Сергей Кусков - Золотая планета

— А Полигон? — возразил я.

— О, Полигон! — Сеньора воздела глаза к небу. — Не путай, Полигон — это испытание на прочность! Проверка, как ты училась, что можешь! Он одним фактом своего присутствия объясняет тем, кто относится к дисциплинам без должного уважения: от того, что они сейчас усвоят, будет зависеть, сдохнут они, или же будут жить дальше.

Там гибнут, да, но это — оправданные потери, заложенные изначально в саму идею корпуса. Прошедшие его девочки учатся еще два года, но при этом уже знают, что их ждет, знают, как и к чему готовиться, и на что обращать особое внимание. Ты можешь филонить в школе или универе, но здесь лень и невнимательность — сестры слова «самоубийство». Это главная идея Полигона и от нее корпус никогда не откажется, каковы бы ни были на нем потери.

— Понятно, но зачем тогда эта утка вообще? Что гибнет до половины воспитанниц еще до него? Какой в ней смысл?

Сеньора подалась вперед.

— Чтобы те, кто идет к нам из приютов, кто собирается сдавать тесты и мечтает стать хранителем, чтобы все эти девочки знали — они могут умереть!

Пауза.

— Это важно, Хуан Шимановский, знать, что смерть рядом, — усмехнулась она мне в лицо, глаза ее сверкнули. — Далеко не все выдерживают это осознание. Ради них, тех, кто не выдержит, и вбрасывается эта утка, и поддерживается из года в год. Чтобы выявить их на ранней стадии, пока можно просто взять и отправить их назад в приют. Им не место среди нас!

— Ты готов умереть? В любой момент, хоть прямо сейчас? — задала она вопрос в лоб.

Я опустил глаза в столешницу. К такому повороту и к такому вопросу готов не был.

— Не торопись отвечать, мальчик, подумай. Я не тороплю. Это важный, САМЫЙ важный вопрос, от которого зависит, возьмем ли мы тебя. В армии, в бою, у тебя есть возможность спастись. Уйти с линии огня, отступить, пригнуться. Там идет твой спор с судьбой, и даже в безнадежной ситуации есть вероятность, что ты выживешь. У нас этой вероятности нет. Ты видишь перед собой дуло вражеской винтовки, но ты не можешь отклониться от выстрела. Потому, что сзади человек, которого ты ПОКЛЯЛСЯ защищать, ПОКЛЯЛСЯ умереть вместо него, и теперь ОБЯЗАН сделать это!

Посиди, подумай, Хуан. И не смей врать, ни себе, ни тем более мне — я пойму ложь. Сможешь ли ты умереть, зная, что можешь спастись? Сможешь ли не уйти в сторону?

Да, у нас неприкосновенность. Да, мы получаем поболее высокооплачиваемых менеджеров и специалистов. Да, у нас сумасшедшие льготы и личная вассальная клятва…

…НО ВСЕ ЭТО НЕ ДАЕТСЯ ПРОСТО ТАК, Хуан. Всему своя цена.

Я сидел, думал. Сеньора не торопила, показно занимаясь своими делами, словно забыв о моем существовании. Она задала главный вопрос, самый главный в моей жизни. И я не могу соврать, даже самому себе, но совсем не потому, что она это поймет.

В этот момент все школьные разборки померкли, ушли на второй план. Кампос? Кто такой Кампос? Бандюк с замашками интеллигента! Отброс общества! Сейчас речь шла о куда более важном, чем он. Даже о более важном, чем девочка Бэль и отношения с нею.

Меня возьмут, я почувствовал это по настроению сеньоры. Она определенно хочет взять меня. Но вот подойду ли я им?

Я закрыл глаза и увидел перед собой ее величество. Она смотрела на меня с нежностью, почти материнской заботой, ведя пальцем по фиолетовой отметине на лице.

— Все в порядке?

Мой вялый ответ. И новое:

— Сильно достают?

Да, достают, и сильно. Но какое дело до этого вам, ваше высокое величество? Где вы — а где мы!

— Держись, скоро легче станет. Обещаю! — и добрая обнадеживающая улыбка.

Она сдержит слово, я знаю. Ее ставленница, министр образования, будет лютовать, что-то обязательно сотворит в ближайшем будущем. Судя по глазам — обязательно сотворит. Чистка в ДБ уже началась, сети гудят об этом не умолкая, прижучили уже многих высокопоставленных отморозков. И даже Кампосов к ногтю прижали. Условный срок хоть и условный, но это — на всю жизнь, и плевать на так называемое «всесилие папочки».

Она сделает. Она может. Просто она — одна в огромном мире. А что может одна усталая женщина в стомиллионной стране, огромной космической империи, пусть даже и королева?

— Я готов, — услышал я свой голос. — Готов умереть за ее величество. Не уйду с линии огня.

Сеньора Тьерри с видимым облегчением вздохнула.

— Ну, вот и славненько!

— Кстати, не думай, что времена изменились и с ними изменилась… Ну, скажем так, смертность в нашей работе. Ничего подобного! За последние десять лет погибло более шестидесяти человек. Шесть человек в год — это мало?

Я задумчиво покачал головой.

— Наверное, нет. Но это ведь средняя цифра?

— Но получается немало, правда? И это только боевые потери!

— А есть и небоевые? — уцепился я за фразу. Она нехотя вздохнула и сдула со лба выбившийся локон.

— Разумеется. Тебе, наверное, известно, что у нас жуткая дисциплина? — Я кивнул. — Настолько, что в некоторых тюрьмах порядки легче. Кстати, тебя это тоже касается: никаких поблажек и скидок не получишь, несмотря ни на пол, ни на возраст, ни на имеющийся в отличие от наших малолеток жизненный багаж. Будешь наравне со всеми, бесправным кадетом, не могущим вякнуть свое мнение. Так что подумай лишний раз, нужно ли тебе это…

Я подумал. Быть взрослым дядей наравне с двенадцатилетними девчушками, иметь те же самые права и выполнять те же приказы, отдаваемые тем же презрительным тоном? Презрительным, а как же иначе! Это своего рода армия, хоть и особое подразделение, а сержанты везде одинаковы, во всем мире.

«Да, пацан, попал ты!» — тут же вякнул внутренний голос.

«Но ведь знал, на что шел, когда шел?» — осадил я его.

«Знал…» — нехотя признался тот.

Я кивнул.

— Я отдаю себе в этом отчет, сеньора. Но ведь я — не мелюзга, и моя подготовка не затянется.

— Это почему же? — глаза выдавали, что она старается не рассмеяться.

— У меня уже есть база. Пускай не такая, как у ваших полноправных бойцов, но думаю, мне будет легче даваться то, на чем застрянут малолетки. Мне кажется, мое обучение займет максимум два года, тогда как они тратят пять. Я не прав?

Сеньора полковник вздохнула, достала из ящика новую сигарету, подкурила и выпустила вверх струю дыма.

— Проблема в том, что ты при всем своем багаже никогда не догонишь их. Если бы мы взяли тебя лет в тринадцать…