Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген
Теперь Суоми действительно схватил незнакомца за грудки, к его великому удивлению.
– Они спрашивали об этом?! – пролаял Суоми. – Конечно, все сходится!
Полтора часа спустя план был составлен.
Глава 10
Тем утром четверо последних участников соревнования проснулись рано. Ночь они провели на мягком зеленом ковре, в лесу, который Фарлей из Эйкоска назвал парком богов. На рассвете началась возня маленьких крылатых созданий: каждое защищало свою крохотную территорию от посягательств себе подобных. Фарлей из Эйкоска, разбуженный шумом этого мини-турнира, некоторое время наблюдал за зверушками. Потом он внезапно осознал, где находится, и повернулся в сторону горной вершины, где возвышался Храм, глядя сквозь росший на склоне лес, больше похожий на парк.
Сейчас, в слабом утреннем свете, белые стены выглядели тусклыми и почти призрачными. Позже – Фарлей знал – они должны были стать ослепительно-белыми в лучах полуденного солнца. Всю свою жизнь Фарлей жадно слушал истории о путешественниках, побывавших в этом городе. Мысль о том, что он увидит белые стены своими глазами, наполнила Фарлея благоговейным страхом.
Здесь живет Торун.
Здесь на самом деле живет Торун.
С момента пробуждения Фарлея преследовало ощущение нереальности, и оно все усиливалось. Он никак не мог поверить, что действительно находится на вершине этой горы и что ему удалось достичь такого успеха на турнире. (Как обрадуется отец, если он, Фарлей, станет победителем!) Ощущение нереальности сохранялось и во время утренней молитвы, и во время скудного завтрака, который состоял из холодных подгорелых лепешек, оставшихся со вчерашнего дня. Прислуживавший им немой раб жестами объяснил, что здесь нет валежника для костра, а потому готовить не на чем.
Второй раб куда-то делся – возможно, ушел на поиски дров. Лерос до сих пор не вернулся. Новый жрец, Йелгир, который все еще казался Фарлею чужаком, после ночи, проведенной под открытым небом, выглядел окоченевшим и растрепанным. Он извинился перед воинами за то, что на этот раз арену для поединков не приготовили заранее.
Посоветовавшись с воинами, Йелгир выбрал ровное место, затем приказал рабу очистить площадку от растительности и как можно лучше утоптать. Это заняло несколько часов. Остальные тем временем ждали.
Фарлей не был особенно нетерпеливым по натуре, но промедление выбило его из колеи и сделало все происходящее еще более нереальным. Наконец арена была готова. Йелгир пробормотал молитву; первым двум бойцам пора было занять свои места.
– Фарлей из Эйкоска и Джад Исаксон!
Противники вступили в круг, из которого должен был выйти живым только один. Джад двинулся в сторону Фарлея медленнее обыкновенного, и тот подумал, что здесь, под самыми окнами чертогов Торуна, даже смерть может быть иной. Неужели побежденный действительно умрет так же, как обычные люди или животные под ножом мясника? А может, он просто посмотрит на свою зияющую рану, отдаст салют, признавая поражение, вежливо кивнет и, подобно тем, кто уходит после учебного боя, зайдет вон за те деревья? И его на полпути встретит и поприветствует Мьёльнир, или Карлсен, или даже сам Торун?
Перед глазами Фарлея вспыхнуло лезвие скимитара. Джад оживился и начал действовать с всегдашним неистовством. Неожиданно Фарлей почувствовал себя более свободным, раскованным, быстрым и сильным, чем когда-либо за всю свою жизнь. Казалось, что, подышав одним воздухом с богами, он приобщился к бессмертию.
Фарлей отбил скимитар с видимой небрежностью, которая на самом деле была чем-то иным, и шагнул вперед, выбирая наилучший способ для убийства. Раз – он вскинул свой меч слишком высоко, раз – опустил слишком низко, раз – позволил клинку чересчур отклониться в сторону и открылся для удара. Фарлей почти что слышал разгневанный голос отца. Но все это не было беспечностью. В этот день – не было. Выбранная им тактика была причудой, капризом, но она вела к успеху. Клинок Фарлея всегда оказывался в нужном месте в нужное время, чтобы отразить скимитар. А его длинный меч подбирался все ближе к телу Джада и скоро должен был пустить кровь.
Для Фарлея исход поединка казался предопределенным, и его удивила лишь внезапность, с которой все произошло. Он стоял, почти разочарованный тем, что бой уже окончен, а Джад лежал на земле и будто бы пытался что-то сказать ему. Но жизнь покинула Джада слишком быстро, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.
Йелгир откашлялся:
– Омир Келсумба и Томас Хватала!
Имена участников на этот раз можно было запомнить и без бумажного списка.
Фарлей отошел в сторону. Он вдруг осознал, что в этом туре, впервые за все время, не будет других победителей, которые встанут рядом с ним, чтобы отпускать шуточки или комментировать ход поединка, – и эта мысль потрясла его. Стоя в полном одиночестве (если не считать жреца), Фарлей заметил на лице Келсумбы выражение безмятежного счастья; видимо, боги в этот день одарили своей благосклонностью не одного Фарлея. А вот с Томасом Хваталой, похоже, дело обстояло иначе. Еще до первого удара у него был вид человека, знающего о своем поражении.
Противники быстро сошлись в середине круга. Топор взлетел с безрассудной смелостью; должно быть, Келсумба совершенно уверился в том, что вскоре станет богом. Но копье двигалось с отчаянной скоростью и было точным и уверенным, словно его направлял бог. Невероятно, но схватка окончилась.
Окончилась ли? Келсумба не прекратил сражаться даже после того, как тяжелое копье пронзило его. Хотя движения Келсумбы сильно замедлились, топор продолжал вздыматься и обрушиваться. Томас пока оставался невредимым. Но вместо того чтобы отступать и ждать, когда противник свалится сам, Томас отчего-то предпочел ринуться вперед и сцепиться с ним врукопашную. Пока они боролись, Омир продолжал улыбаться, а Томас, как и раньше, выглядел отчаявшимся. Но вскоре стало ясно, что сильнейший из них – отнюдь не Омир, во всяком случае теперь, когда из него торчит копье. И только после того, как Томас вырвал у Келсумбы топор и нанес решающий удар, его с лица исчезло отчаяние.
Ссора крылатых зверушек окончилась уже давно, а теперь смолк и лязг металла, и в лесу сразу же сделалось тихо.
После полудня Шёнберга снова привели к верховному жрецу, который сидел на прежнем месте. Как только они остались одни, Андреас начал:
– Поскольку мысль о пытках не устрашила вас сразу же и поскольку, как я подозреваю, их применение может подтолкнуть вас к опрометчивому поступку, а именно предоставлению мне ложной информации о корабле,
