Александр Ищук - Спецгруппа «Нечисть»

Зимин отошел от меня и засмеялся. Сидя на столе, хохотал Барон. Я улыбался, потирая красное ухо. Только капитан сидел молча. Видимо, происходящее не укладывалось у него в голове. Совсем не укладывалось.

— Так, — Барон вдруг стал серьезным, — пошутили и хватит. Возвращаемся к делам нашим скорбным. Хотя, нет. Дежурный!

Дверь моментально открылась. Тот же лейтенант, что утащил майора, преданно глядел на Барона.

— Как там майор? Отмылся?

— Никак нет, товарищ генерал-майор. Не отмылся. Товарищ майор в туалете лежит. Тошнит его сильно. Уже четыре раза рвало.

— Перестарались, — пробурчал Ивлев. — Так, лейтенант, за майором приглядывай, а нам сообрази чаю. Только покрепче.

— Есть. Разрешите идти?

— Бегом, — скомандовал за Ивлева Зимин.

4

Через три минуты мы уже сидели возле стола и пили крепкий горячий чай с баранками. Барон рассказал свежие сплетни из штаба, Зимин попросил меня рассказать про «крестовый поход» морпехов. Ивлев хохотал долго и громко. А вот капитан… Капитан молча пил чай. И такое ощущение, что пил он его, не чувствуя ни вкуса, ни температуры напитка. Он был где-то далеко от нас… Зимин, заметив это, ласково вынул из рук капитана кружку с чаем и выбил из-под него стул. Падение «вернуло» капитана из «астрала».

— Капитан, ты где? — поинтересовался Ивлев.

— Тут я, — ответил он. — Виноват, задумался.

— О чем ты задумался, голубь сизокрылый? — вкрадчиво спросил Зимин.

— О превратностях судьбы, — философски ответил капитан, — о психологии людей, о твердости характера и о стрессоустойчивости.

— О стрессоустойчивости, — повторил Зимин. — Тебе, капитан, еще повезло, что не ты был основным объектом игры. Сашку нашего Ивлев в свое время еще жёстче, чем майора, попытался «прокачать».

— А почему «попытался»? — уловил главное капитан.

— Потому что я плохо его просчитал, — ответил Барон, — не учел специфику его гражданской профессии. Решил, что «стандартным» методом смогу его «прокачать».

— Не получилось? — спросил капитан.

— Не то слово, — усмехнулся Зимин. — Если бы я вовремя не приехал к Барону, Сашку или подстрелили бы, или он всех «костоломов» Ивлева переломал бы. Сашко, ты помнишь?

Я помнил. Сразу после возвращения с задания меня, вместо доклада Зимину, отправили в управление разведки. К Ивлеву. За те полгода, что я провоевал, Ивлева видел всего два раза, но очень много про него слышал. Первое, что меня насторожило: что отправили меня не на местной машине, а на штабной. И не просто с водилой, а в сопровождении двух комендантских офицеров. И чем ближе мы подъезжали к управлению, тем сильнее крепла в моей голове мысль о приближающейся «жопе». У меня, как и у многих моих бойцов, отходняк от «войны» длился сутки после возращения. В эти сутки я не выпускал своих бойцов из расположения и не давал им спиртного. На доклад, если только он был не срочным, ходил только на следующий день. Именно сутки требовались мне и моим парням на переход из боевого режима в режим «ожидания». В эти сутки мы были излишне агрессивны, интуиция работала на максимуме, а рефлексы управляли наравне с мозгом. Опасны мы были для всех. За исключением Коваля и его головорезов. Потому что они — такие же, как мы. Они все прекрасно понимали. А мы понимали их.

На входе меня обыскали. Обыскали плохо. «Выкидуху» под ремнем не нашли. Странно. Завели в подвал и закрыли в одиночной камере. В камере было тепло и темно. У стены я обнаружил шконку, куда немедленно улегся и попытался уснуть. Ломать голову о причинах моего помещения в камеру я не стал. Все равно не угадаю. Придет время — все сами скажут.

Разбудили меня через два часа.

— Ты уснуть умудрился?! — офигел конвоир.

— А почему бы и не поспать?! — удивился я. — Тепло, сухо, мухи не кусают.

— Я не об этом, — ответил он. — Я б на твоем месте головой об стенку бился или чистосердечное писал, а ты дрыхнешь.

Я чуть задумался, а потом ответил:

— Не в чем мне каяться, совесть у меня чистая, поэтому и сплю крепко.

— Ну-ну, — прокомментировал тот. — Тебя сейчас к следователю, а потом, скорее всего, в пыточную. Дети-то есть?

— А это тут причем? — не понял я.

— После пыточной — точно не будет!

Странно. Непонятно. Над словами конвоира можно было задуматься. Нужно было бы, но не поверил я ему. Чувствовалась в них фальшь. Очень наиграно все. Ладно, решил я про себя, «будем подождать».

Поднявшись выше на этаж, меня завели в камеру. Стандартная камера для допросов: металлический стол и две табуретки. Все наглухо прикручено к полу. В камере меня уже ждал офицер. Судя по погонам и форме, следователь военной прокуратуры. Еще интереснее.

— Старший лейтенант Трофимов доставлен, — доложил конвоир.

— Свободны, — скомандовал прокурорский.

Конвоир ушел. Офицер продолжал сидеть, а я — стоять.

Не обращая на меня внимания, он продолжал изучать толстую папку. Минуты через три наконец вспомнил о моем существовании, поднял глаза и скомандовал:

— Присаживайтесь.

Я сел на табуретку и выжидающе посмотрел на него. Следователь демонстративно захлопнул папку. Как и ожидалось, папка оказалась моим личным делом. Толстая она стала, однако же…

— Лейтенант, — ожил он, — почему вы не спрашиваете, в связи с чем вы тут оказались?

— Здесь вопросы задаете вы, — ответил я и зевнул.

— Ох ты какой! — удивился он. — Доводилось уже тут бывать?

— Внимательнее нужно быть, гражданин следователь, — посоветовал я.

— В каком смысле? — насторожился он.

— В моем деле, — я кивнул на папку, — черным по-русски написано про образование и про место работы до войны. Поэтому у меня к вам нечеловеческая просьба: заканчивайте ваши психологические прелюдии и переходите к сути. Только про процессуальные нормы не забывайте.

— Наглеешь, лейтенант! — угрожающе сказал он.

— Натура такая, — легкомысленно ответил я, — натура и профдеформация. Поэтому не тяните за хрен енота: или спрашивайте, или ведите в камеру. Я не выспался.

— Ты у меня выспишься… — многообещающе пробубнил следователь. Он встал, прогулялся вдоль стола и продолжил: — Я — следователь военной прокуратуры Солодянкин. В производстве у меня находится дело о шпионаже в пользу румынской разведки одним высокопоставленным офицером нашей армии. В ходе следствия был установлен приблизительный круг его сообщников. В него входят не только офицеры штаба…

«Вот только шпионов мне для полного счастья и не хватало», — возникла в голове мысль. Я думал, на уголовщине будут вязать… А шпионаж — это пожизненный расстрел, без права переписки…