Михаил Каштанов - Рождённый в сраженьях...

Молодой, а теперь вдвойне крепкий, организм сделал свое дело. Новиков быстро поправлялся. Даже слишком быстро. Приходилось сознательно тормозить процесс регенерации. Прогуливался по больничному коридору, знакомился с людьми, временем и собой. Временами накатывала слабость и головокружение. Но с каждым днем он всё больше привыкал к времени и миру вокруг, привыкал к новому телу. Оказывается начал уже забывать, как это — быть молодым. С удивлением отметил, что каких либо особых переживаний и запредельных эмоций существование в новом теле и другом времени у него не вызывало. Словно приехал в другой город, где ни разу до этого не был, но много про него слышал или читал. Интересно — но не волнительно. Да и симбиоз, или слияние, или адаптация (называй это как хочешь, все равно научных определений этому не существует) с личностью прежнего Новикова произошло практически нечувствительно. Может быть, сказалось воздействие лошадиных доз морфия, который использовался как обезболивающее, может это особенность самого процесса изначально ему присущая. Разбираться в этом было не место и не время. Впечатления проанализированы, отложены в надежный закуток памяти с пометкой «Хранить вечно». А пока — работает и, слава Богу.

А работало просто замечательно. Привычки тела, все моторные рефлексы и навыки остались и обогатились новыми. Удвоенная память стала работать как двуядерный процессор, и не какой-то там мифический «Intel», а настоящий, Алтёровский. И никакой тебе шизофрении или расщепления личности. Скорее наоборот. Слияние (оставим этот термин, как наиболее простой и достаточно точно отражающий суть) похоже, привело не столько к поглощению остаточной личности Новикова, сколько к созданию единой, НОВОЙ, сущности. И процесс этот продолжался и продолжался. Проваливаясь по ночам вместо сна в какое-то подобие транса, Новиков в мельчайших подробностях не просто ощущал, а осознавал происходящие перемены. Приспосабливаясь к новой нагрузке, организм менялся. Увеличивалась плотность и количество мышечной ткани, прорастали новые сосуды и меняли свою пропускную способность старые. Изменялась периферическая нервная система, скорость прохождения рефлексов возрастала, и это становилось заметно даже без всяких приборов. Сердце приспосабливалось гнать кровь в невероятном прежде объеме. Но самое необычное и пугающее происходило в голове. Выстраивались и формировались новые нейронные связи. Активировались, до сих пор «дремавшие», участки коры. Сложнейшая, до конца не понятная структура стремительно менялась. Как-то раз, Новикову пришло сравнение, что его организм похож сейчас на сырую глину, из которой можно слепить что угодно. А если попробовать вмешаться в этот процесс сознательно?

И так, шаг за шагом, познавая себя и свои возможности. Учась ими пользоваться и делать это так, чтобы не бросалось в глаза окружающим. Первоначальная эйфория прошла достаточно быстро. Проблем возникало не меньше чем преимуществ. За все в этом мире надо платить, или научно выражаясь: «Все перемены в натуре случающиеся такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимается, столько присовокупится к другому. Так, ежели, где убудет несколько материи, то умножится в другом месте. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает». Вот. Прав товарищ Ломоносов. «Учиться, учиться и учиться…» — как говорил великий Ленин.

Но уходить в себя и следовать совету — познавай окружающий мир через познание себя, Новиков не собирался. Здесь и сейчас, совсем рядом, жила и кипела энергией и силой ещё великая страна. Страна, ради которой они так рискованно и безвозвратно покинули свое время.

Под предлогом, что простреленное легкое надо было разрабатывать, старался больше общаться. Ведь одно дело помнить как бы своей второй памятью, другое — ощутить это непосредственно самому. Проникнуться желаниями, мыслями и чувствами людей с которыми предстояло теперь жить, работать, а если неудачно сложится то и умереть.

«И где же эта всеобщая недовольность существующим тоталитарным режимом?! Где забитое, униженное состояние народа?! Где всеобщее «глухое» недовольство?! Где?! Мать же вашу, демократов западнорощенных, долларом крещенную, за океаном зачатую!».

Люди как люди и жизнь как жизнь, конечно с поправкой на время. Те же житейские радости и горести. Только эти люди в большинстве своем верили, что завтра будет лучше, чем вчера. И эта их вера подтверждалась не брехней и бесовским камланием с мерцающих (и не мерцающих тоже) экранов, а самой жизнью. Это можно было ощутить, увидеть, потрогать и купить, в конце — концов, самому. Свои особенности были, да и как же без этого — все-таки интервал почти в восемьдесят лет, но касалось в основном это, как бы сказать правильнее, внешних проявлений. Конечно, без идеологической обработки населения не обходилось. Но Господи! Как это выглядело мило и наивно по сравнению с тем ежеминутным, если не ежесекундным, давлением которое оказывалось на людей в далеком двадцать первом веке. Плакаты, транспаранты, партийные и производственные (кстати, действительно в основном посвященные решению производственных вопросов) собрания, газеты, радио и кино. Всё! Закрыл за собой дверь, ушёл с главной улицы, просто задумался и все — ты сам по себе и ни одна сволочь тебе на мозги не капает. Конечно отсутствие телевидения и привычного, как третья рука, компьютера раздражало, но с другой стороны — столько преимуществ! И самое, пожалуй, главное — люди. Открытость, доброжелательность, отзывчивость — мы же про это практически забыли! А здесь, теперь, это в порядке вещей. И ведь после Гражданской войны, со всей её кровью и ненавистью, прошло всего восемь лет. Сколько же мы потеряли в погоне за «ста сортами колбасы»! Стоило об этом задуматься, глаза заволакивало кровавой пеленой, и наружу рвался весь, изрядно, кстати, обогатившийся, матерный запас. Какую страну просрали, каких людей! У-у-у…! Выть хочется, как волку! И так же по-волчьи рвать чьи-то ненавистные глотки. «Ну, ничего, господа пиндосы и их шавки-прихвостни, мы за тем сюда и вернулись. Не смогли, не дали нам сделать этого в наше время, мы до вас отсюда доберемся. Со всей, спасибо вам господа, своей звериной ненавистью. И да поможет нам в этом товарищ Сталин!»

Прошел декабрь. На Новый год, в холле больницы, поставили огромную красавицу елку. Второй год страна официально отмечала новогодние праздники. Вид елки, украшенной самодельными игрушками, вызывал странное ощущение чистой, прямо-таки детской радости и одновременно грусти. Свежий смолистый запах. Нежное покалывание зеленых иголок. Какое-то приятное щемление в груди.