Оружейники: Aftermath. Книга 2. Из глубин - Александр Павлович Быченин
— Не ожидал от вас такого, Антониос.
Я, признаться, тоже, потому не придумал ничего лучше, как хмыкнуть:
— И вам доброе утро, профессор. Рад видеть.
— Боюсь, не могу ответить взаимностью, — поджал губы сухонький и седой как лунь старичок — мой (и Тинкин) непосредственный начальник и научный руководитель Георгиос Спанидис, доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук Патриа-Нуэво, почетный профессор Университета Нового Оймякона, и прочая, и прочая. Как всегда затянутый в белый летний костюм, при галстуке и трости. — Весьма сомнительное удовольствие вытаскивать из кутузки в воскресенье утром нерадивого аспиранта.
— Вам Тинка позвонила, что ли? — нахмурился я.
Вряд ли кто-то еще, только эта взбалмошная девица могла до такого додуматься. Это ж надо, начальство подтянуть! По уму, как раз от него инцидент утаить не мешало бы. Хотя в Ла Пинца это невыполнимая задача — новости разлетаются в миг. Да и знает она профа куда лучше меня, как-никак, уже несколько лет под его началом трудится, а не месяц, как я. И проболталась наверняка о причине побоища. А старый Георгиос, как я уже имел возможность убедиться, романтике был не чужд. Видать, сам в молодости знатно покуролесил. И сейчас, если вдуматься, играл на публику — гремящего ключами карабинера. Предсказать реакцию стража порядка на открытое одобрение моего вчерашнего дебоша я бы не взялся — может, посмеялся бы, а может и обиделся. Вплоть до задержания еще на двадцать четыре часа. Так что все правильно профессор делал. Да и мне не помешало бы подыграть — скорчить рожу попостнее и стыдливо уставиться на носки топсайдеров. Ничего более интересного в ближайшей округе не наблюдалось, разве что роскошное оранжевое пятно на пузе. Но с потерей тенниски я уже смирился. К тому же ночью обнаружился неожиданный плюс от испорченной одежки: аромат цитрусового микса надежно забивал вездесущую вонь биопластика, здесь, в казенном заведении, особенно заметную.
— Ты еще долго, Джузеппе? — счел нужным возмутиться проф на слишком уж медленного копа. — Я не намерен терять ни единой лишней минуты из моего выходного.
— Повезло, — не удержался я от ухмылки. — Легко отделаюсь, получается.
— И не надейся! — немедленно поставил меня на место Георгиос. — Завтра же жду с отчетом по последней серии опытов!
— Профессор! — возопил я, и отнюдь не притворно — ну его на фиг, если не шутит. Там еще работы на неделю, не меньше. — Почему вы со мной так жестоки? Меня вчера побили, у меня похмелье… и ничего смешного!
Карабинер Джузеппе, даже не пытаясь скрыть ухмылку, закончил ковыряться с замком и демонстративно распахнул решетчатую дверь:
— Задержанный, на выход!
Я, естественно, дожидаться повторного приглашения не стал и вымелся из камеры, дисциплинированно пристроившись рядом с суровым профом.
— Чего застыл? Прямо и направо, в седьмой кабинет!
— Чего это?
— Того это. Кто залог платить будет? Синьор профессор? — Коп с нескрываемым удовольствием смерил меня сочувствующим взглядом и повесил связку ключей на пояс. — Готовься с месячным жалованьем расстаться, не меньше. И радуйся, что мировой судья в хорошем настроении, а то бы неделю у нас погостил. А может и две.
Ну-ну. Попробовали бы. Мне бы ведь тоже скучно было, а поскольку терять уже нечего, я бы себе ни в чем не отказывал. А фантазия у меня богатая, в отличие от того же профессора — тот предпочитал верить исключительно доказанным научным фактам. Начал бы, к примеру, с матерных частушек. Потом бы перешел на хулительные хайку на трех языках — русском, английском и английском матерном, чтобы уж точно до адресатов смысл донести. Ну и там по мелочи: кружкой по решетке поколотить, голодовку объявить, адвоката стребовать, в идеале столичного…
— Антониос, пойдемте, — потерял терпение проф.
Зато, судя по вежливой форме обращения, самообладание к нему вернулось. Хотя скорее отпала необходимость в показухе — Джузеппе остался за поворотом.
В седьмом кабинете мы надолго не задержались: я получил обратно изъятые вчера вещи — браслет, ай-ди, служивший заодно кредиткой, и смартфон — тот самый противоударный, папенькин подарок; быстренько использовал ай-ди по назначению, слегка облегчив банковский счет, и поспешил увести профессора из околотка. Нечего ему в таких местах светиться, для репутации плохо. Он, как-никак, помимо всего прочего еще и почетный гражданин Ла Пинца, города и острова. А вообще хорошо, что сегодня воскресенье. В любой другой день еще бы и с мировым судьей пришлось пообщаться, что тоже удовольствие сомнительное. А так озвучили сумму штрафа, подивились моей бесстрастной роже (сумма реально для местных оказалась немалой), подтвердили перевод денег да и выпроводили вон из участка.
Едва оказавшись за пределами околотка, я демонстративно вдохнул полной грудью и громко, чтобы копы на территории услышали, прокомментировал ситуацию:
— Пьянящий воздух свободы! Вам, сатрапам, не понять!
Карабинеры-патрульные, впрочем, моих стараний не оценили — как шлялись по территории, так и шлялись. И даже коситься в нашу с профом сторону перестали, поскольку не интересно и лениво.
— А вы, Антониос, ни капли не раскаиваетесь, — констатировал Георгиос, укоризненно покачав головой.
И уставился на меня в задумчивости, машинально поглаживая гладко выбритый подбородок.
— Есть немного, профессор, — не стал я спорить с очевидным.
— А у вас проблемы, молодой человек, — поджал губы проф, пораженный моей бестактностью. — Вы, оказывается, антисоциальный элемент. Не ожидал, не ожидал.
— Зато никто не умер.
Вот так вот. Предельно серьезно, без хиханек да хаханек. Так что даже старого профа до печенок пробрало. По крайней мере, он не нашелся, что ответить. И, надо отдать ему должное, в душу лезть не стал. Георгиос Спанидис хоть и любопытен от природы, как всякий большой ученый, но еще и деликатен не в меру.
Некоторое время мы молча шагали рядом — я разглядывал пятно на пузе, а профессор думал о чем-то своем. Потом я остановился, набрал побольше воздуха в грудь и с чувством продекламировал:
Греет ладонь рукоять,
Погибель сулит клинок.
Умру свободным.
Хм, а ничего так получилось, даже по-английски.
— О чем это вы, молодой человек? — оживился профессор. — Никак бунтовать вздумали?
— Только в мыслях, профессор, только в мыслях, — рассмеялся я. — Просто момент запоминающийся, вот и выплеснулось.
— Это хокку?
— Хайку. Хотя разницы особой нет.
— Так вы
