Роман Злотников - Мятеж на окраине Галактики

Впрочем, Иззекиля все считали человеком, мягко говоря, со странностями. Но перечить ему не решались. Когда Уимон с Иззекилем появлялись на воскресной службе, все мужчины приветливо кивали мальчику, а женщины нарочито ласково гладили его по голове и умильно ахали, он чувствовал, что во всем этом много фальши. В общине не любили чужаков. И частенько, когда очередная женская рука приглаживала его непослушные вихры, мальчика буквально обдавало идущей от нее волной брезгливости. Он еле удерживался от того, чтобы не отшатнуться. Возможно, основной причиной такой острой реакции были его необычные способности. Еще в куклосе он поймал себя на том, что может верно определять глубинные побуждения и желания людей. И отлично чувствует ложь. А сейчас эти способности заметно усилились. И у него достало ума понять, что совершенно не стоит их открыто демонстрировать. Хотя временами скрывать подлинные чувства становилось сложно. С каждым посещением церкви шушуканье за их спинами становилось все громче и бесцеремонней. Община никак не могла понять, почему такой ревностный христианин и завидный жених, как «молодой Иззекиль», уже успевший прославиться в пограничных стычках умелый воин, возится с этими «грязными язычниками».

Однажды Уимон и сам спросил его об этом. Они сидели вдвоем на задней террасе, устроенной с противоположной стороны скалы, — туда вел узкий скальный коридор естественного происхождения, но расширенный и укрепленный человеческими руками. В нишах этого тоннеля было устроено много стеллажей и кладовок для охотничьего снаряжения, рыболовных снастей и иной хозяйственной утвари. Иззекиль чинил сеть, а Уимон помогал ему, заодно обучаясь этому непростому искусству. Солнце уже зашло за скалу, и на террасе было прохладно. Тонкие нити сети в полумраке террасы казались серебряными. Мальчик, зачарованно наблюдавший за быстрыми, ловкими пальцами своего взрослого товарища, мелькавшими в отблесках призрачных лучей, внезапно спросил:

— Почему ты так возишься с нами, Иззекиль?

Тот замер, пораженный взрослым вопросом ребенка. Мальчик серьезно смотрел на него. Иззекиль выпрямился, потер уставшую спину и задумчиво наклонил голову.

— Не знаю, Уимон. Просто я подумал, что это будет правильный поступок. Мне показалось, что Господь не одобрит, если я оставлю такого мужественного парня в руках кр… — он запнулся и закончил не так, как собирался, — тех людей. — Потом помолчал и добавил: — И знаешь, я еще ни разу не пожалел об этом поступке. А у меня не так много поступков, о которых бы я не сожалел и не просил Господа простить меня за то, что я их совершил…

…Ливень закончился. Но он был таким сильным, что лесная просека, по которой они добрались на эти поляны, превратилась сначала в бурный ручей, а затем, когда вода немного схлынула, в непролазное болото. Так что дорога домой оказалась очень нелегкой.

Когда они, мокрые и грязные, вышли к знакомой скале, будто сказочный страж нависающей над домом, Иззекиль придержал коня. У коновязи, вкопанной под ольхой у крыльца, были привязаны две лошади. И, судя по притороченным мешкам и длинным седельным винтовочным кобурам у правого стремени, их хозяева люди отнюдь не мирные. Иззекиль нахмурился:

— Ко мне приехали гости. Займитесь хозяйством… — Запнувшись, добавил: — Вам пока не стоит появляться в доме.

Торрей молча кивнул и, не поднимая глаз, направился к хлеву. Он так и не смог до конца преодолеть неприязнь к прирученным животным, но уже как бы привык, сжился с ней. И свою долю работы выполнял старательно. Уимон замешкался, не зная, идти ли за отцом, или заняться лошадьми, которые паслись на лужайке за скалой. Иззекиль разрешил его сомнения, бросив ему поводья.

Уимон быстро загнал всех лошадей в конюшню и собрался вычесать их. Но на месте не оказалось ни одного скребка. Мальчик вспомнил, что несколько дней назад Иззекиль забрал скребки в дом, чтобы привести их в порядок. Иззекиль сложил скребки на верхней террасе. А туда можно проскользнуть незамеченным по боковой лестнице.

Мальчик быстро отыскал скребки, лежавшие на полке в дальнем конце террасы, и уже собрался бежать к лестнице, как дверь дома распахнулась и на пороге появился грузный ширококостный мужчина, одетый в высокие сапоги и куртку из оленьей кожи, покроем и цветом напоминавшую ту, в которую был одет Иззекиль во время их первой встречи. Разнесся его громкий и немного хрипловатый голос с властными нотками:

— …смотри сам, Иззекиль, но эти два грязных язычника, которые живут у тебя в доме, совсем не прибавляют тебе популярности среди Солдат господа. В лагерях ходят неприятные слухи. Некоторые даже говорят, что ты оскорбляешь Господа, пытаясь обратить в нашу веру рожденных в грехе и блуде. — Он шумно вздохнул, протестующе взмахнул рукой, — видно, Иззекиль пытался что-то ответить. — Конечно, большинство в это не очень-то верит. Но они тоже недовольны. Так что на следующих выборах ты можешь и не сохранить пост Команданто.

Мальчик присел за креслом-качалкой. Послышался глухой голос Иззекиля:

— Господь сам обращал язычников, а Мария Магдалина…

Мужчина взмахнул рукой, прерывая его:

— Перестань. Ты же знаешь — кому и когда зачать ребенка, у людей куклосов определяют проклятые Контролеры. И они же решают, кому из них жить, кому умереть, а кого превратить в этих уродов с двумя головами или там четырьмя руками. — Он скрипнул зубами. — Они выводят людей, как мы скот. Хуже, чем скот! — Он замолчал.

Несколько минут на террасе стояла тишина, а потом опять послышался упрямый голос Иззекиля:

— Если бы во времена Господа были Контролеры, откуда бы ему взять…

— Не богохульствуй!

На террасе снова повисла тишина. Потом мужчина заговорил, но на этот раз увещевающим тоном:

— Ты же знаешь, Иззекиль, я тебе не враг. И потому не советую спорить со Старейшинами. А они уже интересуются тобой. Так что если ты не хочешь предстать перед Советом епископов или, что еще хуже, перед Старейшинами ревнителей веры, тебе стоит принять мое предложение и присоединиться к нашему рейду. И подумать, как избавиться от этих твоих… — Он запнулся, не решаясь назвать их тем словом, которое рвалось с его языка, но не придумал другого. — Лучше всего было бы отправить их туда, куда их «кроты» и гнали…

Похоже, Иззекиль порывался что-то сказать, потому что гость слегка возвысил голос:

— …но я понимаю, что ты на это не согласишься. Так что лучше всего отвести их подальше от Освященной земли и отпустить. Может, Господь сподобит их добраться до какого-нибудь куклоса. — Он сделал паузу, давая собеседнику время осмыслить его слова, а потом добавил настойчивым тоном: — Поверь, так будет лучше для всех. Пока ты будешь в рейде, Совет епископов немного успокоится, да и язычникам, при любом возможном исходе, все равно будет лучше, чем на кресте или на костре. Вряд ли стоит сомневаться, что Старейшины изберут для них какую-то иную форму спасения.

Он опять замолчал. Уимон сидел за креслом, боясь вздохнуть. Иззекиль долго молчал, а потом устало сказал:

— Вы должны дать мне немного времени, генерал Закария.

— Мы с Ноем остановились у патера Еноха и пробудем там еще три дня. Прости, но это все, что я могу для тебя сделать.

— Спасибо, генерал. Этого пока достаточно.

Судя по грохоту каблуков, сразу после своих слов Иззекиль отправился в дом. Генерал задержался. Он подошел к перилам, облокотился на них своими короткими, сильными руками и некоторое время смотрел на грозовые тучи, ушедшие далеко на запад. Последние лучи зашедшего солнца окрасили их в кроваво-красный цвет. Генерал скрипнул зубами:

— Господи, ну почему ты не покараешь это скопище болтунов и интриганов?! Из-за них я почти потерял своего лучшего офицера.

Вопрос, как и подавляющее большинство подобных вопросов, обращенных к данному высокому лицу, обречен был остаться без ответа. Впрочем, генерал и не надеялся получить ответ. Он выпрямился и уверенным шагом покинул террасу.

Уимон тихонько выбрался из-за кресла-качалки и, хотя поблизости никого не было, на цыпочках добежал до лестницы. Спускаясь по крутым ступенькам, он вдруг подумал: «Если эти люди считают тех, кто ими правит, сборищем болтунов и этих самых непонятных интриганов (мальчик не знал, что означает это слово, но ему было ясно, что это что-то плохое), то почему они им все-таки подчиняются?»

Вечер прошел мрачно. Иззекиль угрюмо молчал и почти ничего не ел. Так, немного поковырялся в своей тарелке и, отодвинув ее, вышел на крыльцо. Он вернулся, когда отец уже ушел в спальню, а Уимон убирал со стола. Иззекиль уселся в свое любимое кресло у камина и, все так же угрюмо хмурясь, уставился на мальчика. Уимон понял, что его взрослый товарищ не знает, как начать неприятный разговор. Он поставил тарелки на стол, повернулся к Иззекилю и спросил: