Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни
– А я рада, что вы меня пригласили. – Ардра, у которого Прин отняла драгоценную ношу, все так же маршировал впереди.
Драгоценная ноша вздохнула и поерзала у нее на руках.
– Она ведь поправится? – спросила Прин.
– Конечно. Уже три дня, как на поправку идет. Если, конечно, не слушать старых рабов, которые будто бы понимают в таких вещах – Тритти только к ним и прислушивается. Они тебе наговорят такого, что не обрадуешься! – Лавик взглянула на Цветика, чтобы убедиться в собственной правоте. – Все хорошо будет. Знаешь, я думала о том, как ты смотрела на Колхари с вершины холма. Когда приезжаешь в столицу с юга, дорога идет сначала через болото, потом вливается в северный тракт и поднимается на тот самый холм – ну, ты сама ведь на карте видела.
– И что же? – сказала Прин, вслушиваясь в темноту вокруг них.
– Помнишь, я говорила, что никогда не смотрела на город сверху?
– Да…
– Так вот, ко двору я не только мебель везла. Со мной ехали около дюжины детей из знатных домов – больше девочки, но и мальчики тоже. Наша спальная карета остановилась на том холме. Светало. Мы проснулись, и слуги, опекавшие нас, предложили мальчикам выйти и посмотреть. Мы бы все вышли, но девочкам велели остаться: негоже-де благородным девицам стоять на дороге в ночных рубашках – хотя на дороге никого не было в это время. И мы остались, гадая, что эти двое – всего-то двое – мальчишек видят сейчас. И что ты думаешь? Джента, побывав при дворе, тут же увидел, как и ты, подводный город Невериону – а я нет! Мы оба, конечно, о нем слышали, но он долго показывал мне улицы и здания на закате, прежде чем я что-нибудь разглядела. И то лишь потому, что наконец-то посмотрела на карту Колхари.
Прин пыталась составить в уме карту темного сада, через который они шли сейчас.
– Ты знаешь, что такое карта? Настоящая карта?
– Да… конечно, – ответила Прин, удивленная серьезностью Лавик.
– Но ты их видела? Я не про каракули на твоей астролябии, они ничего не значат.
– Я о них слышала. Бабушка объясняла мне, как моряки находят по ним дорогу вдоль берегов, а одну я видела своими глазами.
– Какую?
– Ну… она глиняная была. Карта сада. Покрытая чем-то вроде травы. Там стояли деревья и игрушечный домик. По ручью струилась вода, омывая маленькие камни и статуи…
– Да это просто макет! – засмеялась Лавик. – У нас таких с дюжину раскидано по сараям, чтобы облегчить садовникам работу с посадками – это тоже Белхэм придумал. Садовники ведь карты не умеют читать, да и ты ни одной не видела. – Факел на миг осветил ее лицо. Прин молчала. – Не видела, не видела! Карта – это чертеж на пергаменте. На ней можно видеть расстояния и направления, ничего больше. Я так и знала, что ты не видела. Я никогда не видела город – сверху, весь целиком, – а ты карту.
Сейчас Лавик казалась Прин самой одинокой из всех людей и очень-очень близкой. Прин отвела глаза, опасаясь увидеть, что Лавик тоже на нее смотрит.
Цветик кашлянула.
Две толстушки – одна мать, другая, считай, сирота – шли плечом к плечу через темный сад, шлепая босыми ногами по кирпичной дорожке. Вдвоем, но порознь.
Впереди все так же маячила спина Ардры в холщовой безрукавке.
– Что-то в твоих словах подсказало мне, что ты их не видела, – опять повторила Лавик. – Не знаю, что – но когда становишься матерью, твои чувства обостряются, хотя мысль работает уже не так ясно.
– Я знаю. – Прин в Элламоне часто нянчила детишек своей обширной родни и была единственной нянькой двухлетнего сынишки кузена-пекаря. – Понянчишь малыша три часа кряду и вовсе думать перестаешь. Потому-то я и не хочу своего. – Она прижала к себе теплую Цветик.
– Ну, неправда… Через неделю опять начинаешь думать – так, понемножку. Это если сама нянчишь – если рабыня, думаешь только о том, как бы свалить на нее все заботы. Но голова снова начинает варить… со временем.
– Детки – это чудо, прелесть, награда, утешение в настоящем и надежда на будущее, – сказала Прин. – Но своих я заводить не хочу – пока.
– Угум, – сказала Лавик, глядя в спину сводного брата. – Я тоже так думаю, но рада, что она у меня уже есть. Я умерла бы тысячу раз, если б ее потеряла, но любой, кому доводилось иметь дело с детьми, прекрасно бы тебя понял. – Ее лицо при свете очередного факела расплылось в фамильной улыбке.
Прин начинала жалеть, что не отдала Цветик марширующему впереди парню. Малютка была довольно тяжеленькая, да и с Лавик без нее можно было бы поговорить о чем-то другом. Однако она твердо решила не возвращать дитя матери до конца прогулки.
– Спасибо, что подержала ее, – сказала Лавик.
Бабушка, должно быть, то же самое чувствовала, когда мать Прин вручила ей теплый, сопящий сверток пятнадцать – нет, почти шестнадцать уже – лет назад.
– Вот мы почти и пришли.
Дверь в замок – новый сгусток темноты – поглотила Ардру; Прин, Лавик и Цветик вошли туда вслед за ним.
13. О выживании, празднике и беспредельности знаков
«Те, кто плохо перечитывает, обречены читать одну и ту же историю бесконечно…» – говорит Ролан Барт. Что подразумевает это парадоксальное утверждение? Во-первых, что каждое отдельное прочтение включает в себя уже прочитанное, и то, что мы видим во впервые читаемом тексте, содержится в нас, а не в нем; таким образом мы сами представляем собой стереотип, уже прочитанный текст; текст, читаемый нами, читабелен лишь в той степени, в какой имеет с читателем нечто общее. Другими словами, мы, читая какой-то текст, видим в
