Проклятие Шалиона - Лоис МакМастер Буджолд
С поверхности земли, окутанной голубой дымкой, одна за другой, словно капли дождя, летящего снизу вверх, поднимались разноцветные души – сотни, тысячи, тысячи тысяч душ. Они сходились в хороводе, улетая в небеса, прочь от земли. Это умирающие, пробивающиеся сквозь оболочку, разделяющую земной и горний миры. Души, обретшие при прошлом рождении плоть, уходя из тварного мира, переживали новое, странное рождение и возвращались к своей сути. Как их много! Как много! Как много!.. Сознание Кэсерила не могло удержать эту картину, и она ускользнула прочь, словно вода, стекающая сквозь пальцы.
В своих смутных юношеских мечтаниях Кэсерил представлял себе Госпожу Весны красивой нежной молодой женщиной. Ордол и теологи из Храма лишь слегка уточнили этот образ прекрасной юной леди, наделив ее всеобъемлющим Сознанием. Это Сознание одновременно внимало всем крикам и песням, звучащим в мире. С таким же удовольствием, с каким умелый садовник вдыхает ароматы выращенных им цветов, она смотрела на то, как вращающиеся в сложном хороводе души поднимаются вверх. И вот это Сознание обратило все свое Внимание на Кэсерила.
Кэсерил таял, угнездившись в Ее ладонях. Она выпила его, попутно отделив от прочих ингредиентов – братьев ди Джиронал и демона, которые тут же растворились в лучистом воздухе и исчезли, после чего вновь выпустила на свободу, вниз, через зияющее отверстие его смерти, назад, к земле, в его же собственное тело. Оказавшись там, он увидел, что меч канцлера по-прежнему торчит из его спины, и кончик его окрашен кровью, словно лепесток весенней розы.
А теперь – за работу, Кэсерил, – прошептала Дочь. – Откройся мне!
Смотреть можно? – спросил он, трепеща.
Разрешено все, что ты способен вынести.
Кэсерил вновь погрузился в полузабытье, в то время как Богиня вошла через него в мир. Его губы стали складываться в улыбку. Тело его было словно набито ватой. Он опустился на колени. Труп ди Джиронала еще не упал на плиты двора, хотя его мертвая рука уже соскользнула с эфеса меча. Ди Цембуэр, опираясь на здоровую руку, вставал и медленно, мучительно медленно открывал рот, чтобы крикнуть: Кэсерил! Некоторые из людей упали ниц, некоторые бросились бежать.
Богиня, словно комок, собрала в свои ладони черную паутину проклятия, освободив от него Изелль и Бергона, которые в это время бежали где-то по улицам Тариуна, Исту, оставшуюся в Валенде, Сару, сидящую над постелью мужа в Кардегоссе. Освободила весь Шалион – от одного горного хребта до другого, от реки до равнины и холмов. Только Орико не был виден среди свобожденных!
Собрав паутину проклятья, Богиня, воспользовавшись Кэсерилом как порталом, вывела ее за пределы мира, в иные края, и когда она оказалась там, то утратила свою черноту, и стала тем, что могло показаться и чистым потоком кристальной воды, и молодым вином, и чем-то еще, столь же чудесным.
Иное Бытие, мрачное и торжественное, подхватило то, что осталось от проклятья, и, вобрав в себя, вздохнуло с облегчением. Дело было сделано! Равновесие восстановлено! Я думаю, это была кровь Бога. Пролитая, утратившая изначальную чистоту, но вновь собранная, очищенная и возвращенная в надлежащее место.
Я не понимаю! Неужели Иста ошиблась? Или я неправильно посчитал, сколько раз я умирал.
Богина рассмеялась.
А ты подумай…
И гигантское голубое Бытие, словно широкая река, перекатывающаяся через пороги, проскользнув через Кэсерила, покинуло этот мир. Красота триумфальной музыки, краше которой он не слышал и не услышит никогда, пока вновь не явится в Ее царство, поразила его в самое сердце. Великий портал закрылся. Затворен, заперт и опечатан.
Все исчезло.
Его колени соприкоснулись с плитами, которым был выложен двор, и это было первым из чувств, что принялись возвращаться к Кэсерилу. Он изо всех сил старался сидеть прямо, чтобы меч, не дай Бог, как-нибудь не повернулся в его теле. Судя по положению эфеса, меч вошел под углом, чуть снизу верх, пронзил желудок и вышел справа от позвоночника, гораздо выше точки входа. Теперь явилась и боль. Кэсерил сделал первый судорожный вздох, и меч слегка подался вбок и назад. Ноздрей его достиг запах подгоревшей плоти, смешавшийся с небесно-прекрасным ароматом весенних цветов. Он дрожал от холода и боли, но старался держаться.
Как назло, Кэсерила душил смех. Но смеяться нельзя – станет еще больнее.
Горелым мясом пахло не только от него – прямо перед ним лежал ди Джиронал. Кэсерил видел сгоревшие трупы, но там огонь шел снаружи внутрь. Здесь же было все наоборот. Ди Джиронал сгорел изнутри. Его волосы и одежда еще дымились, но огонь их не взял, и они превратились в пепел, так и не воспламенившись.
Внимание Кэсерила привлек небольшой камень, лежащий возле его колена. Он был таким плотным, таким увесистым! Богам не дано поднять и перышка, зато обычный человек способен подхватить этого древнего свидетеля рождения нашего мира и сделать с ним что угодно – скажем, положить в карман. Он удивился – отчего это он никогда не оценивал по достоинству упрямой надежности всего материального? Рядом с камнем лежал высохший лист – еще более удивительная вещь! Материя изобретает столько форм! И она же создает красоту, которая является чем-то большим, чем материя, – души и умы, которые подобны музыке, льющейся из этого волшебного инструмента – материи… Вот что приводит в изумление самих Богов!
А как ясно материя помнит самое себя! Почему же он раньше ничего этого не видел? Его собственная дрожащая рука была настоящим чудом, как и этот замечательный меч, торчащий из его желудка, как и апельсиновые деревья в кадках; одну кадку кто-то опрокинул и разбил, и из нее высыпалась земля… И эти кадки, и утренние песни птиц, и вода… О, вода, струящаяся в фонтане! О Боги! Что за чудо – эта вода! А сам фонтан, а утренний свет, окрашивающий небо в голубые тона…
– Лорд Кэсерил! – услышал он слабый голос.
Скосив глаза вбок, Кэсерил увидел подползшего к нему ди Цембуэра.
– Что это было? – спросил ди Цембуэр.
Он едва не плакал – но не от боли, а от чего-то другого.
– Какие-то чудеса, – ответил Кэсерил. Не слишком ли много чудес разом и в одном месте? Спасения нет! Куда ни бросишь взгляд – обязательно наткнешься на чудо!
Нельзя говорить! Дрожание голосовых связок и горла усиливает боль в животе. Хотя говорить он мог – меч, надо полагать, не задел легкого. Наверное, кашлять кровью – это особый вид боли! А у
