Александр Афанасьев - Белорусский набат

– Это не дает вам права…

– Что?! – перебил его я. – Решать, как жить Украине или украинцам? А ничего, что второго мая две тысячи четырнадцатого простые молодые люди – самые обыкновенные, чуть сорванные, но обыкновенные, такие, каких и в вашей, и в любой другой стране полно – загнали других людей, в основном старше их, много и женщин было, в Дом профсоюзов в Одессе и подожгли? Это были не специально подготовленные убийцы, не каратели из СС, прошедшие процедуру инициации, – обычные молодые ребята. А еще полмиллиона других на следующий день смеялись в Интернете и пускали шуточки про жареных колорадов. Некоторые просто шутили, некоторые потом специально приезжали в Одессу и фотографировались на фоне сгоревшего здания. Знаешь, когда я принял решение, Марк? Не утром того дня, когда узнал о случившемся. А позже, когда я увидел, как они на это отреагировали. Они виновны. Виновны, Марк. Если не все – то большинство. Как в свое время виновны были фашисты. И то, что происходит, – это наказание. И это – пока еще мягкое наказание…

…

– И это дает нам право – решать.

…

– Я ответил тебе на вопрос, почему я тебе не поверил?

Марк хотел что-то сказать, но я опередил:

– Знаешь, я никогда не ненавидел ни Запад, ни Америку. Честно. Но в данном случае… вы показали себя во всей красе. Мы оба знаем, что негодяи – ультранационалисты – сожгли заживо людей в Одессе, совершили много других злодеяний, а теперь они пришли к власти. Благодаря вам, Марк, – именно вы привели их к власти, именно вы оказывали на нас все давление, какое только возможно. Мы оба знаем, что «Боинг» был сбит украинской ракетой и украинцы сделали это умышленно. Они совершили умышленное убийство, а вы умышленно стали его соучастниками, приняв решение скрыть и исказить факты. Потому что факты были очень неудобны. Они мешали вам, и вы их исказили. Вы долгое время закрывали глаза на происходящее и дозакрывались до того, что был убит американский посол. Когда-то давно вы казались нам образцом, на который надо равняться. Судьей, имеющим право судить. Но теперь вы – не более чем соучастники. И я вам не верю.

– Черт…

– Вот именно.

Мы помолчали, слушая пульсирующий рев моторов.

– Мир.

– Мир? – переспросил я.

– Мир, – подтвердил Марк. – Я прибыл с тем, чтобы предложить вам мир.

– Какой мир? Нам уже предлагали мир. Минский, Вильнюсский, Хельсинкский процессы – забыл?

– На сей раз – все серьезно. Мир заключается в том, что мы снимаем все санкции. И заранее отказываемся их вводить, что бы вы ни сделали с Украиной дальше. Это – ваша зона интересов. Делайте что хотите.

– Звучит мелодраматично и неискренне. Как провокация для введения очередного по счету пакета санкций.

– Это правда! – разозлился Шоу. – Ты что, не понимаешь? Ни мы, ни вы больше не можем позволить себе враждовать. У вас – ситуация на грани социального взрыва. У нас и в Европе – немногим лучше. Мы больше не можем себе позволить противостоять друг другу. Пришла пора принимать стратегические решения. Кто-то должен открыть Россию – как Никсон в свое время открыл Китай.

Странно, но я думал, в общем-то, так же. Но думал, а не говорил.

– Две ошибки, – сказал я. – Первая: у нас ситуация не на грани социального взрыва. И если власть сменится, то на более консервативную. Потому что мы не слепые. Знаешь… если вы мечтали насадить у нас демократию, то я вас поздравляю. Нет лучшего средства против демократии в России, чем ежедневная программа теленовостей, где рассказывают про Украину. Хоть немного, но рассказывают. Посмотрел это – и при слове «демократия» у тебя чешутся руки.

– А какая вторая?

– Вторая в том, что мы можем позволить себе враждовать. Мы столетиями жили в ожидании нашествия из Европы. Поживем и еще.

– Как бы то ни было – я сейчас искренен. Мы – сейчас искренни.

– Кто это – мы?

– Новая команда в Вашингтоне. Извини, никаких имен.

– А почему ты решил передать это послание через меня?

– Потому что я один из многих. Послание все равно дойдет. Вопрос в сроках.

– Этого не хватало. Скорее всего, об этом уже знают в Киеве.

…

Хотелось поверить. Если честно – хотелось. Мы все очень устали. Мы просто хотим, чтобы это все кончилось, вот и все. Многие хотят.

– Сделаем так. Мне нужен показ.

– Показ?

– Да.

– Что это?

– Ты не знаешь, что такое показ?

– Нет.

– Парень, ты откуда? – искренне удивился я.

– Я из ФБР, – сказал Шоу, – отдел по борьбе с терроризмом.

– Вот как?

