Конрад Керз: Ночной Призрак - Гай Хейли
От раздражения Ночной Призрак испустил сдавленный крик. Наконец он поймал пулю, вытащил ее наружу и бросил на асфальт. Черная кровь смешалась с прозрачной водой. Примарх потратил еще какое-то время на поиск ниток, застрявших в ране после попадания. С ними проблем не возникло. Он даже почувствовал некое извращенное удовольствие, когда тянул их из своей плоти.
А потом юный сверхчеловек оперся спиной о стену постройки, обхватил руками колени и позволил себе уснуть.
День на Нострамо не сильно отличался от ночи. По утрам становилось чуть светлее. К полудню, когда облака немного расходились, иногда удавалось разглядеть расплывчатое бледное пятно там, где, по идее, находилось солнце. Больше не менялось ничего — темнота, неоновый свет вывесок, огни в окнах, рокот транспорта. Изменения в освещении были незначительными. Никто, кроме него, их не замечал, и даже самый яркий день здесь ничем не отличался от пасмурной ночи в древние эпохи Земли. Но даже этих крохотных изменений хватало примарху, чтобы отследить ход времени. Он проснулся уже под утро. Прошло несколько часов.
Внимание Ночного Призрака привлек шум в аллее внизу. Несметное количество мусора, валявшегося на всех маленьких улочках Нострамо, делало бесшумное передвижение практически невозможным. Тем не менее там кто-то безуспешно пытался остаться незамеченным.
Ночной Призрак пошевелил плечом. Лучше. Рана снова зажила, и мышцы работали как надо. Воспаление исчезло. Скоро струп отвалится, оставив после себя шрам, а потом исчезнет и он.
Примарх подполз к краю крыши и взглянул на аллею.
Здание, на котором он провел ночь, оказалось жилым домом древнего образца. Ночной Призрак из грядущего с легкостью узнал бы в монолитных блоках, из которых оно было построено, образцы СШК. Он не знал, что оно простояло уже множество лет — возможно, даже тысячелетий, и течение времени почти не отразилось на сверхпрочном материале стен. Это здание давным-давно возвели на склоне холма вместе с парой десятков других таких же, а затем их постепенно поглотила разрастающаяся громада города-улья. Почва оказалась слишком не стабильной, чтобы выдержать что-то большее, и их не стали сносить, превратив в небольшой квартал, зажатый между звездоскребами. Идеальное место для охоты.
Там, на аллее, он увидел двух молодых парней с ножами, нависших над юной девушкой. Они собирались сделать с ней все то, что бессердечные мужчины делали с женщинами в темных закоулках улья. Каждый час происходило по тысяче подобных случаев. Нападавшие были простыми уличными отбросами. Лишенные опеки, они выросли кровожадными чудовищами. Девушка, судя по ее дорогому наряду, принадлежала к более высокой касте. Какой бы синдикат ни обеспечивал защиту ее семье, они отыщут этих двоих и заберут их жизни в качестве платы за самонадеянность. Но до этого не дойдет.
Бандиты, увлеченно вспарывавшие одежду, не заметили Ночного Призрака, спрыгнувшего с крыши за их спинами. Его лохмотья хлопали на воздухе достаточно громко, чтобы предупредить их об опасности. Но они ничего не услышали: были слишком поглощены своими низменными инстинктами, чтобы обращать внимание на звук приземления или мягкие шаги босых ног сгорбленной мрачной фигуры, крадущейся в тенях.
Кровь ударила им в головы. Они смеялись. Девушка тихо плакала. Бандиты шумели, а жертва молчала — все участники этой сцены решили, что никто не придет на помощь.
Ночной Призрак остановился так близко, что чувствовал запах немытых тел сильнее, чем зловоние мусорных куч.
— Отпустите ее, — произнес он.
Примарх знал многое, в том числе десятки языков, которые никогда не слышал. Но вот нострамский пришлось учить. Позже он поймет, насколько редок этот язык, в своем развитии далеко ушедший от универсальной речи, которую человечество унесло к звездам со Старой Земли. Нострамский приобрел необычную мягкость, изобиловал шипящими и требовал от говорившего использовать поэтические метафоры вместо утверждений. Романтическая чувственность речи скрывала под собой безжалостность носителей.
Одним из первых выражений, которые примарх выучил на нострамском, стало его имя.
— Ночной Призрак!
Оба бандита резко обернулись. И хотя Керз еще не достиг вершины телесного развития, он все равно возвышался над молодыми парнями — чудовище из подземного мира, облаченное в полночь, с бледной, словно светящейся кожей, проглядывающей сквозь прорехи в лохмотьях.
Одного из нападавших подвел собственный организм, и к букету запахов заваленной мусором аллеи добавилась едкая вонь человеческой мочи. Его товарищ оказался храбрее: стиснув зубы, он прыгнул вперед, выставив самодельный нож.
— Ты умрешь первым, — сообщил Ночной Призрак.
Юный примарх взял несчастного за голову, оторвал от земли и легким движением кисти свернул тому шею. Труп заплясал безумную джигу, дергаясь, будто марионетка на ниточках спазмирующих мышц.
Ночной Призрак улыбнулся второму пареньку, который продолжал извергать телесные жидкости — теперь к моче добавились сопли и слезы. Неудачливый бандит смотрел на кошмарного великана широко распахнуты* ми черными глазами. Леденящая хватка первобытного страха расколола маску уличного головореза, и теперь посреди улицы стоял испуганный ребенок.
Чудовище оскалило идеально ровные зубы и прошипело одно-единственное слово:
— Беги.
Мальчишка попятился на негнущихся ногах, споткнулся о груду мусора, развернулся и помчался прочь, ударяясь о стены. Постепенно контроль над телом вернулся, и он смог набрать скорость. Звук удаляющихся шагов смешался с шумом города.
Ночной Призрак не стал его преследовать и с любопытством уставился на девушку, которую только что спас, продолжая держать на весу тело первого бандита. На ней почти не осталось одежды, и, хотя примарх имел врожденное понимание человеческой биологии, он все равно внимательно рассматривал ее тело. Ему было интересно, появятся ли у него какие- то чувства, похожие на те, из-за которых смертные мужчины забывают обо всяких приличиях и превращаются в зверей.
Он не чувствовал ничего, даже жалости.
Под внимательным взглядом примарха, пронзительным и немигающим, девушка попыталась отползти назад, прижимая к груди остатки одежды. Спаситель испугал ее сильнее, чем неудавшиеся насильники. Упершись спиной в стену, несчастная замерла, скованная, будто мышь, в которую вот-вот вонзятся когти коршуна.
Примарх отвел глаза. Изучение ее тела ничего не дало. Страсти двух налетчиков остались непонятными ему, хотя он знал, что должен был их остановить. Не ради девушки — нет, его не волновало спасение невинных. Он никогда не ценил человеческие жизни. Он ценил
