишне, погани языческой, как истинный воин Христов, противостоит, детишек наукам учит. Да если б только он Михайлу учил! Есть у нас еще… — Илья неожиданно заткнулся, словно чуть не ляпнул то, о чем следовало молчать, но потом бодренько продолжил: — Вот, к примеру, Андрюха Немой Михайлу сызмальства воинскому делу учит.

— А почему он не женат?

— Кто, Михайла?

— Да нет, Андрей.

— Ну… как тебе сказать… тут дело такое… — Илья на некоторое время примолк. — Ты ведь и сама, Аринушка, не знаешь, как удачно опекуна выбрала. Ты не смотри, что Андрюха безгласен да увечен, сестренки-то твои враз к нему привыкли. Детишки — они такие, будь даже у нашего Бурея дети, и то бы батюшку самым красивым да ласковым считали.

— А кто такой Бурей?

— Хе-хе… да есть у нас один… красавец писаный, ни в сказке сказать ни пером описать. Горбун. Бабы от одного его взгляда столбенеют. Вот и от Андрюхи тоже шарахаются…

— Так что ж ты Андрея с каким-то уродом равняешь? — не удержалась Аринка, задетая тем, как Илья это сказал. — С чего бы от него-то шарахаться? Он же добрый. А увечья… Мало ли воинов шрамами изуродовано, у Михайлы и то уже есть…

Илья поглядел на нее внимательно, усмехнулся:

— Правда твоя, Аринушка! Только вот ты это увидела, а другие и замечать не желают. Ну да это я так, к слову просто пришлось.

Так вот, об Андрюхе. Он ведь тоже из рода Лисовинов будет. Родство, правда, дальнее, но живет он в доме сотника Корнея как свой, семейный. Вернее, жил, сейчас-то он в крепость перебрался, наставничать в Младшей страже. Но случись что — на защиту твою и всего твоего семейства поднимется самая страшная сила в Погорынье во главе с самим сотником Корнеем. А это имя не только в Ратном уважением пользуется, но и язычников по лесам трепетать заставляет…

Слушая все это, Аринка хоть виду и не подавала, но чувствовала — не договаривает что-то обозный старшина. Уж больно часто разговор в сторону уводит и от вопросов, совершенно невинных и естественных, уклоняется. Неспроста это. То ли не хотел рассказывать какие-то подробности чужому человеку, то ли просто боялся. И все больше и больше склонялась к мысли, что он именно боялся. Не то чтобы дрожал от страха, но так… опасался. Для проверки своей догадки спросила:

— А к старым богам, славянским, у вас как относятся?

— Ну ты, баба… — Илья оглянулся, будто опасался, что их подслушают. — Ты лучше кого другого об этом спрашивай, да поосторожнее, не первого попавшегося.

Так Аринка ничего толком и не узнала: ни про жизнь женщин в воинском поселении, ни про Андрея. Одно только стало понятно — есть у них там нечто такое… ну как у нее с бабкой было — посторонним знать незачем.

А мысли продолжали одолевать.

«Ну вот, сколько времени языком чесал, а ничего путного так и не сказал. Хотя… если вспомнить да подумать как следует, как батюшка и Фома учили, не так уж и мало я узнала. Перво-наперво, поосторожнее мне надо быть с расспросами. С Андреем тоже что-то не совсем понятное… Не зря Илья разговор в сторону увел, когда я его спросила. Но все равно — правильно я Андрею опекунством поклонилась, как толкнул меня кто. Ведь не ошиблась же! И воин он из лучших, и из рода самого видного… Ой, это что ж выходит-то: и мы теперь хоть каким-то боком к роду Лисовинов прилепимся? А если и он решит, что я из-за этого только… Конечно, Грине поддержка в делах-то какая будет! И за девчонок можно не беспокоиться — у них теперь дядька Андрей есть. Андрей… А может, он не только у девчонок есть, но и у меня будет… хоть когда-нибудь… Ведь и не рассчитывала я тогда ничего — даже и понять не успела, что творю. А если бы он женат оказался, что бы я теперь с собой делала? Господи, и о чем я тогда думала? Ой, да ни о чем… Больше двух лет помыслить не могла, что хоть кого-то вместо Фомы встречу, а тут, ничего о нем толком не зная, словно в прорубь рухнула. И уже ничего с этим поделать не могу… да и не хочу. Господи, Пресвятая Богородица… и все Светлые Боги, помогите нам с ним друг друга обрести».

Ворочаясь в ту ночь на телеге, Аринка снова и снова вспоминала все то немногое, что сказал про Андрея Илья, и решила, что непременно еще поговорит с обозным старшиной. Человек он вроде как болтливый, не злой, да и проговаривается, бывает. А еще прикидывала, что и как ей придется делать на новом месте, как станет она устраивать быт свой и своих родных, обдумывала предстоящие хозяйственные хлопоты. И пыталась прогнать внезапно появившуюся мысль о том, что судьба дает ей возможность как-то изменить свою жизнь. Казалось бы, все в бабьей доле предусмотрено, налажено, заповедано поколениями предков — какие там изменения, что менять-то? А ведь все два с половиной года, прошедшие после смерти Фомы, не покидало ее ощущение никчемности своего бытия, постоянно грызло и не давало опять выйти замуж и на этом успокоиться. Да и не думала Аринка, что сможет после Фомы кого-то еще полюбить, а без любви — не хотела. Терзалась из-за этого порой, сама себя убедить пыталась, что блажь это — живут же другие, ни о чем таком даже не помышляют, а дети пойдут — не до любви будет, не до раздумий о смысле своего бытия, но… легче было в полынью головой кинуться, чем против себя пойти! Уж такая уродилась, наверное… Спасибо, батюшка с матушкой не неволили, единого раза не попрекнули, хоть видела — переживают за то, что их дочь любимая себя словно заживо похоронила. Ведь бабий век-то короткий, и так уже не девочка — долго ли еще на нее глядеть будут? Вокруг девок молодых полно… Может, теперь, на новом месте, в окружении других, таких странных и непривычных людей, рядом с человеком, о котором она сейчас постоянно думала и который стал таким родным и близким, поймет она, в чем оно — ее жизненное предназначение.