– Да, именно так! Может, я не знаю ваши штучки…

– Проехали, – перебил я. – Тогда слушай. Показ – это нечто такое, чего нельзя сделать без связей в самых верхах. Понимаешь?

– В общих чертах.

– Я прошу тебя сделать это. Если ты это делаешь, ты доказываешь мне, что с тобой можно иметь дело. Если нет – о чем дальше разговор?

– Окей. И о чем идет речь?

Я подумал.

– Сейчас.

Набрал телефон Сереги. Тот взял не сразу, фоном гремела музыка.

– Алло…

– Разговор есть. В туалет выйди.

– Братишка, ты… Перезвони завтра, не могу говорить…

Я набрал снова. С ходу сказал:

– Еще раз бросишь трубку – ищи другую шестерку за вами разгребать. Выйди в туалет, разговор есть, прямо сейчас. Совсем мозги пропил?

– Лады…

Снова музыка, недовольные женские голоса… мужской. Музыка… как люди слушают эту мерзость.

– Да… але.

– Есть банк на примете санкционный? Или фирма?

– Банк… ну ты даешь… ты чего, деньги заморозил…

– Мозги включай. Контакты есть? Кому надо санкции срочняк снять, и кто за это готов прямо сейчас выложить наличкой. Давай, не тормози…

– Ну… – неуверенно сказал Серега, – можно в пару мест позвонить.

– Так звони. Для чего человеку телефон дан? Звони.

– Люди спят все. Или отдыхают. До завтра не ждет?

– Вот так вы страну и просираете. Нет, не ждет.

– Ладно, – Серега окончательно врубился, – не пыли. В чем тема, конкретно?

– Конкретно – ты называешь мне фирму или банк, которые хотят выйти из американских санкционных списков. Я вывожу. Они башляют. Сколько – реши сам, но не продешеви.

– Чо, серьезно?

– А ты думаешь, я по пьяни треплюсь? Десяти минут хватит?

– Час.

– Минут двадцать. Не больше. Тут у меня человек сидит.

– Добро.

В трубке загудели гудки отбоя, Шоу внимательно смотрел на меня. За нашими спинами бесновались моторы машин.

– И?

– Сейчас перезвонят. Минут двадцать.

– В чем суть?

– Я называю фирму. Ты снимаешь с нее санкции.

– То есть?

– Санкции, санкции. Ваш Минюст… или Госдеп, или кто там у вас, держит нас под санкциями. Я тебе назову отдельную конкретную фирму. Ты звонишь в Вашингтон и говоришь, чтобы ее вывели из санкционных списков. Сроку – три дня. Если сделаешь – я поверю, что ты серьезный парень с серьезными связями. Нет – до свидания.

– Что это за фирма?

– Пока не знаю. Друган вот перезвонит. Он назовет.

Шоу стукнул кулаком по ограде:

– Это так просто не делается.

– Почему?

– В санкционные списки просто так не попадают. И для того чтобы из них выйти, нужны не менее веские основания.

– Ну вот, эти веские основания у тебя и есть, я правильно понимаю?

– Нет, ты не понимаешь. В Вашингтоне практически никакое решение не принимается одним человеком.

Я в упор посмотрел на американца:

– Тогда какой смысл нам с вами сотрудничать, если вы и решение принять не можете?

Американец не нашелся, что ответить. Я победил – пока и просто в словесной дуэли…

Серый перезвонил быстро.

– Ты реально это можешь? Без гонева?

– Вот сейчас и проверим. Ты что – теряешь что-то?

– Да как сказать, – сказал Серега, – в таких делах кидать чревато. Ладно, пиши.

Я записал в блокнот.

– Все?

– Все. Завтра жди новостей.

– Надеюсь, хороших… – Серега положил трубку.

Я вырвал лист из блокнота и отдал его американцу.

– Вот этот банк. С него санкции должны быть сняты. Да – разговариваем дальше. Нет – разбегаемся.

Марк озабоченно посмотрел на бумажку, сложил ее и сунул в карман.

– Какие мои гарантии?

Я пожал плечами:

– Никаких.

…

– Ты вышел на меня или я на тебя? Если бы мне от тебя что-то было нужно, это я бы тебе предъявлял верительные грамоты. А так – извини. Ход за тобой.

– Вы неправильно себя ведете.

– Ага, – расслабленно сказал я. – Да… еще одно.

– Что именно?

– У тебя есть контакты в военной медицине?

– Военной медицине?

– Ну да. Такой… армейской, специализирующейся на тяжелых травмах.

– Можно поискать. А что?

– Надо сделать протезирование. По высшему разряду. Женщина, двадцать три года. Ампутация левой ноги ниже колена. Надо поставить биопротез, ну, какие вы ставите своим солдатам.

– Я понял… это сложная операция.

– Я понимаю. Но мы простыми вещами и не занимаемся. Верно?

Шоу какое-то время переваривал все это.