Хозяин Заброшенных земель - Дмитрий Лифановский
— Кто дорогу-то до едомы показывать будет?
— Да Руся и покажет, — беззаботно махнула рукой Радомира, глядя на ковыляющего от трактира с каким-то узлом зятя. Мужчину заметно покачивало, а на бледно-зеленом лице блестела обильная испарина.
— Ему бы отлежаться, — покачал я головой, понимая, что отлежаться бармену не получится. Слишком велик риск, что нагрянут коллеги «Лигурийских волков». И на нашей стороне уже не будет играть эффект внезапности.
— Там и отлежится, — жестко отрезала старуха. Я пожал плечами. Там, так там.
Глава 5
еЖдать, пока семейство трактирщицы соберет барахло, не стал — без нас справятся. Проверил как в кузове устроились пленные, мотнул головой Радомире, чтобы садилась в кабину, да двинулся в сторону Калиновки. Старуха сидела молча и, поджав тонкие бескровные губы, пялилась в окно, лишь на встретившихся развилках односложно указала, куда поворачивать. На место приехали, когда зимнее бордовое солнце коснулось кромки леса. Дорога петляла среди заросших густым кустарником холмов, поэтому село появилось внезапно. То, что осталось от села — большого и многолюдного, по местным меркам. Как поведала мне позже трактирщица, до прихода наемников тут проживало больше двухсот человек. А сейчас…
Едва выпрыгнул из кабины, в нос ударил тяжелый запах пожарища со сладковатым привкусом горелого мяса. Подтаявший от недавно бушующего здесь огня снег, уже успел замерзнуть, превратившись в ледяную корку с вмерзшей в нее угольной пылью. Торчащие среди дымящихся руин печные трубы, на фоне багряного неба смотрелись особенно зловеще. Хлопнула дверца и за спиной послышались неровные шаркающие шаги.
— Где люди? — я не узнал своего голоса.
— Там, — махнула скрюченной рукой в сторону центра села Радомира.
Ноги словно приросли к земле, но я заставил себя пойти, куда показывала трактирщица. Первый труп увидел буквально через пару десятков метров. Женщина. Она лежала в огороженном забором дворике, подогнув под себя руки и ноги, словно упала и хотела подняться, чтобы убежать и не смогла. Как ни странно, забор почти не пострадал от огня, лишь кое-где виднелись подпалины. Чего не скажешь об убитой. Одна сторона тела, повернутая к сгоревшему дому, обуглилась почти полностью. Вторая превратилась в бурую корку, сочащуюся сукровицей. Что-то смутило меня в погибшей, и я подошел ближе. Челюсти непроизвольно сжались, зубы заскрипели, кроша эмаль. Мать до последнего пыталась спасти свое дитя, закрывая собой. Она силилась уползти от огня, вытащив ребенка. Уйти женщина не могла. Ей просто и незатейливо отрубили ноги ниже колен. Девочку пламя практически не затронуло, она просто задохнулась от дыма.
Чем дальше я двигался к центру деревни, тем больше страшных находок попадалось на моем пути. Старик с проломленной головой, молодая девушка с бесстыдно раскинутыми ногами и вспоротым животом, мужчина, буквально истыканный болтами и порубленный на куски. Рядом с трупом валялся обычный плотницкий топор. Мастеровой посмел оказать нелюдям сопротивление, за что каратели поглумились даже над мертвым телом.
Судя по обгоревшим прилавкам, до трагедии здание сельской управы примыкало к рыночной площади. Еще недавно здесь по праздникам проводились ярмарки. Главы семейств с домочадцами, наряженные по такому весомому поводу в свою лучшую одежду, степенно прохаживались вдоль торговых рядов. В толпе шныряла любопытная детвора. Сейчас же легкий вечерний ветерок раскачивал труп старика, повешенный на перекладине рыночных ворот, да гнал по земле воняющий жареным мясом дымок. И это сделали люди. Они себя так называют. А потом поехали в трактир пить вино, слушать музыку и веселиться. И никого из них не смутил запашок горелого человеческого мяса исходящий от одежды, никому не привиделись в пьяном угаре обугленные детские тела, или раскачивающийся на ветру труп повешенного ими старика.
— Буслай — староста, — подошла следом за мной Радомира, — Добрый охотник когда-то был, с Любомиром моим в ватаге ходил, пока с Хозяином не повстречался. С медведем, – пояснило она, поймав мой взгляд. – Поломал тот его сильно, вот и осел Буслай в Калиновке старостой. Жинка-то его года три назад померла, а сыны к Ворону ушли. Ну, а люди там, — она повела подбородком на дымящиеся бревна управы, — Все.
— Как так получилось? Почему никто не сопротивлялся?
— Кому тут воевать? — старух дернула щекой, — Мужики-то с парнями молодыми по лесам разошлись, здесь старики, да бабы с детями остались. Из воинов, вон, только Бронька с Якушей были, да и те, со мной пришли. И я еще.
Я удивленно посмотрел на старуху, она в ответ невесело усмехнулась.
— Что смотришь? Думаешь, я всегда такой старой развалиной была? Я с мужем-то своим — Любомиром поушкуйничала. До Видычева града ходили по Дунаву. Богатую добычу брали, — ее взгляд вспыхнул, молодым задором, — С доли и построили трактир, когда непраздная Фрейкой стала. А потом Любомир в Проклятых землях сгинул. За Камень-гору пошел. Отговаривала я его. Не послушался. Упрямый был. Поругались мы тогда сильно, — у ее губ прорезались скорбные складки, — А когда не вернулся, я от переживаний раньше времени разродилась, да источник тогда же выгорел. Я ж волховица была сильная. Огненная. Магиня, как сейчас на эллинский лад говорить стали.
Да, не перестает меня удивлять эта женщина. Молчала-молчала и тут на тебе. Видимо и ее проняло от увиденного. Словно в подтверждение моих мыслей она продолжила:
— Ты знаешь, Рагнар, мы тоже человеколюбцами не были, кровь лили, как водицу — и свою и чужую. Да и потом… — она дернула щекой, — Но чтобы вот так, — Радомира кивнула на тлеющие руины управы, где в надвигающихся сумерках, среди тускло мерцающих угольков можно было разглядеть обгорелые кости и почти целые, но поджаренные тела.
Плечи женщины дернулись и опустились, сложились, как крылья птицы. Радомира в одно мгновенье превратилась в слабую немощную старуху. Повинуясь сиюминутному порыву, я шагнул к ней и обнял за плечи. Женщина вздрогнула, словно очнулась от наваждения, резко сбросила мою руку и ожгла меня злым взглядом. Здесь снова стояла гордая воительница, от одного имени которой когда-то в страхе трепетали имперцы и эребы.
— Надо Буслая снять, — проскрипела она.
— Надо, — я шагнул к виселице, вытаскивая нож.
Из Калиновки мы уезжали на рассвете, справив по убитым добрую кровавую тризну. Позади оставались корчащиеся на затупленных колах и воющие от боли и предсмертного ужаса чудовища, по ошибке мироздания носящих
