Призраки Эхо (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Меж тем, перегрузка возросла настолько, что это стало ощущаться и в амортизаторе. Хорошо, что у экипажа имелись экзоскелеты, но насколько они спасали, Синеглаз сказать не мог, да и не пытался даже думать. Он задыхался, по его лицу градом лился холодный пот, а подступавшие к горлу рвотные спазмы ничем не получалось остановить. Казалось, все внутренности решили вылезти наружу, как у тех несчастных, которым по приказу его отца, возродившего казнь, принятую во времена Великого Асура, вспарывали живот и засовывали в рот собственные кишки. Мартышкам тоже приходилось несладко, и от их визга звон в ушах становился просто невыносимым.

В какой-то миг сознание милостиво покинуло Синеглаза, а когда он вновь сумел разлепить отяжелевшие веки, мартышки верещали уже возбужденно и весело, а в крышку амортизатора стучался Эркюль.

— Открывай, малыш! Все закончилось! Сейчас будем подбирать на твою царскую особу скафандр. Таскать тебя на себе у меня больше нет никакого желания, да и мартышек нельзя без присмотра оставить.

До пульта амортизатора Синеглаз добрался не сразу. Руки тряслись, а голова и вовсе ощущалась черепками разбитого горшка, вроде тех, которые царица Серебряная и вестники привозили из Гарайи, а потом долго и тщательно собирали и склеивали. Придворные и сам владыка Сольсурана только недоумевали, искренне не понимая, зачем выкапывать из земли всякую рухлядь. Но поскольку царица давно погибла, а ее товарищи находились далеко, голову Синеглаза собирать и склеивать было некому, а Эркюль вносил в сознание еще больший хаос, нагружая новой информацией.

— Прикинь, наш капитан все-таки сумел обмануть этот проклятый пульсар, разминуться с черной звездой и выйти в систему красного карлика! — радостно вещал Обезьяний бог, почесывая за ушком и поглаживая брюшко всем питомцам разом.

Синеглаз бы тоже не отказался от ласки, и не только в кошачьем облике, но, памятуя об апсарских танцах, боялся даже заикнуться об этом.

— Так мы приземлились? — уточнил княжич, прислушиваясь к ощущениям и тут же начиная выстукивать дробь зубами.

Хотя перегрузка исчезла, на борту царил такой холод, что пар шел изо рта, как зимой в горах Трехрогого Великана.

Эркюль вместо ответа сгреб его в охапку и, потрясая за плечи, восторженно поцеловал, едва не царапая кожу колючей бородой. Хотя вид Обезьяний бог имел весьма помятый, его утратившее округлость, осунувшееся лицо буквально светилось.

— А я тебе о чем говорю! Наш кэп просто кудесник. Корабль посадил, как собственный зад, не напоровшись на горные вершины и обломки других звездолетов. Я тебе скажу, там на пустоши — целое кладбище. Живем, малыш! Наверняка будет чем поживиться! Капитан на радостях даже устроил небольшой пир в честь, так сказать, благополучного прибытия!

С этими словами Эркюль достал из-за пазухи контейнер с консервированными фруктами и ароматный стейк, в который Синеглаз без лишних слов впился зубами.

Лежа в амортизаторе, безуспешно борясь с тошнотой, княжич, конечно, думал, что на еду смотреть сможет не раньше, чем через неделю. Однако от одного запаха мяса, пускай пересушенного в морозильной камере, рот немедленно наполнился голодной слюной. Поэтому стейк исчез в желудке просто мгновенно. Хотя после перегрузки и первой сытной за много дней трапезы неудержимо клонило в сон, слова о скафандре побудили Синеглаза как можно скорее подняться на ноги.

Он же мечтал прогуляться по другой планете. И не важно, какие сюрпризы готовит им этот геоид, сиротливо притулившийся к красному карлику. После месяца, проведенного в замкнутом пространстве корабельных отсеков, возможность ступить на твердую почву, увидеть горизонт и почувствовать лучи какого угодно светила представлялась едва ли не чудом.

Однако тут княжича и его заступника ждало разочарование. В кессонном отсеке их встретил встрепанный, точно старый летающий ящер, злой капитан.

— Кусок плазмы тебе в задницу! Какой скафандр для этого балласта? — напустился он на Эркюля, едва тот завел речь об участии княжича в вылазке. — Ты еще предложи твоих мартышек каждую в экзоскелет одеть!

