Роман Злотников - Мятеж на окраине Галактики

Роман Злотников

Мятеж на окраине Галактики

Пролог

Генерал-майор Семен Никитич Прохоров дослуживал последний год. Вообще-то выслуги у него хватало. Поскольку служить он начал еще в войну, десятилетним пацаном. Бойцы 547-го зенитно-артиллерийского дивизиона подобрали его в развалинах на окраине освобожденного Киева. С тех пор вся его жизнь была прочно связана с войсками ПВО. Сын полка, вечерняя школа, срочная, а затем и сверхсрочная служба, экстернат военного училища и весь букет превратностей жизни дальних гарнизонов — вот из чего складывалась его судьба.

Впрочем, то время генерал Прохоров всегда вспоминал с удовольствием. Служить было не только интересно (в войска бурным потоком шла новая техника, осваивались такие дальности и высоты, которые в военные годы считались невероятными), но и престижно. В обнищавшей после тяжелой войны стране военные в глазах многих были этакими островками благополучия.

Но во все времена военная служба требует от любого, кто избирает эту стезю, гораздо большего, чем любая другая область человеческой деятельности. А потому семейная жизнь у Семена Никитича так и не сложилась. Первая жена, крепенькая и грудастая медсестра-хохотушка из дальнего сибирского городка, предпочла лейтенанту-зенитчику военврача гарнизонного госпиталя. Однажды Прохоров вернулся домой после очередного многосуточного боевого дежурства и застал в доме только голые стены. Любимая женушка и рачительная хозяйка умудрилась вывезти из снимаемой ими квартирки даже громоздкую двуспальную кровать с железной сеткой и блестящими никелированными шариками на спинках. Лет через двадцать, уже будучи в немалых чинах, Семен повстречал свою первую любовь. Та нарочито обрадовалась, прослезилась, а в конце их короткой случайной встречи попыталась изобразить вспыхнувшую страсть и агрессивно намекнула на возможность обратного развития событий. Муж-военврач на дармовом спирту окончательно спился, да и за все это время смог взобраться всего лишь на пару ступеней служебной лестницы. Но Семен к тому времени уже приобрел некоторую сноровку в обращении с женщинами, а потому сделал вид, что никаких намеков напрочь не понимает, и быстренько ретировался. Вторая жена, учительница одной из окраинных московских школ, с которой он познакомился во время учебы в академии, сбежала от него после третьего года жизни в дальнем гарнизоне посреди глухой уссурийской тайги. С той поры Семен так и жил бобылем, отдавая службе все свое время.

Потому, наверное, судьба и вознесла военного сироту, не имевшего никаких связей и знакомств, до генеральских чинов. Служба была для него даже не смыслом жизни, а самой жизнью. И он не мог представить себе, что наступит день, когда, поднявшись утром, привычно сделав зарядку и облившись ледяной водой, он достанет из старого скрипучего трехстворчатого шкафа, сменившего вместе с ним добрую дюжину гарнизонов, не форму, а некое партикулярное платье и, напившись крепкого до черноты чаю, сядет у старенького телевизора размышлять о том, чем же занять долгий пустой день. За последние десять лет привычный мир как-то внезапно и быстро полетел ко всем чертям. Давние враги вдруг стали считаться лучшими друзьями и образцом для подражания, а друзья активно и деятельно начали перекрещиваться во врагов. То, что в любом нормальном государстве всегда считается одной из первейших забот этого самого государства, внезапно превратилось во вредный пережиток старого режима, армия стала нищать и разваливаться. От всего происходящего у генерала Прохорова воротило душу. Чего он в общем-то ни от кого и не скрывал. Это не прибавляло ему популярности в глазах начавшего неожиданно быстро меняться руководства. Но он был едва ли не самым опытным дежурным генералом и благодаря уже более чем почтенному возрасту не представлял никакой опасности для карьерного роста новоявленных лизоблюдов. И потому Семена Никитича терпели на службе, неизменно ставя на дежурство в наиболее ответственные моменты.

Сегодня дежурство выдалось скучным. Прохоров придирчиво проверил форму у заступавшей смены, обошел все помещения, пару часов погонял вторую и третью смену на компьютерном тренажере, базовый процессор которого был получен отнюдь не благодаря, а как раз вопреки активным усилиям новоявленных «заклятых друзей». Потом удалился в комнату отдыха, чтобы, сняв начищенные до блеска сапоги (окружающие считали эти сапоги вызовом придурковатого старикана новым порядкам, на самом деле пристрастие к сапогам объяснялось лишь давней привычкой Семена Никитича, у которого от неудобных форменных ботинок быстро разбаливались ноги), попить своего фирменного крепкого чайку, как вдруг на пороге возник старший оператор службы ДРЛО.

— Товарищ генерал… там это… множественные цели…

Прохоров окинул подполковника сердитым взглядом — тот выглядел растерянным, если не сказать ошарашенным, и, наклонившись к стоящим у стола сапогам, ворчливо пробурчал:

— Что значит множественные? Доложите внятно: сколько, откуда, скорость сближения, как идентифицированы?

Подполковник глухо ответил:

— Там непонятно, товарищ генерал. БИС выдает данные почти на сорок тысяч целей…

— Что?! — Прохоров вскочил с кресла и как был, в одном сапоге и одном тапке, рванул к центральному пульту.

— Что здесь творится?

Один из молодых офицеров с возбужденно горящим лицом пробормотал:

— Непонятно, товарищ генерал, то ли сбой, то ли… пришельцы. — И, чтобы этот суровый старик со скверным характером не принял его за полоумного, торопливо пояснил: — Мы засекли схожие цели практически по всему Северному полушарию, да и «Космонавт Волков» передает из Южной Атлантики, что у них там творится то же самое. К тому же похоже, что векторы сближения всех целей начинаются на орбите.

Прохоров ошарашено моргнул, но тут же взял себя в руки и, не замечая, что он по-прежнему только в одном сапоге, торопливо занял свое место.

Спустя десять минут он раздраженно бросил на рычаг трубку телефона с двуглавым орлом на месте номеронабирателя, зло скривился, повернулся в кресле и недрогнувшей рукой откинул прозрачный колпак из прочной пластмассы, повернул вверх ярко-алый старомодный тумблер. Под сводами противоатомного бункера, в котором располагался командный пункт, завыли сирены. И каждый из тех, кто находился в этом бункере, отчетливо осознал, что в то же самое мгновение точно такие же сирены воют в десятках и сотнях подобных бункеров, в боевых рубках кораблей, над ракетными капонирами и затерянными в тайге аэродромами. Семен Никитич окинул взглядом повернувшиеся к нему белые лица и, сурово поджав губы, глухо произнес: