Владимир Ильин - Напряжение растет

— Я все сделаю. — Фанатично кивнул головой Питер Джексон.

Девичьи пальцы скользили по холодному стеклу, выводя на запотевшей от дыхания поверхности отражение мыслей в символах и абстрактных рисунках.

По ту сторону рамы заливали окна потоки воды, укрывая за дождевой завесой потускневшие краски домашнего парка: желто-черного, с редкими вкраплениями фиолетового и белого от поздних осенних цветов.

Казалось бы, ничего не разглядеть. Но девушка продолжает всматриваться в глубину сада, видя в смазанных образах не кусочек наступившей осени, но часть памяти. Приятной — судя по легкой улыбке на ее устах.

Из глубины дома доносятся грустные отзвуки фортепиано. Более — никаких звуков. Разве что редкая капля стучит по отливу.

На короткое время, под аккомпанемент открываемой двери, мелодии в комнате становится больше.

Но девушка не отходит от окна. Не повернулась она и когда за спиной демонстративно громко раздались шаги.

— Ника, надо поговорить, — голос отца строг и не терпит непослушания.

В слабом отражении стекла удается разглядеть выражение лица, напряженную осанку и несколько раскрытых конвертов в руке, украшенных гербовыми печатями. Он явно недоволен.

— Да, папа.

Пальцы девушки сплелись у живота, локти поджаты к бокам, фигура отражает смирение. Только легкая улыбка никак не сходит с ее губ, но это видит только дождь.

— Нам отозвали все приглашения. — Сухой голос, пытающийся казаться строгим, на мгновение окрасился волнением и тревогой. — Я не смог добиться прямых объяснений. Ника, что произошло на турнире?

— Ничего…

— Дочка, если тебя посмели обидеть… — Сильная ладонь осторожно легла ей на локоть.

— Это не связано со мной.

— Тогда что случилось?! Почему все брачные договоренности рассыпались прахом? Почему на мои звонки отвечают секретари, а первые лица всегда заняты?!

— Они просто боятся.

— Чего?! Позора?!

— Его. — Повернулась к нему дочь, отражая спокойствие и светлую грусть.

— Кого его? — Растерялся отец.

— Императора тигров… И медведей.

— Достойный юноша? — Осторожно уточнил он, осознав, что имя спрашивать бесполезно.

— Возможно, — со странной неопределенностью ответила она, будучи ранее куда категоричней в оценках.

— Есть какие-то планы?

— Ну, нужно будет подождать лет пять, ведь ему всего тринадцать, — рассудительно произнесла она.

— А потом? — Задержал дыхание отец.

— А потом я его задушу голыми руками! — Прорычала она, пнув коробку с мороженым возле стены с задорным названием «Лиз-Ника!» в две строчки.

В котором не было ровно одного пломбира.

Мягкая подвеска лимузина, призванная сделать путь приятным и легким, откровенно бесила Сергея Михайловича Долгорукого ощущением неподвижности. Даже проплывающие в окне картины пригородной застройки не создавали эффект движения вперед. Тело жаждало действия, но было вынуждено терпеливо дожидаться завершения пути.

Впрочем, раздражало его в последние дни откровенно все. Ощущение безнадежного опоздания, поселившееся двумя днями ранее, когда в госпитале не оказалось Самойлова Максима, царапало нервы. Слуги, опасливо отводя глаза, уверяли, что тот сбежал сам.

Представитель СБ госпиталя невозмутимо доложил, что за час до побега о скором визите в больницу сообщила августейшая канцелярия. Представитель был против, но директор госпиталя воспользовался правом последнего слова, а до старших Долгоруких, занятых приготовлениями в Суме, дозвониться не удалось. Его вина в побеге, безусловно, тоже есть, но никто не рассчитывал, что будут сожжены электронные замки на дверях и окнах, а госпиталь — не режимный объект, чтобы ставить автоматчиков под окна.

Тогда-то и пришел первый порыв ярости, снесший кабинет директора вместе с ним самим. Но Самойлова это не вернуло, разумеется.

К счастью, мальчишку не забрала к себе императорская фамилия, как Долгорукий подозревал, деревенея от напряжения. Удалось отследить маршрут — все-таки, это еще их город, не смотря на то, что кое-кто из столицы решил тут шастать, не предупреждая хозяев.

Максим Самойлов сел в фуру с номерами Шуйских. Фура заехала в грузовой самолет и отбыла на родину. Долгорукий не знал, для чего нужна была такая схема, и зачем нужно было перевозить в Шуйск двадцать тонн рыбных консервов. Наверное, в этом тоже был какой-то план. С этой командой не может быть все так просто, он уже убедился.

За поисками прошел еще один день, так что в самолет на княжество Шуйских удалось подняться только этим утром. Не важно, где пройдет беседа, он сможет убедить мальчишку вернуть то, что ему не по размеру. Спокойствие и уверенность будут главными аргументами. А еще — кровный талант убеждения, сотканный из Силы и способный вертеть чужой волей, как заблагорассудится. Не всякий поддастся, но у этой мелочи даже шансов нет.

Но в воздухе над княжеством раздражение вернулось. «В связи с погодными условиями, аэропорт не может вас принять». Чистое небо над головой! Ни ветерка! Сухая взлетно-посадочная полоса, отливающая матово-серым!

Чертыхнувшись и помянув Шуйских до пятого колена, князь приказал уходить на посадку в соседнее княжество. Там борт приняли и даже расстелили красную дорожку. Но Долгорукий предпочел выкатить на своем лимузине, игнорируя встречающих (всего лишь официальные лица аэропорта) и повелел водителю мчаться к Шуйским.

То, что по воздуху было десятком минут, тут растянулось в многочасовую гонку. Медленно, слишком медленно! Особенно с учетом того, что Шуйские уже знают про его визит. К счастью, говорить с мальчишкой они запретить не смогут, а пожелают сокрыть — им же хуже. Долгорукий не постесняется заявить о пропавшем без вести «чемпионе» и лично попросит доставить в княжество Гончих. Пусть Шуйские оправдываются, что его не похищали.

— Почти приехали, господин, — обнадежил водитель, выруливая с дороги налево, к проглянувшему за оградой и деревьями двухэтажному особняку.

Машина втекла в очередной поворот и тут же вынужденно остановилась в конце пробки из длинной череды машин, брошенных прямо на дороге.

Какие-то грузовики, от которых деловито сновали к калитке люди, таская плоское и круглое, тяжелое и объемное. Череда дорогих лимузинов, уместившись чуть дальше грузовиков. И даже строительная техника, частью стоящая на дороге, а частью — и вовсе за оградой, у левой части дома. И там тоже — деловая суета, скрытая углом здания. Звуки сварки, звонкий гул метала о металл, солидный рокот дизеля и странно-вежливые крики прораба на подчиненных.