Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Давай сука! Давай едь, колымага ты, ржавая! Прошу тебя едь…
Мольбы прервал оглушительный взрыв под правым траком, гусеница с лязгом слетела и пылающий танк завертелся, как волчок на одном месте, пока не завалился на бок. Чак был в сознании, но ничего не понимал, потянувшись к засовам люка, он с ужасом увидел изуродованную левую руку с остатками пальцев, из разодранных ран хлестала кров, безымянный палец висел на лоскутах кожи. Правая рука была обожжена и кожа вздыбилась на ней пузырями, ноги не чувствовались. Громко крича, Зит одёрнул засов, люк отворился и в лицо пахнуло прохладным воздухом, словно он вылезал из духовки. Хватаясь изуродованными руками, он с трудом вывалился наружу, как мешок, кровь из ран забрызгала лицо и глаза.
Он лежал на траве, рядом полыхал танк, обдавая его жаром и вонью горящей солярки, из разорванной кисти хлестала кровь, дышать было тяжело и каждый вздох сопровождался мерзким кашлем. Чак посмотрел на небо, таким не видел он его ни разу, мягким, как перина подушки, облака были так низко, казалось, что если протянуть руку к небу, то можно ухватиться за его край и спастись, выжить. Он бредил.
"Не хочу, не хочу, не буду, не надо, я хочу ещё, ещё немного, я не увидел её вновь, пожалуйста, умоляю, не надо!"– вопил он, не понимая своих слов. Облака были так близко, спасение так рядом, кто-то склонился над ним, но в мутнеющих глазах, отражались лишь облака.
Глава 22
Чак очнулся спустя пять дней, врачи долго боролись за его жизнь, латая его, как изорванную рубаху, а латать было, что. На его теле не было живого места, он был весь обожжён, на его левой руке не хватало двух пальцев. Врачи с трудом вытянули его из хватких лап смерти. И по всей видимости, сам Зит пытался, что есть сил вернуться в этот мир. Сумасшедшее желание вновь увидеть объект его чувств двигало им, давала силы и стойкость. А между тем, сам объект его любви был все эти дни рядом с ним. Китти всё свободное время сидела у его койки, пыталась разговаривать с ним и помогала врачам. Во время бомбёжек девушка вместе с санитарами спускала его койку в подвал. Каждый раз, как она приходила к нему, Китти рассказывала ему новости, делилась впечатлениями и радостями. С каждой минутой она понимала, что привязана к нему не меньше, чем он к ней. В один из вечеров к нему зашёл Маунд, он надеялся встретить у койки Китти, но та ушла минутой раньше. Маунд остался и посидев рядом с капитаном пару минут, заявил врачам "Он выкарабкается, этот сукин сын очень живучий".
И он выкарабкался.
Чак открыл глаза и оглянулся по сторонам, палата была пуста, стоял стойки спиртовой запах, вперемешку с едкой пылью, потрескавшиеся стены уныло смотрели на него в ответ. Из рук торчали капельницы, кисть левой руки была затянута повязкой из свежего бинта, под ней чётко просматривалась изуродованная ладонь. Он тут же вспомнил, как в мерцании красных ламп, болтались висящие на коже срезанные пальцы, от неприятного воспоминания тело вздрогнуло. Ноги страшно ныли, давящая боль в груди мешала дыханию, а пересохшие губы все истрескались. В этот момент он чувствовал себя уродливым и мерзким, обрубком. Но, осмотрев себя под одеялом, с облегчением убедился, что лишился лишь нескольких пальцев, все остальные конечности были на месте, но сплошь в ссадинах и ожогах. Спустя пару минут, к нему вернулось знакомое чувство голода. Чак даже обрадовался ему, ведь только живые хотят есть. Значит он, точно жив.
"Я жив! Что смерть, я опять обманул тебя, но в этот раз ты меня потрепала, в следующий раз ты мне вряд ли простишь такой дерзости. Ужас, как же всё болит, всюду бинты, всюду раны, видимо кто-то очень постарался, спасибо ему огромное. Ух, хорошо хоть ноги на месте, да и руки вроде целые, кроме одной, м-да, пальцы мои пальцы, я буду скучать по вам. Я сумасшедший, но я прорвался".
Чак с огромным трудом поднялся с койки и, вытащив торчащие из рук иглы капельниц, неуверенно опёрся на ноги, которые вот-вот могли подогнуться. С усилием делая неуверенные шаги, он, опираясь на стену руками, продвигался к окну. Всюду лежали окровавленные бинты, шприцы и пустые колбы из под лекарств. Зит вдыхал пропахший медикаментами, слежавшийся воздух госпиталя, шаги его становились уверенней и он подошёл к окну.
Открылся страшный вид сожжённого города, сотни разрушенных и опалённых домов, среди них зияли огромные воронки, кругом были руины. Этот город принял на себя не слабый удар, всей мощи медивской армии, но выстоял. Чак не знал, что произошло и какое положение в осаждённом гарнизоне. Он лишь смотрел, на надоевший пейзаж войны, пейзаж смерти и пустоши, пейзаж людской злобы и людского прогресса. Это была пустыня, искусственная пустыня, протянувшаяся от Муринии до Фавии, пустыня из пустых городов, сожжённых земель и бесконечных могил. Пустыня людского горя и слез, тысячи квадратных километров разрухи и боли.
Чак смотрел взором полном грусти и печали, он подумал, что было бы просто здорово проснуться утром, и понять, что это был лишь кошмар, обычный ночной кошмар, который бы забылся к обеду. Но увы это была реальность.
– С возращением, танкист, – раздался хрипловатый голос из-за спины. – Ты уже ходишь, это прекрасно, я вообще думал, что ты на всю жизнь инвалидом останешься, если конечно же сможешь выжить.
Чак повернул болезненную шею, и тут же почувствовал, как с болью натягивается обожжённая кожа на плече. В дверях стоял невысокого роста мужичок, щуплый и костлявый с морщинистым, угловатым лицом с редкими седыми волосами, что свисали по обе стороны лысины. Под его белым, изрядно испачканном, халате виднелась серая полевая форма.
– А я очень вредный человек, от таких тяжело избавиться. Я, как эпидемия, всегда возвращаюсь. А вы кто?
– Я тот человек, который играл в карты со смертью, а на кону были вы. Как видите я тот ещё шулер! Но дело было, и вправду, непростое, я из вас вытащил столько железа, что мог бы выковать молоток, но кузнец из меня так себе. Зато как показывает практика, врач я не плохой.
Глаза пожилого врача были настолько усталыми, что порой казалось они вот вот сомкнуться. По свежим пятнам крови было понятно, что он
