Антонина Клименкова - Русалки — оборотни
— Ну? — поторопил рассказчика кузнец.
— Ну и, значит, выпили мы с дедом и за дочку, и за свадьбу дочкину… И по стопочке за все остальное. А потом я фонарь взял и пошел могилу рыть. Чтоб, значит, на всякий случай имелась. Только, устамши, не рассчитал малость да шибко глубоко выкопал. Я и так, и этак — а вылезти не могу. Фонарь наверху выгорел весь, погас, значится…
— Ну и чего? — прервал Егор вошедшего во вкус повествователя.
— Лег я отдохнуть, — продолжал расписывать могильщик, не обращая внимания на недовольство слушателя. — Земля сырая, холодная — но не шибко, конечно, терпимо. Приятно даже после жары да работы. В общем, только я дух перевел, как вдруг на меня сверху… — эффектная пауза, — черт прыгает! Ка-ак выскочит из-под земли…
— Ты ж сказал, сверху? — не понял кузнец.
— Ну да, — кивнул мужичок. — Могилка-то глубокая получилась. Ты дослушай, не перебивай! Так, значится, выпрыгнул и давай на мне скакать! Весь живот отдавил, чуть дух вон не вышиб! Смотри, весь в синяках… Сам страшенный, жуть! Весь черный, как сажа. Рожа синяя, глазищи — во! Горят, как бешеные уголья в темноте. Волосья дыбом, рога острые. Скачет и приговаривает: кончай пить, кончай пить! А не бросишь, говорит, прокляну — и водка у тебя в горле будет подобна мертвому праху! Так и сказал, не поверишь, мертвому праху…
Могильщик размашисто осенил чело крестным знамением и еще для верности поплевал через левое плечо. (Слева от него как раз рос куст тальника, и Глаша поспешила отскочить подальше.)
— А потом ка-а-ак набросится на меня и давай душить! — со слезой в голосе добавил мужичок, — Едва вырвался, чуть плечо не вывихнул… И что тут делать прикажешь? — с тоской глянул снизу вверх на кузнеца, — Ведь «мертвому праху»!
— Не пей, — коротко сказал кузнец, пожав богатырскими плечами.
— А свадьба как же? — горестно вздохнул тот.
— Тогда пей, — как отрезал Егор Кузьмич. — Но… — поднял он палец перед носом могильщика, — …маленькими глотками и по чуть-чуть. Дабы не подавиться.
Глафира прыснула и зажала рот ладошкой.
— …И хохочет, как сумасшедший. Ржет-заливается, аж прихрюкивает от радости. И чего смешного нашел?.. — пробормотал мужичок напоследок.
И ушел, а кузнец остался стоять в задумчивости. Глаша, сделав вид, что ничего не слышала и вообще собиралась пройти мимо, обогнула тальник.
— Глаш, ты куда? — окликнул ее кузнец.
— По делам! — важно вздернув нос, ответила девица.
— По каким еще делам? Постой! — и ухватил своей лапищей за запястье.
— По важным! Пусти, недосуг мне. К Полине Кондратьевне спешу.
— К Яминой? Да спит она еще, поди.
— Как же спит, если гости у нее.
— Гости? — нахмурился кузнец. — Уж не ваши ли монахи?
— Они самые, — кивнула Глаша, поразившись догадливости друга.
— А ты там на что? — продолжал тот допытываться.
— Как же, — растерялась чуток девица, — помогать! Дедушка вон уехал, а мне присматривать за ними велел.
— Иван Петрович? Куда уехал? Когда?
— С утра пораньше, в монастырь. Сказал только — очень с игуменом повидаться надо.
— Ясно, — вздохнул Егор.
— Чего это тебе ясно? — прищурилась Глафира.
— Ничего, — повесил голову кузнец. — Прийти обещалась, я ждал-ждал… Надумала, куда качели-то вешать?
— Не-а, не успела еще. Не до качелей пока, после, — отмахнулась Глаша. — Прощай!
— Красивая ты сегодня. Ленту новую вон заплела.
— Ты заметил? — засияла девушка. — Смотри какая — атласная!
Кузнец кивнул и снова уставился на свои лапти.
— Ты только это, того… Хоть они и ученые, да одно монахи. В попадьях, стало быть, не нуждаются. Негоже на грех наводить…
— Да ты чего?.. — Глафира даже лицом потемнела. — Да я от тебя таких слов… Дурак ты! Вот!
Развернулась резко — аж коса змеей взлетела — и ушла, почти убежала прочь.
Правда, тут же вернулась и, не глядя в глаза, выпалила:
— И вообще! Готова поспорить, ты эту фразу все утро придумывал! — больше ничего не сказала.
Глядя ей вслед, Егор задумчиво потер лоб. Снова вздохнул.
Видать, у Глафиры день с утра не заладился.
Старушки у колодца были уже в сборе, все трое что-то горячо обсуждали. Едва завидев спешащую к ним девушку, притихли, поджав губы, и дружно занялись кто рукоделием, кто семечками.
