Путь дракона - Дэниел Абрахам
– Подозреваю, что самое тяжкое в пути – скука. Когда перед глазами третий день маячит та же повозка, поневоле начинаешь мечтать о разнообразии.
Китрин улыбнулась – почти искренне.
– Как твое имя?
– Таг.
Веки старика дрогнули, улыбка на миг застыла. Китрин опустила голову, завешивая лицо волосами, сердце понеслось вскачь. Мастер Кит всего лишь чихнул и, покачав головой, произнес по-прежнему мягко:
– Добро пожаловать в караван, Таг.
Китрин еще раз кивнула, и ведун отошел. Сердце, успокаиваясь, застучало ровнее, девушка сглотнула комок в горле, закрыла глаза и приказала плечам расслабиться. Ее не разоблачили. Все будет хорошо.
Через час караван двинулся в путь. Первой шла широкая неуклюжая подвода с фуражом, за ней крытый фургон, лязг от которого долетел до Китрин даже через три упряжки. Начальник каравана, тимзин, объезжал подопечных на рослой белой кобыле и то и дело тыкал в повозки, мулов и возниц длинным гибким кнутом. Когда караванщик поравнялся с Китрин, она тряхнула вожжами и прикрикнула на мулов, как научил ее Безель в прежние времена – когда он был жив, весел и не считал зазорным пофлиртовать с несчастной сиротой, живущей на попечении банка. Мулы ринулись было вперед, и тимзин не замедлил с гневной отповедью:
– Куда гонишь, парень! Ты не на скачках!
– Простите, – пробормотала девушка, натягивая поводья. Один из мулов, обернувшись к ней, всхрапнул и повел ушами – она так и не поняла, привиделось ли ей недовольство в его глазах или мул и впрямь был возмущен. Китрин тронула упряжку вперед, уже медленнее, и караванщик-тимзин, покачав головой, двинулся дальше к хвосту каравана. Мулы привычно потащили фургон вслед за остальными повозками. Мало-помалу, под крики и проклятия, обоз выстроился в ряд и двинулся прочь от широких улиц Старого квартала к каналам, впадающим в реку, и дальше через мост, мимо герцогского дворца.
Перед глазами Китрин тянулись Ванайи, знакомые с детства. Вот дорога к рынку, где Кэм купила ей на день рождения медовую ковригу. Дальше – палатка, где подмастерье сапожника осмелился ее поцеловать и был выпорот магистром Иманиэлем. Она уже и забыла… А в этот дом ее, совсем кроху, водили учиться счету и письму. Где-то в городе похоронены ее мать и отец – она никогда не была на могиле, а жаль…
«Когда вернусь, схожу», – пообещала она себе. После войны, когда мир заживет спокойно, она вернется в Ванайи и найдет могилы родных.
Неожиданно скоро замаячила впереди городская стена – светлые камни, сложенные в два человеческих роста. Ворота стояли открытыми, но из-за толчеи на дороге караван замедлился, и мулы, словно ожидавшие такого исхода, терпеливо застыли на месте. Караванщик помчался вперед расчищать путь, лупя кнутом всех, кто мешал проехать. Заметив на надвратной башне стражника, на котором сияли латы герцогских гвардейцев, Китрин на миг похолодела: не он ли, вскинув голову, ухмылялся ей в ту ночь, когда убили Безеля? Однако окликнул стражник не ее, а капитана:
– Ты трус, Вестер!
У Китрин перехватило дух. Так обыденно бросаться оскорблениями…
– Сгинь, Доссен! – с ухмылкой рявкнул в ответ тот. Неужели они друзья?.. Капитан тут же утратил изрядную долю доверия Китрин, хотя она и успела порадоваться, что гвардеец их все-таки не остановил. Повозки с грохотом и скрипом, то и дело кренясь на поворотах, выехали за городскую стену, и мелкая городская брусчатка под колесами сменилась широким зеленым полотном драконьего нефрита. Карс лежал отсюда к северо-западу, однако дорога, повторяя изгиб далекого морского берега, сворачивала к югу. По пути изредка попадались встречные повозки, идущие в город; освещенные солнцем низкие холмы полыхали осенним золотом и багрянцем. Китрин сжалась на скамье; начали мерзнуть ноги, затекли руки.
Через несколько лиг неспешного пути ровный стук колес и мерное покачивание фургона ее убаюкали, беспокойство понемногу улеглось. Девушка почти не вспоминала, зачем она здесь, почему оставила город, чем нагружен фургон, – она вдруг оказалась почти в одиночестве: мир теперь вмещал только ее, мулов, задок предыдущей повозки и деревья по краям дороги. Солнце, понемногу клонящееся к горизонту, светило ей в глаза, она почти ничего не видела.
Вдруг донесся окрик караванщика, обоз замедлил движение, а потом и вовсе остановился. Караванщик-тимзин проскакал от первых повозок к хвосту, как в Ванайях, и указал каждому место в открытой низине. Привал. Место Китрин, к счастью, было у самой дороги, так что особых маневров не понадобилось: она повернула куда велено, остановила фургон и слезла на землю. Отпрягши мулов, она повела их к ручью – животные тут же припали к воде и не отрывались так долго, что девушка занервничала: не вредно ли им? Может, остановить? Чужие мулы, которых поили по соседству, тоже пили не поднимая головы, и Китрин, тайком следя за погонщиками, решила делать то же, что все.
Вскоре спустилась ночь, резко похолодало. К тому времени как девушка накормила мулов и, вычистив, отвела их к походным стойлам, землю окутал туман. От разведенного караванщиком костра потянуло запахом дыма и жареной рыбы, у Китрин от голода заныло в желудке. Остальные возницы, пересмеиваясь, уже толкались в очереди за едой. Китрин встала рядом, стараясь не поднимать головы и не встречаться ни с кем глазами, а когда с ней заговаривали – лишь хмыкала или отделывалась односложными ответами. Стряпухой при караване была низенькая толстая тимзинка с пухлыми, как колбасы, руками, чешуйки на которых чуть не стояли торчком, готовые отслоиться. Когда подошла очередь Китрин, стряпуха вручила ей оловянную тарелку – бледный ломтик форели, щедрая гора бобов и хрустящая краюха черного хлеба. Китрин благодарно кивнула и пошла к костру. Хотя штаны и куртка пропитались влагой, она не посмела приблизиться к огню и осторожно присела в тени.
Пока все ужинали, караванщик вытащил из своего фургона табурет и, взобравшись на него, при свете костра принялся читать вслух из священной книги. Китрин не особенно прислушивалась: магистр Иманиэль тоже был набожен или, по крайней мере, старался слыть набожным ради репутации, и благочестивые чтения были Китрин не в новинку, хотя ни Бог, ни ангелы никогда не казались ей такими уж увлекательными персонажами.
Тихонько оставив на месте тарелку с ножом, она отошла к ручью. Не выдать в отхожем месте, что она не мальчик, – эта мысль глодала ее всю дорогу, лишь усиливая ужас, и снисходительные реплики магистра Иманиэля («Да большую нужду все мужчины справляют сидя!») ее не ободряли. И сейчас, в пронизанной туманом тьме, сидя со спущенными штанами и придерживая рукой набитый тряпками гульфик, Китрин чувствовала облегчение
