Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

За два с половиной года она отвыкла смотреть на мужей женским взглядом, никого рядом с собой после Фомы видеть не хотела, думала уже — навсегда это теперь. А тут вдруг глаза Андреевы. И такие нежность и боль, скрытые даже от него самого, там увиделись… Утонула, пропала в единый миг и поняла: не сможет уже его забыть.

«Господи! Да зачем же я вылезла тогда с этим опекунством?.. Ведь как брата старшего о помощи просила, а разве теперь смогу на него как на брата смотреть?»

Неожиданно рядом раздался топот копыт, и с высоты седла прозвучал голос Михайлы:

— Заплутала? Стан в той стороне. Тебя проводить?

Аринка в ответ мотнула головой, дескать, не надо, повернулась и побрела в ту сторону, в которую указал Михайла.

«Что это со мной? Совсем я ума лишилась, что ли? Андрей… не ко времени ведь совсем… но уже не изменить ничего, не в моей власти… Что же он за человек-то? Душа трепетная, а с мальчишкой так… Ну подумаешь, языком чесал. Да и со мной… То вроде бы вступился, а потом вдруг глянул-то как! Или осерчал, что я подглядывала? Воины… Не поймешь их, все у них по-своему».

Вечером Андрей был, как всегда, спокоен, осторожен с девчонками, вежлив с Ариной, как будто ничего не произошло, а она только о нем думала. Словно спасением и опорой после всех бед и потерь стала для нее эта нежданная нежность, растопившая заледеневшую когда-то душу, открывая ее для новой любви, давая надежду на будущее. И заглушая тот страх, который она ощутила, когда увидела, как Андрей заносит нож над лежащим отроком.

Впрочем, долго мучиться этими мыслями Арине не позволил старшина Михаил. В тот же вечер после ужина он подошел к их костру, вежливо попросил разрешения присесть, одарил Стешку и Феньку маленьким туеском с медом, вопросительно глянул на Андрея, а потом обратился к Арине:

— Ты сегодня случайно, — Михаил выделил голосом слово «случайно», — увидела то, что тебе не понравилось и даже напугало. Ну это и любого человека, незнакомого с нашими обычаями, напугало бы. Однако, если бы ты смотрела внимательно, многое бы тебе увиделось по-иному. — Михаил прервался так, что Арине стало понятно — он ждет от нее вопроса.

— Внимательно? А что я должна была увидеть?

— Ну во-первых, ты могла заметить, что Андрей этому трепачу по языку не боевым оружием чиркнул, а обыденным ножом. То, что порезал он ему язык совсем не глубоко, ты, конечно, издалека не разобрала бы, но уж хозяйственный нож от засапожника с такого расстояния отличить можно. Еще совершенно ясно видно было то, что наказуемый был в доспехе, а значит, Петькины пинки для него обидны, но не очень болезненны и уж совсем не опасны для здоровья. Ведь так? — Михаил почему-то задал этот вопрос Арине, а не Андрею, который мог бы подтвердить сказанное со знанием дела. Арина в ответ утвердительно склонила голову.

«Так-то оно так, но… После твоего объяснения я это ясно вижу, а вот чтобы самой заметить такие мелочи, надо в вашем воинском поселении вырасти. Или просто долго жить. Хотя для вас это вовсе и не мелочи».

— Ну и третье. Правда, чтоб это понять, надо помнить, что наказывали-то учеников, а воин Андрей у них наставником. Он единым махом прекратил наказание, но так, что все всем стало понятно и на будущее расхотелось злословием грешить.

Только сейчас почему-то подумалось, хоть и знала уже об этом со слов Гриньки:

«Андрей — наставник? Как же он их учит, безгласный-то? Да вот так и учит, на вид страшно, а на самом деле…»

Но в нее словно бес вселился — тот самый, что вечно баб за язык не ко времени дергает. Да и с отроком же разговаривала, не со взрослым воином, вот и не смогла удержаться, чтобы не проговорить вслух все сомнения, что душу точили.

— А если бы не рассчитал и резанул чуть сильнее, чем надо? Или рука дрогнула бы? Или у парня от испуга сердце зашлось — ведь отрок еще?

— Это у воина-то рука дрогнула? — Михаил глянул на Аринку так, будто она сморозила невесть какую глупость. — Ты, когда прядешь, мимо веретена рукой промахиваешься? А когда лук режешь, по пальцам себе ножом часто попадаешь? А ведь от твоей ловкости, что в прядении, что на кухне, жизнь твоя не зависит. У воина же от мгновения, от расстояния в толщину волоса зависит именно жизнь! Так что силу соизмерять… да об этом даже и задумываться странно. Если от кого-то из воинов услышишь, что он мухе на лету может ноги отрубить, то не думай, что хвастается. Скорее всего, так и делал. Искусство воина во всяких, порой самых неожиданных делах проявляется. Ну а насчет «сердце бы зашлось»… ты что, думаешь, мы здоровье учеников своих не проверяем? Хлипких в воинское учение не берут.

Михаил немного помолчал, а потом заговорил о другом, вроде бы к предыдущему разговору отношения не имеющем.

— Есть у франкских бояр такой обычай: время от времени собираются они в каком-либо месте для соревнования в воинском искусстве. Называется это у них «турнир», а самих бояр франки по-своему величают «шевалье». Сражаются на тупом оружии, хотя и в полную силу, так что бывают и убитые, и покалеченные. Но немного. А победителей в тех турнирах чествуют и награждают, и уважением они пользуются великим. Впрочем, это не только у франков в обычае. И у германцев риттеры так соревнуются, и у саксов — найты… не в том суть — в каждом языке для боярина, благородного воина, свое название. Но есть на этих турнирах одно интересное правило: перед началом все участники выставляют на длинной скамье свои шлемы. И если кто-то из них злоязычием своим оскорбил женщину боярских кровей, ей достаточно просто подойти и положить руку на шлем виновного. И тогда того бесчестят: сажают его вместо коня верхом на забор, а щит его надевают ему на руку вверх ногами, так что его знамя, на щите изображенное, оказывается перевернутым. Потом изгоняют с турнира с позором, и никто из бояр его уже ровней себе не посчитает, напротив, будут всячески поносить и презирать.

Мы, конечно, не франки, турниров у нас нет, однако обычаи благородных воинов в разных местах у людей разных языков и верований отличаются не сильно. Это не случайно: для воина его женщина — не просто жена, а если угодно — боевой товарищ, прикрывающий спину от опасностей. В обычное время женщина как женщина, но случись беда, наши женщины и топором махнуть сумеют, и многие из лука не промахнутся, а в последнее время с малых лет учатся из самострела стрелять. Главное же, если что с воином случится — все ведь под Богом ходим, — есть у нас уверенность, что наших женщин наши товарищи защитят и в обиду не дадут. А от франков мы отличаемся тем, что бережем всех своих женщин, и неважно, боярского они рода или нет. Вот этому наставник Андрей не одного этого болтуна, а всех отроков поучил, да так, что на всю жизнь запомнили. — Михаил еще немного помолчал, а потом уже другим, каким-то усталым голосом добавил: — Воинское учение порой бывает жестоко, непривычному глазу может показаться страшным, но оно очень точно, недвусмысленно и являет собой не выдумку наставников, а опыт многих и многих поколений воинов, добытый кровью. В воинском учении все важно и все имеет смысл.