Мичман Империи. Часть вторая - Александр Четвертнов
Летёха от моей улыбки напрягся, а Заухов замер на секунду и спросил:
— Ты чего лыбу тянешь? Идиот что ли?
— Помогите! — заорал я в ответ. — Хулиганы радости лишают!
— Точно идиот, — сам себе ответил Заухов.
— Убивают! Помогите! — снова крикнул я, подставил пальцы ко рту и пронзительно засвистел.
— Гаси его! — крикнул летёха, и атаковал.
Нож мелькал в опасной близости от меня слева. Справа разрезал воздух корд. Я то крутился на месте, то отступал назад. Подставлял локальные щиты. Позволял им рушиться под ударами. Исчезать от лёгких тычков. Я заманивал противников дальше от перехода. Потому что по нему уже бежали люди.
Десять секунд. Двадцать. Минута. Я сделал вид, что пропустил удар. Упал, перекатился дальше к стене, вскочил на ноги, отмахнувшись какой-то железякой с пола, и тут в отсек ввалились трое морпехов.
— Кто свистел⁈ — крикнул один морпех, и тут же замолчал. — Ростислав Драгомирович? Сергей Викторович? Владимир Львович? А что вы здесь делаете?
Опа, Колян. Везёт же мне на него!
— Коля, они напали на меня! — крикнул я, махнув железкой пару раз. — Убить хотят!
— А? Что? — Колян с друзьями захлопали глазами в растерянности.
— Вова, мочи свидетелей, — рявкнул летёха, и попытался ударить меня. — Этого я сам добью!
Заухов угукнул, развернулся и метнулся к матросам.
— Владимир Львович, вы что! — крикнул было Колян, но Заухов уже раскидал морпехов и замахнулся на него кордом.
Защититься у матроса не было никаких шансов. Лезвие тесака полыхнуло желтым и время замедлилось.
Для меня замедлилось. Я вошёл в изменённое состояние сознания. Скорость моих движений увеличилась.
Заблокировать атаку летёхи. Пробить его щит. Сломать руку и оглушить ладонью по уху. Миг и противник летит в стену, а я развернулся, выхватывая пистолет.
Стойка как в тире. Стендовая стрельба.
Бах!
Вернее пшик, и сгусток плазмы догнал затылок мичмана.
Колян стоял не шелохнувшись. Рот открыт, глаза на выкате и смотрят то на тело у его ног, то на меня.
— Спасибо, Коль! — махнул я пистолетом. — Ты мне жизнь спас.
— Нне зза что, — запинаясь пробормотал он, так тихо, что я это скорее по губам прочитал, чем услышал.
* * *
— Говоришь, от денег отказывался? Дела. — Протянул Никифор Анндреевич, почесывая затылок и рассматривая скованного наручниками летёху.
— Идеалист, наверное, — предположил Уткин.
Оба безопасника стояли в отсеке и проникались рассказом о моих свершениях. В переходах дежурили караульные морпехи. Транспортная жандармерия пыталась проникнуть к нам, но их не пускали. Колян с сослуживцами притулился в стороне, поближе к медроботу, подальше от трупа Заухова. Его, даже вырвало пару раз. Николая, не Заухова. Я же закончил свой рассказ и теперь строчил в инфопланшете служебку о расходе боеприпасов.
— Ульян Прохорович, ты место преступления отфоткал, всё описал? — обратился Никифор Андреевич к Уткину и тот кивнул. — Тогда пойдём, посмотрим кое-что.
— Никифор Андреевич, — вмешался я, — Надо капитана брать.
— Надо, — согласился безопасник, — я уже отправил запрос Конечному, они его возьмут и запрут в камеру на корабле.
— Кому?
— Это наше дело! На станции закроем их.
Мы с Уткиным заговорили одновременно.
— Капитану эсминца, — сначала Никифор ответил мне, затем Уткину: — мичман, давайте не будем делить кору от палки, пока она ещё на дереве.
Мы подошли к телу Заухова. Никифор Андреевич присел рядом с ним на корточки. Осмотрел ещё раз. Достал из выреза рубашки медальоны. Покатал их в ладони. Зачем-то закатал ему рукава, обнажая бледную кожу рук по локоть, а затем перевернул и стал его раздевать.
— Зачем это, — удивился я, но замолчал, как только увидел размалёванный татуировками обнажённый торс старшего мичмана.
Никифор Андреевич не ответил. Молча осмотрел рисунки на груди, плечах и перевернул Заухова на живот.
Чего тут только не было. Какие-то вязи, грифоны, мантикоры, руны. Даже портрет какой-то женщины, и, что удивительно, мужчины. Причём странного мужчины, с двумя лицами, смотрящими в противоположные друг от друга стороны. Не помню где, но такую татуху я уже видел.
Закончив осмотр, Никифор встал и пошёл к наблюдавшему за нами летёхе.
— Уткин, эй, мичман! — раздался гневный крик из-за оцепления морпехов. — Да сюда посмотри, гусь ощипанный! Пропустите меня, это наше дело!
Оглянулся на кричавшего не только Ульян.
Здоровый мужик возвышался над бойцами. Щекастое лицо, красное от злости, казалось, сейчас треснет, как презревший арбуз. Форма жандарма наглухо застёгнутая, грозила отстрелить пуговицы с пуза. Только майорские звезды на погонах спокойно, тускло поблескивали в свете ламп.
— Это кто? — спросил я.
— Главный транспортник станции, — вздохнул Уткин. — Всю плешь мне проел.
— Это ему надо сказать спасибо за отсутствие видеокамер? — я почувствовал, как держиморда начинает мне нравиться всё меньше и меньше.
— Угу, — подтвердил Ульян, отворачиваясь от оравшего, и следуя дальше за капитаном.
— Не пойдёшь к нему?
— Нет, — покачал головой Уткин, — иначе он дело заберёт, я по званию и должности не могу подобное вести, а так, сейчас капитан Лапушкин, — он кивнул на Никифора Андреевича, — старший.
— Погоди, — от удивления я остановился и положил руку ему на плечо, притормаживая его. — Ты же говорил про лейтенанта, его полномочий должно быть достаточно.
— Он две недели, как в коме, — произнёс Ульян, его плечи поникли, а в глазах поселилась тоска. — Сейчас здесь всё на мне, и да, в центральное управление я сообщил, надо ждать возвращения командированных. Замены нет.
Ответить я не успел. Мы подошли к летёхе с которого капитан Лапушкин уже содрал форму. Долго искать не пришлось. Только одна татуировка украшала злодея. Двуликий мужик на плече.
— Что она означает, — спросил Никифор Андреевич летёху, но тот промолчал, вонзившись в меня взглядом полным предвкушения.
— Чего смотришь? — не выдержал я, ощущая мурашки по телу.
— Когда ты сдохнешь от яда, — оскалился тот, и тут же болезненно скривился, неловко дёрнувшись.
До меня ещё только доходило, а Никифор Андреевич уже распаковал пакет с вещдоками и сунул нож в анализатор. Прибор пиликнул. Загорелись красным лампочки, и на панели высветилось название отравы.
— Что там? — дрожащим голосом спросил Уткин.
— Жопа, — зарываясь рукой в седину на голове, прошептал Лапушкин