Стас Северский - Историк
— Да, я преступник. Но я покинул систему не оттого, что совершил преступление, — я совершил преступление оттого, что покинул систему. Просто, мне не по нраву, когда мне заступают дорогу… Я этого не терплю, полковник…
— Мне безразлично, что тебе по душе, а что — нет, Олаф. Уйди с дороги.
— Для меня сойти с вашей дороги значит — сойти с моего пути. Не ждите от меня покорности — я боец Хантэрхайма, меня можно только убить.
Я не сталкивался с бойцами Хантэрхайма в бою, но мне достаточно известно об их бесконтрольной гордости и силе… Этих людей создают специально для северных пустынь — только таким бойцам достает сил без устали биться с врагом среди вечных льдов, и только вечные льды позволяют офицерам ограничить их волю, убавляя их силу. Олаф смотрит мне прямо в глаза, но я теперь смотрю только на его руки…
— Не вынуждай меня применять силу, Олаф…
— Я знаю вашу силу, а значит — знаю и слабость, полковник… Вы профессионал, но вы изнежены узкой специализацией… Вы думаете, что тонкие знания дадут вам преимуществ больше, чем грубая сила…
— Верно, Олаф.
— Но вы — только счетная машина… Ни один ваш расчет не соперник моей злобе…
Я с трудом удержался от тяжелого вздоха… Я знаю, что он прав, — стоит мне его разозлить, он перестанет подчиняться рефлекторным реакциям, не будет послушен болевому воздействию… Тогда я не смогу остановить его… и убить его будет непросто… Он не отступит ни раненым, ни покалеченным… не сделает того, на что я буду рассчитывать, не ответит так, как я буду ждать… Но я еще надеюсь его переубедить — ведь он, в общем, умен… Надеюсь обойтись без крови из-за Ханса — этого покладистого солдата, который мне понравился сразу, которому этот охотник заменил и соратника, и командира…
— Олаф, ты должен сдержать злобу, иначе я должен буду тебя устранить.
— Устранить?! Так в штабе называют убийство?!
— Я готов рассчитывать вам схемы, но вы обязаны подчиняться мне. Отойди, иначе со мной пойдет один Ханс.
— Ханс останется со мной — буду я живым или мертвым! Вы что, не поняли, что я для него — и жизнь, и смерть?! Он ходит следом неотступно, как замученный звереныш, прибившийся к первому встречному, не избившему его до полусмерти. Он будет со мной — с его больной преданностью слабого сильному! Навечно! А вы без нас здесь с голода помрете, полковник!
Я подключил излучатель… Олаф перевел мрачный взгляд на поджатый моей рукой спуск, на подсвеченный ствол, наставленный ему прямо в грудь…
— Отойди, Олаф…
— Нет! Пришли к нам с вашим законом, негодным у нас, думая, что годен только ваш закон — всегда и везде… Нет, полковник, — у нас другой порядок… У нас нет заводов, штампующих бойцов по первой нужде… Нам нужен каждый охотник, каждый стрелок — до его последнего боя, до его последнего вздоха… Швайген хороший боец — он нам нужен. Колите ему дозу!
Лейтенант, скрипя зубами от боли смешанной с досадой, нестойко поднялся со шкуры, с видимым усилием делая первый шаг к нам… Но, приблизившись, он резко схватил Олафа за ворот куртки, с силой отбрасывая его в сторону от меня… так же жестко и бесцеремонно толкая меня в грудь…
— Какого черта вы, оба, мою шкуру делите?! Она еще моя!
Пользуясь моей секундной оторопью, он выхватил из моих рук оружие… выхватил из рук Олафа шприц…
— Вы, оба, мозги включите! Я вас обоих положу — в лужу вашей крови лицом вниз, чтоб захлебнулись, чтоб я знал точно, что нет больше вас обоих! Придурки вы, оба! К неподчинению не привыкли! А я ко всему привык! Вот и получайте мои привычки! Я не за жизнь, не за смерть не цепляюсь! Но вам со мной не покончить, пока вы с грызней не покончите! Пошли! Время уходить!
Лейтенант опустил оружие, замер, уронил голову… и рухнул на пол без сознания… Олаф, бранясь сквозь зубы, бросился к нему, на ходу подбирая выпавший из руки офицера шприц. Все это время тихо молчащий Ханс подал мне поясную портупею с забитыми энергоблоками ячейками, с двумя кинжалами на крепежах… Как только я застегнул ее, он подал мне так же плотно забитую энергоблоками плечную портупею… Я промолчал, только подумав, что этих зарядов будет достаточно, чтобы снести все объекты в округе, разнеся здания в пыль…
— Я знаю, что вы не привыкли носить столько зарядов, полковник… Знаю, что это не правильно… Но ведь нам без этого никак… Вы не думайте, полковник, что я их не проверил… Я проверил — они все исправны, не рванут… все блокировки в порядке…
Мне на плечи упали тяжелые лапы зловонного скингера… Я взял в руку безвольно ударившие меня по груди когти зверя… Провел рукой по белоснежному, хоть и запачканному сажей, меху — густой короткий подшерсток, гладкий длинный волос… Ханс сколол у меня на груди обвившие мою шею звериные лапы, надернул мне на голову капюшон, обрамив мои глаза прорезями пустых глазниц зверя…
— Теперь вы будете видеть и его глазами, полковник, слышать и его ушами…
— Ханс, так я не слышу ничего, а мне слух необходим.