— Но, кэп! — попытался протестовать Эркюль.

— Я все сказал, Хануман! — рявкнул на него Шварценберг. — Во время первой вылазки дети и животные остаются на борту! И чтобы без фокусов! — добавил он строго. — Я не спорю, твое зверье незаменимо, когда речь идет о контрабанде алмазов или добыче разведданных, — немного смягчив тон, продолжал он. — Но нам нужно сначала осмотреться и понять, что за хрень тут творится, и кто расчекрыжил все эти корабли, а заодно выяснить, не осталось ли на них горючего и съестных припасов. Заправочной станции тут поблизости точно нет!

Синеглаз, на которого никто не обращал внимания, с завистью смотрел, как контрабандисты прилаживают пластины брони, как защелкивают застежки, и присоединяют полные аккумуляторы к скорчерам. Княжич подумал, что ему оружие на незнакомой планете тоже не помешает, и незаметно вытащил из ящика небольшой, как раз по руке, импульсный пистолет и аккумулятор подходящей модели.

Обращаться с оружием вестников Эркюль научил его еще на Васуки и задолго до того, как предложил участие в космической авантюре. Несмотря на немалый вес пистолета, попадать из него в цель оказалось куда легче, нежели бросать в мишень стрелы и камни из пращи. Да и результаты впечатляли.

Другое дело, что всем видам оружия княжич предпочитал меч и каждый день упражнялся в фехтовании по нескольку часов, стараясь не пропускать тренировки. Эти занятия ему нравились куда больше, нежели скучная зубрежка законов Сольсурана и имен древних царей. Когда теперь доведется выбежать в залитый солнечным светом, окруженный тенистым садом внутренний двор? Когда удастся ощутить привычную тяжесть клинка?

Впрочем, оттягивающий правую руку импульсник, на котором после подключения аккумулятора немедленно загорелся индикатор боевой готовности, его тоже успокаивал.

Сначала княжич поднялся в рубку, но вахтенные пилоты крепко запомнили эпизод с обращением и, сберегая ценное оборудование, к экранам наблюдения его не пустили. Тогда он пошел на орудийную палубу, где возле готовых к бою плазменных установок нес вахту посерьезневший Таран.

— Что, пацан, не терпится взглянуть на нашу новую родину и, возможно, могилу? — хмыкнул артиллерист, пропуская Синеглаза к панели голографического монитора.

— Было бы на что любоваться, — печально вздохнул его напарник Чен Лун. — Темнота и глушь. Влипли мы, ребята, по самые антенны!

Синеглаз не нашел, что возразить. Погруженная во тьму безжизненная равнина, по которой сейчас пробирался Шварценберг с группой исследователей и абордажников, выглядела угрюмо и негостеприимно. Небо и вовсе пугало своей пустотой. Как узнал Синеглаз из обрывка разговора пилотов, свет звезд досюда не добирался, поглощаемый черной звездой, а местное солнце казалось более тусклым, чем любая луна. Подсвеченные прожекторами «Нагльфара», где-то вдалеке виднелись причудливо изломанные пики гор, повсюду валялись обломки разбившихся кораблей.

Княжич подумал, что так, скорее всего, должен выглядеть исподний мир Трехрогого и Хоала. В нем ведь даже демоны воют от голода и тоски. Впрочем, в Сольсуране существовало место, которое, особенно в ночную пору, могло поспорить с этой планетой по бесприютности. Пустыня Гнева, оставшаяся после применения царем Арсом Молний Великого Се на месте столицы Великого Асура, даже у чуждых предрассудков вестников вызывала оторопь. Простые же сольсуранцы и вовсе предпочитали обходить ее стороной. Другое дело, что здесь обходить было нечего и негде, а вылазка равнялась жесту отчаяния, путешествию в никуда.

Поникший и раздавленный, Синеглаз спустился в жилой отсек. Какой смысл слоняться без дела, что-то искать, на что-то рассчитывать. Если абордажники и Шварценберг ничего не найдут, можно и из амортизатора не вылезать. Все равно воздуха надолго не хватит.

Добравшись до каюты, он обнаружил, что мартышки, которые обычно любили пошалить и полазить по стенам, ловко цепляясь за обшивку, забились под крышку амортизатора и сидят, прижавшись друг к дружке, испуганно-зачарованно глядя куда-то в угол, словно там притаилась ядовитая змея или еще какой-то опасный хищник.