— Доброго утра, бабушки! — вежливо поклонилась Глаша.
— Доброе, милая, — кивнула одна.
— Коль не шутишь, — добавила другая.
— А я к вам за советом…
— Да чего ж мы, старые, знаем? — перебила третья.
— Чего и знали, уж забыли, — покивала другая.
— Вот, нашла я тут, случайно, — пропустив ехидные колкости мимо ушей, продолжила Глафира и представила старушкам полотенце: — Обронил кто, думаю. Или ветер со двора унес, или собаки утащили…
— О, моя пропажа! — воскликнула одна бабка, развернув находку. — Самолично петухов ентих вышивала, как сейчас помню!..
— Давно это было, — заметила другая, пощупав рушник, — Пообтрепался весь уж.
— Ничего! — возразила та, поспешно складывая полотенце. — На что-то да сгодится. Я им сейчас горшки в погребе покрываю. И не собаки его стащили, а внучок мой, Прошка. Ему ведь все, что на дороге валяется, за сокровище сходит. По карманам рассует всякую дрянь и радуется. А карманы от ентакой тяжести рвутся, я штопать не успеваю. Так теперича придумал в узелки все завязывать. Побегает с узелком, побегает, насобирает «сокровищ», а потом за печку спрячет. Сверчок у нас там жил, да теперь не слышно. Видать, придавило чем.
— Так это ты Прошке котомку-то шьешь? — догадалась третья, кивнув на лежащее на коленях рукоделие.
— Ему, басурманину. А то ходит, как голь перекатная. Тьфу ты, господи, позорище. Благодарствую, милая, за заботу!
Глафира опечалилась. Никакого толку от ее находки не получилось. А она ведь так надеялась разузнать что-нибудь дельное.
— Так, бишь, про сокровища, — щелкая семечки, вспомнила одна из бабушек, когда Глафира покинула их общество. — Твой Тишка нынче тоже всю ночь пропадал?
— Угу, явился вместе с солнышком, — кивнула та. — Загодя свечку стянул. Думал, никто не заметит.
— И когда они свой клад найдут! Неделю уж напролет по ночам шастают туды-сюды. Сами не спят и другим не дают, — проворчала несчастная бабка непутевого внука.
— А поутру на завтрак носами в каше спят, — поддакнула третья.
Упомянутый Прошка и сейчас сладко посапывал, растянувшись на теплом песочке под раскидистой вербой. Причем не ведая, что удочка давным-давно уползла из рук и теперь плыла в воде вольной хворостиной, на самой середине речки.
Глава 7
Нам вампиры не страшны:
Водятся в округе
Комары что кабаны —
Нет страшней зверюги!
…Даже перелезая через кладбищенский забор, не могли сдержать смех. Хохотать уже сил не было, да и ребра болели от катания по земле. В результате хихиканья Прошка застрял на заборе — болтая ногами в воздухе с одной стороны и стуча кулаком по столбу с другой.
— Ой, не могу! — всхлипнул он, совершенно обессилев. — Как он из могилы-то вылетел! Стрелой прям!
— Как ошпаренный, — подтвердил приятель, изображавший второй «блуждающий огонек».
— Будет знать, как за честными людями следить.
— Ага, в жисть не забудет. Ну долго ты там висеть собираешься? Ну давай уже руку!
В синей предутренней полутьме послышались шорохи, раздался треск раздираемой ткани — и звук падающего тела.
— Эй! Тишка, ты меня в крапиву уронил! И штаны порвал.
— Ты сам упал! Мог бы, как я, в дыру пролезть — нет, надо по верхам скакать. Петух щипаный!
— Чего?! Сам ты цыпленок!..
Выбирались из зарослей можжевельника на четвереньках.
— Я тебе дам цыпленок, — пыхтел ползущий следом Тишка.
Тот ничего не ответил. Не встав с колен, даже голову поднять не успев, Прохор замер, затаив дыхание. По ковру из заячьей капустки к нему подползла косая клякса тени.
— Ой! — пискнул Тишка, выглянув из колючих веток.
Свет закатной луны серебристым контуром четко обрисовал черный силуэт огромного зверя. Он стоял на тропинке прямо перед ребятами, навострив острые уши, внимательно рассматривал, переминался с лапы на лапу, готовый в любой миг на них наброситься.
Еще одна черная тень отделилась от лесной темноты и приблизилась к зверю:
— Ну чего вы там застряли? — спросил этот второй силуэт.
А первый замотал хвостом и, гавкнув, бросился к ребятам и облизал обоим носы.
— Фу! Откормили волкодава! — брезгливо, но с облегчением заворчал Прошка.
— Ага, напугались! — торжествующе воскликнула крошечная девчушка, показавшаяся из-за спины паренька.
— Э, ты зачем сестру привел? — возмутился Прошка, и Тишка его поддержал активным киванием головы. — Ты б еще бабку прихватил! А может, ты ей и рассказал уже все?