Олаф взглянул на меня, отходя от открывшего глаза лейтенанта…
— Обмороженные уши вам слух не усилят. А запах терпите — на морозе так пахнуть не будет. И не кривитесь, полковник… Или вы думали, что все время здесь чистым проходите?.. А ты, Ханс!.. Ты что, думаешь, что он без адъютанта снарядиться не может?! Не подавай ему оружие! Он теперь руки в кровь вместе с нами обдирать будет!
Олаф сунул мне в руку моток тонкой проволоки, бросив к моим ногам канистру химической отработки, слитой у сломанных «стрел», швырнул вьюк…
Я перебросил через плечо три боевых излучателя, взятых из груды оружия, сваленного в углу, помог подняться обессиленному никак не уходящей болью лейтенанту… Ожоги и тяжелые препараты, по всей видимости, туманят теперь не только его взгляд, но и сознание… Ориентируется и координирует движения он с трудом, но оружие еще крепко зажато в его руке упорством. Ханс вручил мне исцарапанную флягу и набитые железным звоном подсумки…
— Не пойдет, Ханс, переложить надо. Шуметь теперь не будет никто и ничто.
Ханс, торопясь, высыпал из подсумков гремящую груду пряжек и карабинов, наскоро прокладывая их вырванными из шкур клочьями меха… Я взял и рассмотрел одно из креплений…
— Ханс, оставь это барахло. Теперь нам действительно надо спешить.
— Это не барахло, полковник, — это нужно…
— Зачем?
— Спусковые механизмы делать…
— Зачем, Ханс?
Олаф, похватав последние железки, махнул Хансу рукой, чтобы он скорей сворачивался.
— Мы на зверей силки ставим, капканы… ловушки устраиваем на звериных тропах. Берите этот вьюк, полковник, — мы в лесу топлива для костра прихватили. У нас жира скингера нет, отработки почти не осталось — кроме дерева, огонь кормить нам нечем. И мох не забудьте — этот клок, для растопки. А то здесь мы ничего не найдем — огонь здесь уже все сожрал.
Запись № 4
Я провел их точно, пересечений не было, хоть маршрут и был сложен. Мы еще далеко от восточной границы Вэй-Чжен, но, совершив десятикилометровый марш-бросок, пришлось искать укрытие для короткой остановки. Швайген не выдерживает перехода, несмотря на то, что Олаф, передав мне вьюки, тащил его почти всю дорогу. Теперь мне отдых нужен не меньше, чем им всем… Я остановился у стены, припав к ее холоду спиной, утирая со лба жаркую испарину… Рука разжалась, и вьюки упали на пол, с плеч сорвались ремни излучателей, и я сбросил оружие вслед за вьюками… Мне никогда еще не приходилось таскать тяжелые вещи — плечи ломит от непривычной нагрузки… Я снял перчатку, смотря на истертую ремнями в кровь и обмороженную добела руку… Я дал руку Хансу, когда он подошел с перевязочными средствами, но он только неловко ухмыльнулся…
— Нет, полковник, вы перчатки наденьте, а это сверху — перчатки чище…
— Антисептики еще есть?
— Будут, когда мы с выжженной полосы уйдем, — тогда мы мхи соберем, и Олаф их обработает, он умеет… А сейчас вся надежда на холод — в холоде вся зараза спит или вообще мрет… Разведите костер — лейтенанту надо… А то Олаф от него отойти не может, а мне нужно крыс добыть — здесь ведь больше никого…
Швайген совсем плох — скоро закричит. Я краем глаза присматриваю за Олафом, который колет ему последнюю дозу обезболивающего перед тем, как сменить повязки. Я развожу костер из обломков сучьев — этого ненадолго хватит… У Ханса в канистре еще осталась слитая со вставшей «стрелы» химическая отработка, но и этого хватит ненадолго… Огонь с шипением взметнулся высокими дымными языками… Но Олаф налетел на костер холодным ветром, чуть не сбив ярящееся пламя… Его глаза сверкнули холодом в горячих перепадах света… Он резко одернул рукой взвившийся ему навстречу всполох, укрощая огонь, как бушующего зверя… Он смерил поднимающееся искрами зарево высокомерным взглядом, обернулся к оставленному им лейтенанту…
